Браво, Грэм Грин! В то время как Америка стремится забыть Вьетнам, как позорное пятно неудачи для страны-победителя (сравним с таким же звучным плюхом в лужу, как русско-финская война, о которой так же стараются не говорить, но только уже у нас), Грин пользуется тем, что он британец, и смачно пинает США в пах произведением «Тихий американец». Удар настолько сильный (и заслуженный), что выражение «тихий американец» становится за бугром нарицательным и как раз сейчас пришло время его снова вспомнить, потому что годы идут, а политика всё не меняется.
Произведение типично для Грэма Грина, которого причисляют к той тоненькой прослойке писателей, чьи романы годятся одинаково и для широкой публики, и для снобистско-интеллектуальной. В конце концов, можно даже плюнуть на военную линию (что, как мне кажется, является полным кощунством) и просто наблюдать за развитием линии любовной, которая тоже весьма интересная. У нас есть несколько автобиографичный персонаж (сноска: Грэм Грин сам являлся сотрудником британской разведки) — английский журналист во Вьетнаме, который одновременно является едва ли не карикатурой на всю британскую политику по отношению к войне в то время: сидит, не рыпается и не вмешивается, только наблюдает like a sir. У него есть женщина с красивым именем Феникс, с которой он хотел бы провести тихую и спокойную старость, если бы не жена-католичка, не дающая развода. А ещё есть знакомый американец Пайл, которого можно было бы ошибочно назвать другом, хоть это и не совсем так. И вот Пайл как раз и есть тот самый «тихий американец», в тихом омуте которого водятся черти и который мостит дорогу в ад своими чудесными намерениями. Голова этого не самого далёкого юноши забита чужими мыслями: публицистикой и всевозможной агитацией, поэтому он искренне верует в правильность действий США во Вьетнаме и всячески способствует нарастанию кошмара. Самое страшное, что он действительно не понимает, что публицистика — это абстрактные строчки в газетке, а подложенная в центр города бомба — это рикша с оторванными ногами и мать с погибшим младенцем, которого она стыдливо прикрывает шляпой. «Они пострадали за демократию». Спросил ли их кто-нибудь, хотят ли они за неё страдать? Знают ли они вообще, что такое демократия? Им бы кусочек хлеба и тёплую комнату, а не статьи Пайла и высокие идеалы. Но «тихий американец» уверен в своей правоте, поэтому, наступив в лужу крови невинных жителей, он способен только сказать: «Ой, надо вымыть ботинки, мне же к послу!» Не потому что жестокий, а потому что для него это не по-настоящему.
Вот тут интересно рассмотреть отношения персонажей между собой, сопоставив их со странами. Как я уже говорила, Фаулер — типичная Британия. Пайл — США и её политика «сейчас мы всем вам сделаем хорошо, даже если мы не хотите, потерпите, будет больно». А вот Фуонг в данном случае — Вьетнам, совершенно нам непонятный. Очень многие осуждают её за то, что она готова уйти от Фаулера ради материальных благ Пайла. Но это не совсем так. Фуонг хочет не материальных, а моральных благ. Она, может, и любит Фаулера (хотя это нам тоже неизвестно, восточная душа — совсем потёмки), но с ним она не может познать радость семьи и материнства, что для неё и является настоящей ценностью (в отличие от сребролюбивой сестры, которая, впрочем, тоже хочет ей добра). Этого и хочет Вьетнам — не абстрактных благ, а конкретной сытости, спокойствия и безопасности. С Фаулером Фуонг никогда не будет полностью счастлива, с Пайлом она может хотя бы попытаться. Пайл же её не любит вовсе, он одержим идеей всё сделать правильно, жениться на ней собирается только потому, что «негоже молоденькой девушке танцевать за деньги». В чужой монастырь со своим дубовым уставом. А вот отношения Фаулера очень интересные, очень… Взрослые что ли. Он не любит Фуонг с той страстью молодости, которую ошибочно принимают за настоящие чувства, но ему настолько хорошо и комфортно с ней, что это выше любви-страсти, ценнее, особенно в старшем возрасте. И он даже действительно готов отдать её Пайлу, зная, что так она может быть более счастливой. Удивительно и заслуживает уважения. Кстати, о самой Фуонг мы так почти ничего и не узнаем, восток — дело тонкое и таинственное.
Ещё мне очень понравилась линия про военную журналистику. Наверняка так делали во все времена, Грин знает, о чём пишет: иностранных журналистов протаскивают кучами в самолётах, летящих на недосягаемой для войны высоте, показывают невнятные кракозябры на земле и рассказывают о том, что они якобы увидели и должны описать, а потом они приезжают в свои безопасные сытые посольства и за чашечкой кофе придумывают душераздирающие истории об оторванных конечностях, искалеченных детях и прочих ужасах, получая за это награды. Фаулер, напротив, представляет собой настоящую окопную журналистику, он не берёт в руки оружие и не лезет на рожон, но он действительно посещает места военных действий, рискуя жизнью, чтобы опросить простых солдат о реальных событиях. А простым солдатам даже никто и не запрещал рассказывать о правде, потому что никому и в голову не могло прийти, будто нейтральный журналист по доброй воле полезет под пули и напалм.
Финал книги даёт определённую пищу для ума. Грин показывает, что бездействие и наблюдение в случае военных действий иногда просто недопустимы. Но что же должны делать те, кто не заинтересован в войне? Они не хотят насилия, но не значит ли это, что им всё равно придётся его совершить, чтобы предотвратить большее зло? Убить одного человека, чтобы не убили десятки, сотни и тысячи? Вопрос очень сложный, хорошо, что Грин его для себя самого решил.