Энтропер

Порой не видишь вещи, потому что они слишком малы, а порой не замечаешь их, поскольку они слишком велики.

Стивен Кинг, «Лангольеры»

Уинк не понял, что произошло: просто в один момент он осторожно шёл внутри густой вязкой тьмы, затапливавшей неосвещаемый коридор космического корабля, а в другой – нечто быстрое, массивное и мощное обхватило его, сдавив, казалось, сразу всё тело. Воздух разом вышел из лёгких Уинка; он пытался сопротивляться, вырываться, драться за свою жизнь, но то, что пленило его, издевательски легко обнуляло результат всех стараний.

Начало жечь горло, в голове помутилось, туман наполз снаружи и изнутри, Уинк начал терять сознание. В процессе этого он предельно ясно – гораздо чётче, чем в любое другое, обычное время, – ощущал, что его руки и ноги выворачиваются, бесконечно покорные чужой враждебной воле. Стали трещать кости, потом – ломаться. Хотелось закричать, он даже выдавил из себя некое слабое подобие звука, что, впрочем, мгновенно и навсегда погибло во мраке длинного широкого холодного коридора.

Раздался удар – будто здоровенным молотком били по стене звездолёта… а затем и по полу, а после и по потолку. Уинка – или то, что от него оставалось: полуживое, полудышащее, полумыслящее – подняло в воздух. Высота коридора – три с лишним метра, однако поражённого беспомощностью человека, испытывающего колоссальные и (какая-то часть сознания твердила и твердила это!) нереальные, ни коим образом не вероятные в обыденной жизни перегрузки и боль, – что-то без всякого сомнения убеждало несчастного: он преодолел намного большее расстояние.

Правда то или нет, выяснить Уинку не удалось – точнее, даже если ответ и проник внутрь сознания и назвал себя, незримый могущественный пленитель сдавил покорное, наполовину мёртвое тело так, что превратил человеческую фигуру в бесформенный, полный мяса и крови мешок. Кровь потекла струйками и закапала на идеально ровный, поделённый на сегменты пол космического корабля.

Далее последовала… полная неподвижность. Через несколько секунд – глухой удар об пол. Массивная смертельная угроза почти беззвучно покинула этот отсек корабля, и сцена событий опустела. Ни звука, ни движения; лишь плотная тьма – всёпоглощающая и безразличная.

Ботинки Гросснера – высокие на толстой подошве, с механическими заклёпками и шнуровкой, – ступали по самоочищающемуся титану сектора H-7. Двухметровый брюнет с короткой стрижкой и мощными плечами водил из стороны в сторону самоподзаряжающимся от среды фонариком в надежде с его помощью развеять окружающий мрак и тайну, что пряталась в чёрном чреве. Слева от Гросснера вышагивал среднего роста блондин с зачёсанной наверх чёлкой, значительно сдобренной гелем; рука бортмеханика Маккинена держала фонарик чуть меньшего размера, который, хоть и светил не столь ярко, обладал функцией автоматического регулирования луча. По правую от Гросснера руку вышагивала доктор Вишницкая – совсем невысокая женщина с большими голубыми глазами (но предпочитавшая зелёные линзы), с объёмной высокой грудью, крутыми бёдрами и удивительно изящными руками; в распоряжении врача не было источника света, зато ей достались два миниатюрных, лёгких, с малой зарядкой энергера. У старпома и бортмеханика «обойма» энергеров в два раза превосходила такую вместительность, поэтому шансы, в целом, уравнивались.

Гросснер ступал по непонятно как и откуда здесь взявшемуся стеклу. При каждом новом похрустывании старпом непроизвольно морщился.

– Зря мы согласились, чтобы туда отправился Уинк, – вполголоса – давила тишиной и неизвестностью темнота коридора – проговорил Маккинен.

– Он капитан, – просто и тоже сохраняя определённую таинственность в голосе ответил Гросснер.

– Ну и что? Без него нам…

Гросснер не дослушал – резко повернул голову и недовольно бросил:

– Хватит. Может, с ним всё в порядке, а мы зря волнуемся.

– Тогда почему он не выходил на связь? – вступила в разговор Вишницкая.

Гросснер не стал заниматься измышлениями:

– Не мог.

– Но почему?

– Это мы и пытаемся выяснить. – Старпом замер на месте и внимательно посмотрел на Вишницкую. – Разве нет?

