КОНКУРС МАЯКОВСКОГО

Не тебе,

в снега

и в тиф

шедшей

этими ногами,

здесь

на ласки

выдать их

в ужины

с нефтяниками

Натуральный Кирк Дуглас, только более мощный и длинный лежал на своих нарах в ватных штанах, заправленных в валенки с огромными галошами, и с неожиданно форсистым одеянием верхней половины своего мускулистого, молодого тела – белой нейлоновой рубашке. Он читал Джека Лондона, приладив в изголовье маленькую лампочку, запитанную от тарахтящего рядом с балком трактора. Еще пара лампочек под потолком освещала все купе: чистый стол у окошка, покрытый ватманом, с арифмометром, журналом наблюдений и отточенными карандашами. С другой стороны стола двое нар друг над другом.

У Бориса Каюрова, а именно этот тридцатилетний ленинградец в должности топографа-геодезиста был похож на Дугласа, – вторых нар сверху не было. Там была накрепко прибита полка с натянутым страховочным проводом, чтобы с неё на ходу ничего не падало. У купе не было отдельной двери, нары заканчивались узкой переборкой, за которой располагалась железная печь. Её топили углем, и она выполняла целый ряд полезных функций: грела балок, на ней готовилась пища, была закреплена фляга для производства воды из снега, а иногда и браги из дрожжей с томат-пастой, сверху, на специальных перекладинах сушились валенки и портянки. Напротив печи была входная дверь, а рядом с ней умывальник с экономной пипкой вместо крана.

Далее, за печкой начиналась вторая половина балка, тоже с тремя нарами, столом, и тоже с полкой, на которой, в отличие от борисовой, были навалены замазученные запчасти, поскольку на нарах под полкой жил тракторист. На вертикально-спаренных лежанках напротив проживали топорабочие, всего их было четверо. В общей сложности в двух половинах балка обитало шесть человек.

Половины разительно отличались: слева, в купе инженера преобладали белые краски, туда запускали без уличной обуви. Напротив черные и темно-серые цвета редко разбавлялись цветными фото разных актрис, приклеенных на стенах. Воздух в балке имел большой спектр запахов, которые перебивались обильным курением всех его жителей.

Эту специфическую атмосферу от безбрежных просторов стерильно-чистой тундры отделяла всего лишь дверь, и каждый мог в любую минуту ощутить несоизмеримые масштабы двух сред своего обитания и хрупкость границы между ними.

Чистоту снега вокруг балка обеспечивало непрерывное, каждодневное движение вперед, к завоеванию новых месторождений. В данной ситуации движение на пару дней застопорилось ввиду ожидания самолета с вешками. Вообще-то с базы ждали чего-нибудь более существенного, но без этой дранки с черным верхним концом двигаться дальше нельзя. Потом по вешкам строго через 25 метров следом идущие геофизики будут расставлять свое оборудование.

Свободный день использовали для бани (в тазу рядом с печкой), стирки (в этом же тазу) и полноценного отдыха. Борис читал про ихнее, американское белое безмолвие, временами подремывал и невольно слушал непрерывный бубнеж топиков. Беседовали напротив не разнообразно, неинтересно и совсем неприлично. Неиссякаемой темой были женщины, причем даже в ореоле воспоминаний не чистые, ласковые и достойные, а какие-то сплошь жуткие и совсем бессовестные бляди.

В другой половине тракторист и один топик спали, а еще один убежал на лыжах за 70 км в сейсмоотряд проверить свою жену. Он ревновал её к оператору сейсмостанции, где она в положении нагнувшись в темноте проявляла рулоны фотобумаги, вылезающие из щели под осциллографом. Борис раньше видел проявительницу, глазами навыкате она смахивала на Крупскую в расцвете базедовой болезни. Он не думал, что молодой оператор клюнет на такую красоту, но чуткий муж имел другое мнение.

Двое напротив успели выспаться и с новыми силами предались своим романтическим воспоминаниям.

– Не надоело вам? – Ненастойчиво и без интереса спросил начальник.

– А чо делать?

– Почитать что-нибудь, а не валяться в темноте равнодушного размышления…

– Еще чего, из книги бабы с пивом не вылезут.

– Это смотря как читать, – многозначительно изрек интеллигент.

– Как не читай, не вылезут, – хохотнули, – а чо читать-то?

