Моей маме, Наталье Алексеевне Бабаковой —

лучшему другу моего детства, лучшему учителю

и лучшей матери на свете –

посвящается эта книга

Тридцать лет спустя…

Прошло уже тридцать лет, а я, как сейчас, помню этот день – первое октября 1990 года. Раннее утро, кругом туман и много белого утреннего света, и мы едем на «пазике», ещё круглом, в аэропорт «Шереметьево-1», чтобы отправиться в свое самое незабываемое, самое значимое для нас и по большому счету предопределившее наши дальнейшие судьбы путешествие. Странно, но я и сейчас помню расцветку этого автобуса – белый, ну хорошо – серо-белый, с широкой синей полосой во весь борт. Тогда вариантов раскраски таких «пазиков» было-то раз, два и обчелся. Более всего памятен, конечно, желтый вариант, но и наша расцветка была очень популярна в то время.

Вот я произнес сейчас это «тридцать лет» и как-то странно задумался: ведь нам тогда было по тринадцать-четырнадцать годов (мне, например, исполнилось четырнадцать в последний день этого путешествия – двадцать седьмого октября), и мы, понимая, что мы – подростки и в сущности дети, всё-таки ощущали себя довольно-таки взрослыми. Нам тогда казалось, что мы уже прожили на этом свете неслабое количество времени, а тут – «прошло уже тридцать лет»… Конечно, эта тема не нова, и я не буду сильно задумываться над ней. Всё было как у всех: все в юности считают себя взрослыми и прекрасно понимают при этом, что это не так. Это потом, воспитывая своих детей, мы начинаем рассказывать им, что, мол, мы, когда были в вашем возрасте, то тоже думали, что мы уже взрослые, а потом, дескать, осознали, что это не так. Ерунда! Всё мы понимали и тогда. Просто любому подростку, конечно, хочется стать взрослым, но перестать быть подростком, вот так вот – на самом деле, по-настоящему, он не хочет. Это факт.

Как бы там ни было, тринадцать лет казались тогда вообще-то приличным сроком жизни, хотя в глубине души каждого из нас щекотало приятное осознание того, что это только начало жизни, ещё даже не молодость, что всё ещё впереди, а у нас уже такие важные дела и такие солидные поездки… «Что же будет потом, когда нам будет по двадцать, по тридцать, по сорок?..» – думали мы. Интересно, что бы мы сделали или сказали, если бы кто-нибудь с неоспоримой точностью рассказал нам тогда, что будет с нами через тридцать лет? Вряд ли бы мы поверили. Но эти тридцать лет прошли, как они и должны были пройти. Жизнь шла и была наполнена разными событиями – как общественная (а нам – потерянному поколению – довелось взрослеть во время перемен), так и личная, персональная. Были достижения – у всех разные, были и потери – тоже у всех разные. Короче, жизнь шла своим чередом, но эти двадцать семь дней, которые мы провели в дороге из Хабаровска в Ригу, претендуют на право называться отдельной, пусть короткой жизнью и по-любому составляют одну из ключевых ступеней наших реальных, длинных судеб.

 
Очень важный день Прошло уже целых тридцать лет,
А я, как сегодня, помню тот день.
Я помню, во что был тогда одет
И как лежала на площади тень.
 
 
Какой был автобус, какой чемодан,
Какая погода струилась тогда,
Как кто-то кому-то привет передал…
Я это запомнил всё. Навсегда.
 
 
Запомнился этот день накрепко мне,
Возможно, был это тот самый день,
Который, кирпич как несущий в стене,
Лоза, как сплетающая плетень,
 
 
Создал незаметно, не торопясь,
Платформу под жизнью и память еще,
И отбыл, тихонечко помолясь,
Красивый, безоблачный и большой.
 
 
А курс, тот, который он задал мне,
Я продолжаю всю жизнь держать,
И настроение то во сне
Мне часто приходится вспоминать.
 
 
С пути, по которому довелось
Идти мне по жизни своей большой,
Свернуть за года эти не пришлось
И вряд ли придется когда еще.
 
 
Довольно сложно мне передать
То ощущение сквозь поток,
Что продолжаю я получать,
Идя дальше вверх за витком виток.
 
 
Но это очень странный момент,
Который как будто бы весь завис
И держит меня, как с водой цемент,
Не позволяя сорваться вниз.
 
 
А самое странное в этом всём,
Что я и тогда понимал и аж чуял то,
Что мы все живем свою жизнь, живем,
Меж вех проходя, как в игре «лото».
 