Двое спутников также были вынуждены остановиться.

– Да, – подтвердила врач. – Но неужели ты не чувствуешь…

– Верно, – поддержал Маккинен. – Тишь, и ни хрена не видать. И разбитое стекло… Откуда оно взялось-то? Хотя есть у меня предположение…

– А что тут предполагать? – Вишницкая направила луч фонарика вглубь коридора и на стену, потом щёлкнула кнопкой усиления. – Глядите.

Гросснер подошёл ближе; на ходу, не сдержавшись, пнул осторчетевшие осколки. Старпом поднял фонарик и посветил туда же, куда и Вишницкая.

– Отлично… – и выдохнул, и выплюнул он, после чего прибавил пару подходящих случаю выражений. – Лампы разбиты…

Действительно, шагов через двадцать пять – тридцать от них начинался участок коридора, где все – все без исключения лампы оказались уничтожены. Будто бы взорваны изнутри. Стильные, надёжные и яркие светильники в сверхпрочном прозрачном корпусе и не менее крепкие «вечные» лампочки теперь превратились в ворох осколков под ногами. Этакий снег из стекла XXIV века.

– Но там, сзади, осветительные приборы целы, – указала Вишницкая.

– Верно. – Маккинен кивнул. – Значит, что бы тут ни случилось, это случилось в дальней части H-7.

– Но почему мы ничего не слышали?

Гросснер усмехнулся.

– Дорогой доктор, а вы вообще имеете представления, что произошло?

– Увы, нет.

– В том-то и дело. Если причина обыденна, мы, скорее всего, отыщем её. Если же нет…

Все трое некоторое время помолчали.

– Хочешь сказать, – заговорила наконец Вишницкая, – суть кроется не в системных неполадках корабля и не в прописанных возможных сторонних факторах?

– Ничего я не хочу сказать, – чуть импульсивнее, чем следовало, отозвался Гросснер. – Хочу только понять, куда делся Уинк.

Тут раздался голос Маккинена: пока коллеги рассуждали, он прошёл дальше и повернул за угол. А там…

– Да идите же сюда!

Ни старпому, ни врачу не понравилось, каким голосом звал бортмеханик. Взволнованные, они ускорили шаг. Миновав прямой участок коридора, свернули направо и едва не натолкнулись на Маккинена.

– Ну… – начал было Гросснер.

И тут же замолк.

Страх проник под их кожу, заставив непроизвольно сжаться изнутри. Гросснер сглотнул; рука Маккинена, сжимавшая пистолет, задрожала; Вишницкую вырвало.

Весь видимый участок коридора, насколько хватал глаз, усеивали разбитые стёкла, кое-где лежавшие почти что кучами. Многие поблёскивали красным – цветом крови. А причину такого блеска размазало по полу и правой стене; кровавые пятна, уже засохшие, угодили и на потолок. И вокруг валялись ошмётки мяса, обломки скелета, куски мозговой массы…

Маккинен отвернулся, сдерживая рвотный позыв. Гросснер протянул Вишницкой платок и приобнял врача за плечи.

– Что ж, Уинка мы, кажется, нашли, – неестественно тихо произнёс он.

Полчаса спустя они сидели в комнате отдыха и отпаивались кто чем: Вишницкая – чаем с коньяком, Маккинен – водкой, Гросснер – тёмным пивом.

– Что с ним… сделалось? – дрожащим голосом нарушила застоявшуюся тишину Вишницкая.

– Или сделали, – внёс возможную поправку Маккинен.

– Да… Кто… или что… способно на такое? И главное… зачем?!

Гросснер пожал плечами и одним глотком допил пиво.

– Не знаю, – сказал он после, – но, боюсь, придётся это выяснить. Если, конечно, не хотим закончить так же.

– Но ведь… никаких следов! – воскликнул Маккинен. Постарался успокоиться и продолжил уже на нормальной громкости: – Камеры не засекли ничего подозрительного: ни действий, ни шумов. Словно бы…

– …Словно бы всё случилось само собой. Без помощи извне, – закончил за него Гросснер.

– Или виновник куда-то исчёз, – выдвинула версию Вишницкая.

Все обернулись к ней, ожидая продолжения. И оно последовало:

– Помните историю с «Зенитом – 9»?

Маккинен и Гросснер одновременно кивнули.

