От Автора

Приветствую! Хочу предложить вам мою новую работу “ПАНТЕОН” в жанре new adult, dark academia; темная академия – жанр нишевый, но всех нас так и тянет окунуться в мрачные тайны, вклиниться в герметичный детектив, попасть в закрытое общество и вернуться в лоно некой идеализированной и прекрасной alma-mater, где не обошлось без заговоров, интриг и соперничества, пышных вечеринок и поиска любви, самореализации и жизненного пути в целом.

Признак темной академии – не только лишь наличие учебного заведения и каких-то событий в нем, такие истории предполагают мрачность на грани ностальгической меланхолии, поздне-осенние мотивы – в гамме, фактуре, звуках и запахах, перепады настроения, нигилизм и самодеструкцию, отрешенность, но при этом счастье и молодость, а еще эстетику и энергетику учебного процесса, образованность и эрудицию, вкус и изыск, культуру и искусство, некую комичность и трагедию, романтику и драму, мистику, детектив, но в конечном итоге – жизненную историю некоего совсем непродолжительного периода, который может оказаться фундаментальным для грядущего светлого будущего (о нем нам твердят сызмальства) или же зря потраченным временем, тщетой, разочарованием. Как ни крути – опыт – сын ошибок трудных.

Кто-то переживает все это ныне, иные – давно прошли сей тернистый путь. Но я предлагаю отправиться в путешествие всем. И сам с удовольствием к вам присоединяюсь.

***

Немного о процессе работы

К каждой главе я сделал иллюстрации, в блоке вы найдете еще парочку, а в конце – обои.

Безусловно, во время написания я опирался на уже полученный опыт от прочтения и просмотра различных источников. Что-то из них меня крайне разочаровало, поэтому я постараюсь учесть следующие огрехи: сухость, затянутость, отсутствие действия, перегруженность информацией, разорванные нити логики, нарушение сюжетной схемы и так далее, и тому подобное.

Итак, жанровые книги:

Ознакомился я с “Тайной историей”, а затем и с другими двумя книгами Донны Тартт (“Щегол” и “Маленький друг”), фантастические и изобилующие описаниями истории – “Переплет” и “Предательства” – Бриджит Коллинз, “Девы” – Алекс Михаэлидес, с полностью не понравившейся мне книгой “If We Were Villains” – М. Л. Рио.

Влияли на мой слог и подачу в целом Владимир Набоков и Питер Хандке.

А теперь фильмы и сериалы:

“Общество мертвых поэтов” – премьера прошла в тот год, когда происходят события в “Пантеоне”.

“Реклама для гения” – я обожаю автора (Дэниел Клоуз), чьи комиксы вошли в основу этого фильма, а еще “Призрачный мир” (две эти истории опосредованно связаны) с юной Скарлетт Йоханссон.

“Убей своих любимых” – кажется, смотрел каждый.

Касаемо относительно новых лент: “Клуб бунтарей”, “Клуб миллиардеров”, “Ширли” (история больше про писательницу, нежели про студентов и профессоров) с Элизабет Мосс.

А еще прочие не совсем жанровые сериалы про студентов и их заведения – таких много: “Элита”, “Молодые монархи”, “Орден” (хоть там маги с оборотнями), даже “SKAM” (лучше норвежский и французский), совсем новый сериал “Клуб полуночников” (уже закрыт).

Ко всему прочему, добавил в эту работу древнегреческую (и некоторую иную) мифологию. Только реальных богов и их мощь мы тут не увидим (фэнтези и фантастика остались где-то вне), архетипически и метафорически, – разумеется.

А еще искусство, искусство и еще раз искусство!

Личный опыт обучения в академии искусств мне дает некую пищу, не обошлось и без правдоподобного вымысла, реальных отсылок на бытовые моменты (А вы знали, что американцы не пользуются электрочайниками, к примеру?), культуру и поп-культуру.

Что из этого получилось? Вот оно – пред тобой.

Добро пожаловать в Крипстоун-Крик.