Борис посмотрел на свою полку. Библиотека на эту зиму у него была такая: два тома из разных собраний, обещанные отцу к возврату в Ленинград в целости, старая книга Л.Фейербаха, выпущенная после революции, и тоненькая книжка в мягкой обложке о спорте в СССР. Седьмой том Фейхтвангера предназначался для изучения истории, Фейербах для повышения эрудиции, а том первый Джека Лондона из собрания 1954 – для души. Книжонку о спорте ему сунула перед отъездом мать, при этом загадочно улыбнулась.

Борис потянулся за спортом, впервые открыл наугад и попал на Маяковского: "Товарищи, поспорьте о Красном спорте!"

– Вот, пожалуйста,– он зачитал название стихотворения, – почитайте и поспорьте!

– Чо там спорить, наливай, да пей, – без всякого интереса откликнулись с нар.

Тогда у скучающего Бориса возникла просветительская идея:

– А попробуйте прочитать простой стих о спорте и объяснить, что вы поняли. Что хотел сказать поэт?

– Да на хер это нужно?! – Возразили темные массы. – Еще чего? Ты нам на работе командир, а отдыхаем как хотим. Стихи еще придумал читать…

– Хорошо, – не стал возражать просветитель, – предложу другим, – он посмотрел на спящих в другой половине.

– Давай-давай, там люди постарше, сразу стих учить начнут…

Борис не обратил внимания на этот циничный сарказм и пробормотал тихо, как бы себе под нос:

– А призом им будет бутылка. На крайний случай приберегал…

– Стой, стой, какая бутылка? – Они синхронно подпрыгнули на лежанках и тревожно уставились на спящих, потом совсем шепотом, – какой такой крайний случай? За что бутылка-то им?

– Крайний случай, это когда в коллективе застой, кобелирующие настроения и взрыв народного негодования на почве отсутствия некоторых возможностей похотливого свойства.

Таких сложных фраз им не то что понимать, слышать не приходилось.

– А бутылка достанется победителю поэтического конкурса. – Коварно продолжил искуситель. – Кто лучше расскажет своими словами, что имел в виду Маяковский в простом стихотворении.

На нарах затихли, мучительно поразмышляли, "прикинули хрен к носу" как сами же выражались, потом, озираясь на спящих, заметили, что пить-то всем нечего, делить пол литра на такую компанию, только расстраиваться, и вызвались раздраконить поэта в своем узком кругу.

– Ну, начинайте, – Борис бросил на стол брошюрку, – потом посмотрим.

Минут двадцать они читали, вырывая книжку друг у друга, тихо шептались и немного спорили. Борис уже успел заснуть, положив развернутого Джека себе на лицо, когда они с нижних нар навалились локтями на стол и деликатно разбудили начальника.

– Что? – Борис тревожно вскинулся. Потом возвратился из сна, все понял и остудил соискателей. – Не так сразу! Никакой халтуры! Литераторы, блядь, нашлись. Искусствоведы херовы…

– А чо мы сделали?

– Ни хрена не сделали! Не пойдет так. Каждый по отдельности, почитайте внимательно, напишите все на бумаге, завтра вечером соберемся и подведем итоги. Если ваши мнения будут одинаковыми, приглашу других участников. Так что пишите самостоятельно.

***

Мотивация – великая сила. Поставил задачу, за хорошее исполнение гарантировал приз, и человек горы свернет. Главное, чтобы все было просто, понятно и без обмана. В жизнь не стали бы они Маяковского читать, тем более что-то там мучительно писать, а здесь обещание. Начальник хоть и мудак порядочный, но ни разу не обманул. А так ведь выпить хочется иной раз в этой проклятой тундре, прямо сил нет. Месяцами не удается. А тут вот она, под носом родимая, да за такое не то что Маяковского с его паспортиной, английскую королеву распознаешь, да объяснишь своими словами.

Следующий день был не напряжным, самолет прилетел после обеда, пока разгружались, пока то да сё, начинать работу уже не имело смысла. Краем глаза Борис подмечал, что двое молодых топиков вели себя необычно тихо, уединялись при удобном случае каждый на своей лежанке, писали что-то в тетрадках, взятых у начальника, и вообще были похожи на заговорщиков. Главным итогом интриги Бориса было достижение конкуренции среди молодых. Более возрастные и семейные, а также тракторист покуда посвящены не были.