– Он пропал без вести, – сказал Гросснер.

– Внезапно, – добавил Маккинен. – И это притом, что находился в секторе, круглосуточно контролируемом следящей аппаратурой.

– Да, – подтвердил Гросснер, – в секторе Земной Конфедерации.

– А ещё «Стрела – 2», – вспомнила Вишницкая. – С ней произошло то же самое… Ну, то есть неясно, что именно произошло, но она пропала во время рядового рейса. Сто раз возила медикаменты с Земли на Плутон и возвращалась обратно. А на сто первый…

– …вылетела и сгинула. – Маккинен, естественно, тоже знал рассказываемую историю. – Но это в пределах Солнечной системы. А за ней? «Восход», «Метеор», «Звезда»…

– Система понятна, – прервал его Гросснер. – В общем понятна. Осталось найти связующие звенья.

– Если речь о системе, – внёс уточнение Маккинен. – А если это совпадения? Или какие-то из случаев – совпадения, а другие – части системы?

– Да и системы встречаются различные, – присоединилась Вишницкая. – Принцип построения может быть практически любым. Всё зависит только от фантазии и математических способностей отдельного индивидуума, если это он создаёт систему. Или – от причуд Вселенной.

– О которой нам известно крайне мало, – произнёс, будто сплюнул, Гросснер.

Они ещё недолго помолчали.

– Каковы же наши действия? – спросил Маккинен. – Гросс, теперь ты за старшего.

Гросснер покатал во рту невидимую жвачку.

– Во-первых, оставаться начеку, – ответил он. – Во-вторых, успешно завершить задание – это в любом случае самое важное. А помимо прочего… Ты, Вишницкая, отправишься исследовать место смерти Уинка, а также его останки. Сумеешь? Не побоишься?

Он помнил реакцию медицинского работника на поистине сверхъестественный ужас, представший их глазам.

– Всё будет нормально, – бодро и, по возможности, весело откликнулась Вишницкая. – Тогда сработал фактор неожиданности.

– Да уж, фактор… Признаюсь, сам от такого фактора чуть в штаны не наделал.

– Короче говоря, можешь на меня рассчитывать.

– Хорошо. Тогда ты, Маккинен, свяжешься с Землёй, опишешь им ситуацию и попросишь прислать нам информацию об этой части галактики. Особенно важно и интересно было бы ознакомиться с последними сводками.

– Принято.

– Ну а я… я поведу корабль дальше, а заодно проверю, как работают системы корабля, нет ли неполадок и не происходило ли других загадочных происшествий. Кто знает, может быть, увиденное нами – лишь маленькая снежная шапка наверху огромного айсберга, вроде того, что потопил «Титаник». Ах да, ещё переговорю с принимающей стороной: вдруг они что любопытное засекли.

– Давно бы уже сообщили, если б так, – заметил Маккинен.

– Ты прав. Но есть ли у нас выбор?

Маккинен вздохнул; Вишницкая промолчала.

– Тогда вперёд, – резюмировал Гросснер. – Чем быстрее разберёмся с этим, тем лучше. Не хочу закончить, как Уинк… и, думаю, никто из вас тоже.

Молчание выразило общее согласие. Затем, сгрузив в автомойку грязную посуду и убрав со стола, они разошлись каждый по своим делам.

Подступить к процессу анализа для Вишницкой было сложнее, чем казалось вначале, – вернее, чем она верила. Врач убеждала себя, что первичная реакция – прямое следствие неожиданной и шокирующей информацией, но на деле всё выглядело гораздо хуже. Какими бы пугающими и внезапными ни были сведения, если ты профессионал такого уровня, тебя не может, не должно остановить ничто. Значит? Значит, объяснение, на первый взгляд, необъяснимой трагедии прячется в местах гораздо более тёмных и труднее представимых, чем способна вообразить молодая доктор.

И всё-таки годы учёбы, практики и работы дали себя знать, помогли. Автоочистку здесь они отключили ещё до того, как уйти; не тронули лишь вентиляцию, ибо запах стоял преотвратный. Он-то сразу и привлёк внимание Вишницкой; запах едва-едва выветривался, несмотря на совершенную (так, во всяком случае, убеждали производители), последней модели систему вентиляции. Запах был инородный – в чём-чём, а в этом Вишницкая не сомневалась.