С. Грей

“Пантеон” – художественный вымысел; здесь присутствуют определенные исторические события, достоверные факты, реально существующие бренды и их продукция. Любое совпадение с реальными людьми – случайность.

Герои, время и место

Герои

Альберт Андерсон – студент 2 курса академии искусств Крипстоун-Крик (кафедра изобразительных искусств, специалитет – искусствоведение), все зовут его Эбби.

Чарльз Талли-Торндайк – или просто Чарли – лучший друг и однокурсник Эбби.

Дебора Флетчер – однокурсница и приятельница Эбби и Чарли.

Артур Дуглас Марлоу – сосед Эбби по комнате, 4 курс, другая специальность – изобразительные искусства.

Марк Дуглас Марлоу – младший брат Артура.

Джо (по прозвищу Джоконда) – загадочная женщина, которую Чарли и Эбби частенько видят в кампусе.

Клеменс Винклер – уборщик и разносторонний рабочий в академии.

Бенджамин – брат матери Эбби, его родной дядя, которого он называет – дядя Бен.

Дункан Леманн – друг дяди Бена, юрист.

И другие герои.

Эбби, CCAA, 1989

Чарли, CCAA, 1989

Дебора, CCAA, 1989

Время и место действия

События происходят в конце 80-ых – точнее, в 1989.

Место действия – городок Creepstone Creek, так же называется река близ него.

Пояснение названия: Creep – ползти, Stone – камень, Creek – ручей, получается – Ручей Ползучего Камня. Возможно, имеется в виду оползень или сель, произошедший когда-то в этой области, либо выражение – “The rolling stone gathers no moss” – Под лежачий камень вода не течет – в дословном переводе (больше подходит по смыслу к событиям книги) – Катящийся камень не обрастает мхом – человек, который нигде не задерживается, не обзаведется обременяющими его отношениями и имуществом.

В тексте герои называют академию КиКи, на английском это звучало бы – СиСи. Официальное название Creepstone Creek Academy of Arts (CCAA – Дабл Си Дабл Эй).

Крипстоун-Крик – всецело выдуманная мной локация, на северо-востоке США (на границе штатов Иллинойс и Висконсин).

На английском языке пишется без дефиса, на русском – с ним, поскольку такие правила – двойное название, например: Нью-Йорк.

Альберт и члены его семьи проживают в штате Иллинойс (в двух городах: Нейпервилл, Блумингтон), США.

Братства, сестринства, общества, ордена и клубы CCAA

Упомянуты некоторые из них:

Пантеон – ???

Хамнет – общество поэзии.

Книжный Лев – клуб книголюбов, литературоведов и писателей.

Чариот и Парфенос (The Chariot of Parthenos – Колесница Девственницы) – элитный спортивный и игровой клуб (различные элитарные виды спорта и игр – езда верхом, гольф, крикет, теннис, сквош, шахматы и т.д.).

Прометей – общество различных знаний, оказывает участникам коллективную помощь с отчетами, докладами, курсовыми и прочими учебными работами, в которых ты сам не силен; к тому же, отвечает за мероприятия к концу учебного года, одно из таких – прощальный костер, в нем сжигают ненужные учебные работы, конспекты и учебники.

“Gusto Yemisto” – кулинарный клуб и ресторан.

“The Golden Fleece” – интерьерный и реставрационный клуб.

Додекатеон – 12 Олимпийцев

Аид – обитает в Подземном Царстве и не входит в их число, хотя является фигурой значимой и приходится Зевсу и Посейдону братом.

***

Зевс – бог грома и молний.

Гера – богиня брака.

Посейдон – бог морей.

Гестия – богиня домашнего очага.

Деметра – богиня плодородия и земледелия.

Гефест – бог огня и кузнечного ремесла.

Арес – бог войны.

Афродита – богиня любви и красоты.

Афина – богиня мудрости, наук и ремесел.

Артемида – богиня охоты.

Аполлон – бог света и искусств.

Гермес – бог красноречия, скорости, торговли и хитрости.