 
И между этих вех проходя,
Мы натыкаемся иногда
На те, не запомнить что нам нельзя,
И что изменяют нас навсегда.
 
 
И я понимаю, вперед идя,
Поднявшись на нового дня ступень,
Что думал всё это тогда я не зря —
Похоже, это был этот самый день.
 

Начало пути

Всё происходило как всегда – без каких бы то ни было усилий с нашей стороны. Нашим классным руководителем была моя мама – человек, каких мало. Несмотря на то что теперь мы видимся с ней не так часто, как мне бы хотелось, о чем я буду ужасно жалеть потом, да и жалею уже сейчас, всё мое детство, отрочество и юность мама моя была для меня лучшим другом, лучшей матерью и лучшим учителем! Это – без преувеличений и натяжек, а также без желания прикрыть свою возможную неправоту (а сын перед матерью всегда неправ), то есть правда. Причем мама моя играла в моей судьбе такую огромную роль, плюс ко всему, на фоне того, что я всегда умел и любил дружить, и друзья у меня всегда были…

Вот мама моя всё и организовывала, а мы просто вкушали плоды её титанического труда. Да и не вполне благодарно вкушали. С нами проводилось столько всякой работы, что мы уже утрачивали понимание её ценности. Для нас всё было само собой, жили мы крайне интересной жизнью, и нам было совершенно понятно то, что каждое наше последующее приключение будет ещё интересней предыдущего. А если по какой-то причине оно окажется не интересней предыдущего, то уж, во всяком случае, явится звеном цепочки некой подготовки и будет вести нас уж точно к более интересному событию. Вот как мы жили!

Мы учились в классе «А». Тогда он был девятый, то есть назывался девятым, хотя на самом деле был восьмым. Мы попали в эту так и непонятую нами образовательную реформу, когда в школе снова стали учиться по одиннадцать лет, но мы так и учились десять, хотя выпускались из одиннадцатого класса, пропустив седьмой и перейдя сразу из шестого в восьмой. Бред и путаница, но это было кому-то нужно. Это только сейчас мы понимаем – кому и зачем, а тогда нам было все равно, какой порядковый номер у нашего на самом деле седьмого класса. Я, правда, немного взгрустнул, что не поучился в седьмом: уж очень любил и люблю цифру семь, но недолго. Прям как Юрий Гагарин, который очень жалел, что не походил капитаном. «Самое красивое звание», – говорил он. Его же из-за космических заслуг сразу из старшего лейтенанта майором сделали.

Мама моя, ведя классное руководство в нашем классе, добилась-таки в это смутное время благословения всяких там гор- и облоно на проведение эксперимента на базе отдельно взятого класса – то есть нашего. В ходе этого эксперимента мы углубленно изучали английский язык, за что все без исключения ей по гроб жизни благодарны, и участвовали в куче всяких внешкольных прекрасных заварух, которые, видимо, смогли сделать людей даже из нас.

В обширном ряду наших увлечений особо выделялось то, что все мы были… «жирафчиками».

 
Приходи сегодня за мной В детстве я, отправляясь в садик,
Все повторял маме вновь и опять —
Мол, приходи за мной рано-рано,
И мы будем с тобою играть.
 
 
В детском саду игры вихрем взлетали,
Но самым счастливым событием дня
Был тот момент, когда моя мама
Из этих игр забирала меня.
 
 
И ни малейших тревог и сомнений,
Сотни рассказов, что было тем днем,
Сотни вопросов, идей, рассуждений —
Это мы с мамой за ручку идем.
 
 
Школьная жизнь: рост, тревоги, успехи,
Взрослые мысли и опыт потерь…
Мама со мною прошла эти вехи,
Труд этот я оценил лишь теперь!
 
 
Дальше – мотало изрядно по свету,
Много, о чем не могу говорить,
Но в телефоне счастливой приметой
Мамино слово учило, как жить.
 
 
Вот и теперь, средь рабочего гама,
Втайне мечтаю я, чтобы за мной,
Как в садике, пришла бы вдруг мама,
И кто-то сказал бы мне: «За тобой!»
 
 
Я тут же бы встал, тут же бросил работу,
Коллегам язык показал б вот такой!
Вприпрыжку бы выскочил я за ворота,
Маму за ручку, и вместе – домой!
 
 
Песня одна озаряло все детство,
Смысл этой песни дошел до меня:
Пусть будет солнце, пусть будет небо,
Пусть будет мама и пусть буду я!