Нацепив лёгкую металлическую автомаску (регулировка дыхания, подача кислорода и пр.), Вишницкая присела, вытащила из-за пояса раздвижной, трансформирующийся держатель и взяла несколько проб. Мясо и кости по отдельности положила в твёрдые вакуумные контейнеры с самозавинчивающейся крышкой; кровь – в суперпрочный пакетик из модифицированного и апгрейдированного пластика.

Встала, вдохнула пару раз – то ли чудилось, то ли вонь, минуя защитные механизмы маски, всё равно проникала в ноздри. Да нет, нонсенс! Просто слишком много эмоций, к тому же отрицательных, за столь короткий промежуток времени. Вишницкая сняла с другого бока анализатор запахов, похожий на укороченный бластер с сенсором; коснулась квадратного сегмента, и трубовидный прозрачный резервуар, закреплённый на анализаторе сверху, заполнился образцом здешнего воздуха, когда короткое «дуло» втянуло его в себя по принципу пылесоса.

Почему-то мысль о древнем механизме, которым раньше избавляли поверхности от пыли, заставила Вишницкую усмехнуться. Сейчас новейшие робососы постоянно сканируют квартиру на предмет грязи, что следует убрать, и аккуратно, всячески стараясь не мешать владельцам апартаментов, разбираются с обнаруженным. А встречаются и полностью автоматизированные квартиры, где ванна знает, как и сколько тебя мыть, где кухня лично подбирает блюда к завтраку, обеду и ужину и готовит их, где свет сам прекрасно осведомлён, включаться ему или гаснуть, делаться тише либо же, наоборот, увеличивать яркость…

Мысль Вишницкой была абсолютно понятна: в ситуации, куда по воле жестокого слепого случая угодили она с двумя мужчинами-коллегами, прослеживалась явная нить неизведанного, чуждого. И поистине кошмарного. Объяснения пока не находилось, и это, разумеется, лишь добавляло обстоятельствам коварной и жуткой экзистенциальной неизбежности. Знать бы, что угрожает им, и стало бы вмиг легче; но, похоже, у судьбы имелись собственные планы, делиться которыми она – в данный момент, по крайней мере, – отнюдь не собиралась.

Что за странный мерзкий запах? Что или кто разорвало Уинка, в буквальном смысле, на части? Произошло это изнутри или снаружи, или одновременно с разных сторон? Почему синхронно сломалось (было уничтожено?) всё освещение в конце сектора H-7? И что обнаружил Уинк перед смертью?

Вишницкая помнила его крик. О боже! Поскорей бы забыть тот вопль, идущий будто бы из глубочайших бездн Ада! А самое страшное… самое страшное – длился вопль всего одно мгновение; потом – тихий-тихий, бесконечно жалостливый, беспомощный хрип – и тишина… через пару десятков секунд разрываемая звуком, который они с коллегами, не сговариваясь, именовали взрывом. Но, конечно же, слышали они не взрыв, а громкий водянистый хлопок, сопровождаемый отзвуками чего-то рвущегося и ломающегося. Стоило на секунду представить, что описанные «спецэффекты» сопровождают смерть раздираемого на куски неведомой волей живого существа – живого, мыслящего существа, человека разумного! – как мгновенно опять накатывала тошнота…

Гоня прочь навязчивые безжалостные мысли, Вишницкая закончила сбор образцов и, не глядя ткнув сенсор ручного запуска системы очистки, поспешила в сектор I-2, где располагалась лаборатория.

Откалибровав курс «Лученосца – 1» (так назывался их корабль), Гросснер «зарылся» в бесчисленные папки, информационные таблицы и панели управления звездолёта. Он копался в них уже битых три часа и не обнаруживал ничего. Кроме того, его волновало, почему не приходят с отчётами Маккинен и Вишницкая; он надеялся, что причина, с одной стороны, достаточно веская, а с другой, абсолютно безвредная.

И тут всё его внимание привлёк рапорт надзирателя – анализирующего автомата – в мусорном отсеке. Оповещение они пропустили несколько часов назад, просто потому, что в нём не содержалось ничего экстраординарного; обычный, очередной отчёт о работе рядовой части корабельной системной. Чертовски смущал, правда, несомненный факт: судя по отчёту, мусоросборник как минимум один раз открывался и закрывался, в то время как ни Уинк, ни Гросснер не отдавали соответствующего приказа.