***

Присутствие древнегреческого пантеона выражено в архетипах личности героев, думаю, вы без труда определите кто есть кто, в дальнейшем (в поздних главах) – герои сравнивают друг друга с конкретными божествами.

Карта Крипстоун-Крик

Добро пожаловать!

N. Пролог

Он знал, чем казался в его глазах. Не кем, чем. Это правильное определение. И что Эбби – все так звали Альберта Андерсона, подумал. И что подумают остальные, если им поведают о такой дикости, балагурстве, вакханалии, акте вандализма, разврате и безумии, божественном коитусе с самим собой, трагикомедии, но правила Гварини из “Compendio clella poesia tragicomico” в его пьесе нарушены – он любитель гипербол без меры, истерического хохота, какому завидует Гомер, смутьян для ваших заветов, как и заставший весь этот акт искусства свидетель. Случайный? Ха-ха! Искомое – да найдется! Поэтому Эбби молчал. Не звал никого. Смотрел. И творец – тоже. Их взгляды переплелись, на миг, на какую-то секунду. Это как прима, бросившая взор в партер, но ее слепят софиты и жажда внимания – она не видит лица несущего розы, кто хлопал, а кто скуксил мину, руки оставив в покое на коленах. Колени подняты до подбородка (почти), мешают спешащим покинуть бал, ступить на палубы кораблей. Пора отчаливать! Вот и валите! Но это не важно. Ее накрывает волной всеобщего восторга, пусть кто-то жаден до аплодисментов, суммарно все хлопают, ведь некто это делает с двойным рвением. Но тут зритель всего лишь один… И один исполнитель. Ничто не укроется. Все на ладони. И никаких оваций. Никаких потных шлепков кистей. Тишина. Как же тихо. Как же тихо. Хо, хо, ти-хо. Хо!

Эй! Есть тут кто-нибудь?

“Ага, это я тебе. Ты ведь смотришь, разве нет? Судишь? И так же ничего не понимаешь!” – Он повернулся куда-то, к кому-то. И снова вернулся к наблюдателю перформанса – замершему в центре залы Альберту, почти сразу, ведь сие больше для него.

Уж простите!

Эбби не ушел. Наслаждался зрелищем? Или в ужасе? А он хотел, чтобы тот трепетал, испытывая тантрический экстаз. И свободу. Такую же свободу быть собой. Тогда ему следует попробовать… Чего же ждать? Прямо сейчас? Nunc!

Нет, погодите. Не надо латыни. Maintenant! Он любитель французского. И ему это крикнул:

– Мантно! – А затем: – Мантэно! – Так и так правильно. Голос сиплый, хоть он не орал и не простужен, а звучит все равно так, будто наоборот всю ночь заплетался язык в выкриках чужеродных слов, наждаком став, лобзавшим деревянное шершавое нёбо перевернутой галеры.

– Что, “сейчас”? – сорвалось с уст Эбби. Но, казалось, он знал ответ, что имелось в виду. Сделал шаг ближе. – Марк, – позвал по имени, – что это? Пойдем, пойдем отсюда. Что ты делаешь? За…

Зачем?

А зачем Эбби тут?

Чтобы остановить?

Или влиться?

Но не верится, он убежит, а после всем расскажет, убаюкивая ЦНС виски, высвобождая то, что завещано каждому Фрейдом, тайно лелеять будет утраченное, желать, а его не вернуть.

Он способен растоптать все, уничтожить, опозорить. Опорочить неверием. Эбби ведь не верит? Нет! И больше молчать невозможно, поэтому творец бросился раненным зверем из последних сил, схватил, сбил с ног, повалил, покатился.

Но зверь не сказал бы, а Марк – не зверь, хотя стал бы “зверем” для этого юнкера. Мышь могла бы поиграть с кошкой?