Вечером конкурсанты попросили отсрочку еще на сутки, не каждый, мол, день такие задачи решаем, хочется все по уму, не зря чтобы значит… Тут заинтересовались семейные. Молодые засуетились, сказали, ничего особенного, начальник по-соседски попросил журнал цифрами вычислений заполнить, так, ерунда, отдыхайте!

Следующий день начали рано, погодка отличная, морозец, без ветра, беги себе на лыжах, да о высоком думай. Начальник с теодолитом направление выставил, и начали молодые первый промер гнать.

Впереди по створу с охапкой вешек, как лучник со стрелами, шустро тянул мерную ленту маленький, злой, ловкий, рыжий Ришат по прозвищу, само собой, "Татарин". Сзади тоже с вешками конец мерной ленты держал Копченый. Его задача следить за створом и остановиться, когда желтая метка на конце ленты поравняется с уже воткнутой в снег вешкой. Тогда Татарин втыкает впереди следующую вешку и получается ровно 25 метров.

Витя Крюков, здоровенный лоб, недавно из армии, где служил танкистом, в партии успел поработать на самом старом тягаче, из недр которого не вылезал по причине постоянных ремонтов, все время в мазуте, за что и назван Копченым. Когда тягач окончательно рухнул и в ожидании нового, был временно переведен в топобригаду.

Он автоматически выполнял свои нехитрые обязанности, а сам думал о Маяковском. Он знал поэта из школы, помнил "достаю из широких штанин", еще что-то смутно про облако, учительница вроде говорила о поэте, как о воспевающем развитой социализм. Копченый как раз жил в эту эпоху и сомневаться, что социализм именно развитой ему в голову не приходило.

Он силился вспомнить, метров через 250 неожиданно всплыли чуднЫе слова:

Если парень

боксами увлекся,

он -

рукой – канат,

а шеей -

вол

– Чего хотел сказать? – думал Копченый, – чего хотел, то и сказал. Руки натренировал, стали они сильные и длинные как канаты. А шея сама накачалась, там в боксе упражнения специальные есть…

Татарин тем временем вспоминал другие строчки. В отличие от Копченного у него с советской властью было не все гладко. Сильно пострадали в свое время родители, старый сморщенный дед вообще принципиально отказывался говорить по-русски, а сам Татарин уже успел ходку сделать.

Он нутром почуял, что Маяковский на что-то намекает:

дальше

своего

расквашенного носа

не мерещится

парнишке

ничего.

– Ага, – обрадовался Татарин, – ебнули ему по сопатке, так он все и позабыл. Вот они комсомольцы-добровольцы херовы, пиздеть только горазды, а чуть что – и видеть ваше блядское соцсоревнование не желаю…

***

Вечером, ближе к полуночи на стол с ватманом упали две школьные тетрадки. Копченый написал крупным, округлым, понятным почерком, но мало. Борис зачитал вслух, стараясь сохранить оригинал:

"Маяк радуется советскому спорту, по старинке называет его красным. Он хочет чтобы все советские люди занимались – нужен массу подымающий спортсмен. Чтобы значит сам бабайки накачал и народ подтянул. Государство заботится о спорте и само собой о спортсменах – И растет приобретенный чемпион безмятежней и пышнее, чем пион…

Спорт говорит Маяк из кого угодно человека сделает – чуть не в пролетарии произведут из торгаша. А станешь хорошим спортсменом, тебе послабления разные так что занимайся не хочу – могут зря (как выражаются провинциалы) всех девиц в округе перепортить. И правильно чего на них смотреть товарищ начальник на то и девицы чтобы портить"

Понять, что написано в тетрадке Татарина не представилось возможным из-за грязи, кривых букв и перечеркиваний. Борис велел автору самому прочитать. Тот с готовностью утвердился у стола, глянул было в соседний отсек, но махнул рукой – бенефис важнее – и выкрикнул: "Доклад!".

"Товарищ Маяковский не такой уж оказался вам всем и товарищ. (Я когда говорю"Вы", не вас имею в виду, а всех строителей коммунизма. Вы-то тут не причем). Козырный чувак с самого начала свару начал – Товарищи, поспорьте о красном спорте. Короче, предъяву бросил, а вы рвите друг друга. Слова хорошего для гандонов-спортсменов не нашел –