Гросснер быстро вызвал на экран изображение мусорного отделения. Постучал по сенсорным клавишам, прибавил освещения в отсеке и яркости на мониторе, а затем, двигая рукой по сенсочувствительной панели, принялся осматривать мусорку метр за метром – и ещё внимательнее.

К концу этого процесса вопросов прибавилось. Гросснер, не отключая изображения мусоросборника, откинулся на пневмокресло и постарался понять, как, каким, мать его, образом что-то здоровенное могло само проникнуть внутрь корабля! Открыть люк, влезть, закрыть люк – и исчезнуть! Гросснер проверял показания приборов: хотя фоторегистратор, так же как звукосниматель, не засвидетельствовал ничего, системы движения, что называется, «в один голос» твердили: четырёх-пятиметровое нечто, внушительных же ширины и объёма, залезло в корабль, чтобы потом… пропасть. Просто испариться!

Гросснер матернулся; приопустил голову, закрыл глаза, протёр пальцами веки.

В этот миг дверь в рубку разъехалась на сегменты, впуская Вишницкую и Маккинена. Выдохнув, Гросснер открыл глаза, отнял пальцы от головы и постарался нацепить на лицо приличествующее рангу спокойное выражение – удалось с великим трудом! – вслед за чем повернулся к коллегам.

– Ну как?

Они молчали. Тогда Вишницкая легонько пихнула локоточком Маккинена в бок.

– Начинай ты.

Гросснер вопросительно приподнял бровь: он был внутренне готов к любым известиям… по крайней мере, ему так казалось.

Набрав в грудь воздуха, Маккинен начал:

– Ну, я переговорил с диспетчерами. Первые переключили меня на вторых, вторые – на третьих. С теми я долго общался, и, уж думал, впустую, когда догадался запросить данные о полётах грузовых звездолётов, чей маршрут проходил целиком через этот сектор… В общем, вот.

Маккинен протянул распечатку, что до того держал за спиной. Гросснеру хватило единственного взгляда, чтобы всё понять.

– Чтоб меня разорвало… – потрясённо вымолвил старпом.

– Не желай – сбудется, – нервно пошутил Маккинен и неестественно хохотнул.

– Три рейса за три месяца пропали без вести.

Подошла Вишницкая.

– Я проглядела сводки, пока мы шли сюда. Смотрите: все три рейса корабли отлетали десять лет назад. А после – ни одного похожего случая.

– Вернее, не отлетали, – автоматически поправил Гросснер; его лицо приобрело смесь сардонического и взволнованного выражения.

Пошевелив мозгами, но так и не придя к каким-либо конкретным выводам, он изложил Вишницкой с Маккиненом то, что узнал сам.

– Начинает вырисовываться картина… – тише, чем общался обычно, проговорил Маккинен.

– И эта картина мне совсем не нравится. – Гросснер покачал головой.

Настала очередь Вишницкой.

– Это ещё не всё.

– Звучит обнадёживающе, – отреагировал Гросснер.

– Ну, я рассказывала Маккинену по дороге…

– Очень кратко, – уточнил механик. – Боюсь, я не всё понял.

– Тогда тем более вам стоит пойти со мной.

И, не дожидаясь реакции мужчин, Вишницкая повернулась и направилась к выходу из рубки.

Маккинен развёл руками, как бы говоря: «Что делать? Идём».

Гросснер поднялся с кресла, и они двинулись вслед за красивой миниатюрной фигуркой бортового медика.

Не успела дверь лаборатории съехаться в целое за их спинами, как Вишницкая, указывая на матовые и прозрачные ёмкости, усеивавшие широченный металлический стол, принялась рассказывать:

– На столе вы видите образцы плоти, крови, костей… – Она секунду помедлила, борясь с ноющим ощущением, на миг ворвавшимся в сердце.

– Уинк, – понял Гросснер.

Маккинен зачем-то кивнул.

Вишницкая вроде бы никак не отреагировала – просто продолжила рассказ:

– Обследование образцов не дало результата… за исключением одной престранной детали. Я пыталась понять причину, оттого и задержалась в лаборатории…

– А потом пришёл я, – вставил Маккинен. – Она стала что-то мне втолковывать, однако я мало уловил. К тому же лучше, чтобы подобные вопросы обсуждались всей командой, мне думается.