1

Да знал бы я, что с этим Марсом такая морока получится, ни за что бы не поехал! Хотя никто меня и не спрашивал: запихнули, зажиганием чиркнули и – вперед, мечте навстречу. Беспредел, в натуре!

А ведь еще две недели назад про этот Марс кроме того, что он есть, ничего и слыхом не слыхивал. Ну, как-то в школе еще книжку читал: какой-то американец накатал про марсианских алкашей, так и называлась: "Марсианские хроники". О чем конкретно – забыл уже.

А вот тот самый день я хорошо запомнил. Нам тогда в НИИ зарплату сразу за четыре месяца 2037 года дали, а за остальные четырнадцать месяцев не дали, хотя до этого целиком обещали задолженность погасить. Ждите, говорят, до следующего урожая. Мы-то, лохи позорные, уши развесили, с двумя "ВазоКамазами" договорились… В общем, накладочка вышла.

В нашем институте зарплата небольшая была. Но никто особо не возникал – какая разница, что ты пятьдесят миллионов получаешь, что десять, все равно не платят. А мне, вообще, лафа – до дома рукой подать.

Короче, получил я за четыре месяца всего два мешка: один с семечками, другой с февральскими рублями восьмого выпуска. Закинул за спину и пошел.

У самого дома толпа колышется. Ну, думаю с тоской, наверное, окорочка в ларек завезли. Хочешь – не хочешь, а стоять придется. Угадал, как в задницу глядел. В смысле, куда ни посмотри, везде одно и то же.

Ларечник-то прикольный оказался и с понятием. Чтобы очередь от драк отвлечь, радио включил. Вот тогда я про этот полет впервые и услышал.

– Новая победа человеческого разума над космической пучиной! Прорыв земной технологии во Вселенную! Американская экспедиция готова к полету на Марс на космическом челноке "Спейсобус"! Скоро нога жителя Земли коснется поверхности звездного соседа!

И так далее, и так далее. Диктор-то известный, словоохотливый – сыпал без запинок, всего не упомнишь.

Очередь, конечно, взволновалась, углубилась в обсуждения: все подряд врут, или какая-то доля правды в сказанном содержится? Мужик передо мной идею озвучил: мол, если полетят, садиться не будут – кишка тонка ихнему челноку на Марс выбраться, потому что там еще даже наших челноков не было. Чью-нибудь ногу сбросят с орбиты и доложат, что обещание выполнено.

Процентов восемьдесят его поддержали. Остальные двадцать процентов – те, что впереди стояли – последние окорочка разобрали и скрылись поспешно, пока им предъяву не сделали.

Я не особо-то и огорчился – уж больно стоять не хотелось. Но с того дня к радио прислушиваться стал. Ларек ведь рядом – форточку открыл и прислушивайся, сколько влезет.

Назавтра про Марс уже новый диктор бормочет. Тот-то, известный, сразу после передачи на дорогу в неположенном месте выскочил, под бронетранспортер попал. Так его с почестями и с куском гусеницы похоронили.

У нового и понтов, и пафоса поменьше, и базар диаметрально противоположный. Мы, значит, не допустим милитаризации Вселенной. Не позволим бряцать космическому крейсеру над мирными каналами Марса.

И в таком ключе уже без изменения курса и интонации шпарит в течение недели.

Ну, страна на дыбы, конечно. Пролетарии объединяются, партии консолидируются. Ларечники цены на водку снизили, качество повысили, шахтеры в забой вернулись, завязавшие – в запой. Да что там, весь третий мир синхронно поднялся! Во второй Свободной Африканской республике, чудом уцелевшей после Пятилетней Атомной войны между Свободными Африканскими республиками, чучела Марса и Сникерса сожгли, а что не сгорело – доели с презрением.

Американцы – те ко всему привыкшие, а тут растерялись, ничего понять не могут. Их Госсекретаря каждый день во все концы Шарика на стрелку зовут, он летает, оправдывается: мол, исключительно в научных целях. Короче, не дают янки прямого ответа на жестко поставленные вопросы, уходят натурально в полную отрицаловку.

Через неделю нового диктора похоронили. Под тот же самый бронетранспортер и на том же самом месте! Не могли, что ли, сразу же подземный ход под дорогой прокопать, недоумки столичные?

И в тот же день в вечерних сообщениях варится уже абсолютно новая лапша.

Нехорошо, мол, так беспардонно кидать старых друзей и партнеров по космосу, более того, патриархов, так сказать, пионеров освоения пространства, из-за временных экономических трудностей перековавших межзвездные корабли на лом цветных металлов. А вот мы пятьдесят лет назад, несмотря на временные экономические трудности, пустили погреться на нашу орбитальную станцию американскую космонавточку, которая на своей станции не могла даже в одиночку трахнуться, не говоря уж о других, более деликатных физиологических актах, по причине тесноты и прагматичности проекта. Но это не самое главное. Через два года наша страна собирается послать экспедицию в систему Альфы Центавра. У нас уже сейчас все готово к старту, но мешают временные экономические трудности. И, когда встал вопрос о формировании экипажа, поначалу предпочтение было отдано российско-американскому составу. Это предложение рассматривалось на самом верху и рассматривалось очень доброжелательно, во всяком случае до возникновения известной конфликтной ситуации, имевшей место не по вине российской стороны.

Это была последняя официальная малява о полете на Марс, после которой до сегодняшнего дня на всех каналах гоняли печальную блатную музыку.

Ну, а сегодня с утра все и завертелось. До сих пор опомниться не могу, несмотря на вялотекущую стартовую перегрузку, давящую на одну "жэ", как на двенадцать с половиной.

Утром собираюсь на работу – стучат. Вообще-то, стучат у нас постоянно, а тут – в дверь стучат! Я к глазку: мало ли, повестку на полевые работы принесли, придется затаиться. Нет, гляжу: стоят на площадке жлобы в камуфле крапчатой, в масках, с автоматами. Повестки-то старички в лаптях носят, им за это по две морковки выдают. Иногда с ними наш околоточный пристав второго ранга приходит, но редко.

– Кто там? – спрашиваю.

Тот, что ближе всех стоит – старший, наверное – как гаркнет:

– Открывай, ублюдок! Служба Безопасности Президента!

Ну, опешил я конечно, да и страшновато что-то стало.

– Ты, – говорю, – погоди орать-то, крапчатый. Недоразумение канает. Я кандидатом, вроде как, не записывался и не собираюсь. На выборах – только за него, за родного нашего. Если тебе сосед снизу в уши надул, пойдем вместе, спросим по-хорошему. Утюг я тебе свой дам, так и быть…

Ба-бах!

Дверь с петель натурально улетает, я только в сторону отскочить успел. Да где там! Навалились, свалили, руки за спиной сковали, в рот мой старый валенок целиком засунули, который я летом вместо мочалки использую.

Старший ихний на грудь мне наступил и спрашивает:

– Так это ты и есть, гнида, профессор по космической логике?

Я лежу, мычу, глазами хлопаю.

Он от меня прорези отвернул и к другому обращается, который в это время стол с табуреткой крушил. Чтоб просто так не стоять – рабочее время-то идет.

– Медведь-три, ну, как, нашел?

– Да чего там искать, Медведь-один? Прямо сверху у зеркала лежал!

Вытянул из подмышки мой паспорт, потом как даст прикладом по зеркалу!

Медведь-один паспорт раскрыл, фотографию сличил и вздохнул облегченно:

– Он, гад!… Вставай, профессор. Тебе, выродку, через десять часов на Марс лететь. Все, Медведи, уходим!

Встать я не успел – подхватили, вниз снесли, в «воронок» забросили и – по газам!

Водила у них классный оказался. Хотя светофоры у нас в городе давно не работают, до аэродрома за полчаса домчался и всего-то трех общественно-полезных регулировщиков задавил. Наши городские крапчатые, когда выезжают, больше давят. А может, специально – кто их разберет?

Когда самолет от земли оторвался, Медведь-один валенок из меня вынул, но наручники не снял.

– Ну, что, – говорит, – профессор, вопросы есть? Давай, задавай, пока до Москвы летим.

– Есть, – отвечаю, отплевываясь. – А…

Хлоп! Валенок опять у меня в глотке застрял. Так до самой белокаменной и летели. И потом из аэропорта всю дорогу молчали. Только у самых Кремлевских Ворот освободил он меня от наручников и от валенка,

Ну, а как в Кремль въехали, тут я сомневаться перестал – понял: лечу, в натуре лечу!

2

На крыльце Президентской резиденции передает меня Медведь-один из рук в руки Второму Фельдмаршалу Авиации, а у самого из-под маски глаза блестят.

– Ты чего? – удивляюсь я. – Ты чего это, крапчатый, слезу давишь? Если какая медвежья болезнь прихватила – валенок мой используй. Мне он на Марсе не понадобится.

Он рукой отмахивается:

– Да какая, ублюдок, болезнь! Медведям болеть не положено! Я, можно сказать, всю жизнь мечтал с таким, как ты, ученым недоноском, потолковать о космической логике. Да вот не довелось. Понимаешь, урод, служба такая! Э-эх… Разрешите идти, господин Второй Фельдмаршал?

– Иди, солдат, отдыхай. У каждого бывают минуты слабости. Ты славно поработал сегодня, – говорит Второй Фельдмаршал и натурально под козырек берет.

Медведь-один браво поворачивается и идет, носочек тянет. Только через десять шагов он вдруг шумно взорвался. Волны большой не погнал, но треск такой… неприятный.

Второй Фельдмаршал Авиации вздыхает тяжело и руку мне на плечо кладет.

– Так было надо, сынок, – давит он из желудка еле слышно, опустив голову.

Ну, я тоже вниз смотрю, а Второй Фельдмаршал носком ботинка маску обгоревшую ковыряет. Поддел ее, наконец, и так это ловко с крыльца на газон отправил. Там еще две таких же лежало.

Потом мне в глаза заглянул и уже твердо добавил:

– Так положено! Пойдем, сынок, к Президенту. Только тебя и ждут.

Ну, идем. Коридоры длиннющие, вдоль стен Третьи и Четвертые Фельдмаршалы тянутся, маршалы двери открывают и закрывают. До приемной дотопали, там в углу два штатских сидят. Один – маленький, плюгавенький, ножки сложены, ручки сложены, в кресле сжался – полосу сантиметров в десять занимает, не больше. Второй – наоборот: морда под кувалду обстругана, глаза стеклянные, рот влево и вниз перекошен, и на диване развалился, как у себя дома.

Ну, и я сажусь. Раскованно сажусь, но без вульгарности, как свободный гражданин своей великой страны. А здороваться с этими не стал – мало ли, враги какие-нибудь смертного приговора ждут.

Второй Фельдмаршал к президентской двери на цыпочках шуршит. Дверь приоткрыл, а оттуда