– Не говори никому. Заклинаю! Иначе таинство станет пищей голодным псам, попрошайкам сплетен, закрытых в четырех стенах, четырех дворах четырех корпусов, за четырьмя заборами, на квадраты районов делящих плоть земную. Мир не плоский, не круглый, эллипсовидный, ложь, я б выкинул глобус из нашего музея в окно, им играли б в пушбол – забытый вид развлечения, вымерший, нелепый, прямо как я – динозавр, который не знает о бренности жизни совсем ничего, – как сгорают слои атмосферы под гнетом опять же округлого, тучного, твердого тела космического. А если бы все получилось не так… И мы отказались от круглости тел, не в моде горошек на платьях и рубашках, сменила их клетка, глаза мы прячем за квадратом очков, смотрим в квадрат телевизора, забыв о круглых динамиках радио и блинных пластинках виниловых, поклоняясь квадрату дискет, что круг затаили под плотью пластика. Квадраты… Все в них, мои мысли. И ты. Ты – в квадрате. Тебе неудобно, я вывел тебя из круга порочного. Открыл твой глаз. Погляди. Что катится вольно, гладко и удобно – ушло, зови это ретро, холодный и по краям колючий квадрат – вот, бери, это теперь твое. Наше. Я встаю, приняв неудобную позу, оттого затекли мои члены, так долго сидеть не получится и у тебя, руки и ноги устанут, еще и спина, не спасет поза погонщика, квадратные плечи пиджака в клеточку давят. И мир – он теперь квадратен – начиная с молекулярной кристаллической решетки до дома с решетками на окнах, с квадратными мягкими стенами, диазепамом утром и вечером – там по твоему мнению место таким, как я. Оконце – черное, тоже квадратное, иногда открывается, смотрят. Придешь меня проведать? Клеть мою оглядеть, меня, обезьянку. Лицо твое возникнет в квадратике на двери с обивкой. Потом исчезнет. Останется черная сталь. Будет зиять незавершенной картиной среди белого, мягкого. Черная, когда мокр асфальт; нет такого оттенка! Он придуман для каталогов, магазина на диване для домохозяек, выбирающих нечто квадратное, что поместится на кухне и в ванной меж таких же купленных по спецпредложению квадратов. Что впишется в их мир такой же, как и их отпечатавшиеся в кресле чресла, опять же квадратней не бывает!

Весь этот поток обрушился на Эбби, как и краска, которой замаран и песчаник стен, и темный орех обивки, и картины, сорванные с места. А он покраснел и дышал тяжело от абсурдности и красоты.

“Только я не вписываюсь в твой”. – Сожаление явилось на смену восторгу. Марк полагал, что так-то он поймет, увидит, ощутит. Даже стыдно как-то… Гений в ловушке, а дальше?

Он смотрел куда-то. Часы молчали. Круг, вписанный в квадрат. Разбиты ведь. И тут Эбби разрушил молчание, оно пало Помпеями в пепле Везувия.

– Но черный квадрат обрамлен белым, белый – квадратом рамы, рама – квадратом стены, стена – кусок, почему бы не сложить все картины на пол, ходить по ним, квадрату место в кафельной кладке, ведь флорентийские художники расписывали потолки, Марк, рисуй на полу, на потолке, на стенах, на себе, на мне.

– Мы не безумцы! И все это возможно. – Марк рассмеялся. Слышали? Плевать! Рано или поздно они увидят, увидят… Какое еще “поздно”? Рано! Рано, рано по утру! Увидят все!

Марк выпустил его. И Эбби смотрел: как тот катался по полу – кисть художника, ведущего линию. Затем парень поднялся, рукой касаясь стены – творил картины телом – сплошное искусство везде.

– Погром, бунт, преступление, плевать, я так вижу, а ты? Ты теперь видишь, Альберт Андерсон?

– Вижу.

Марк срывал с него одежды, тот не противился. В том не имелось ничего пошлого. Его рука коснулась груди Эбби – током пронзило его всего. Альберт дивился, как золото ихора истекает по запястью Марка – он порезался стеклом. Думалось, во мраке ночном крови должно предстать черной иль винной, но нет – чистое солнце. Он затревожился касательно раны, но сразу же успокоился.

“Он не может умереть”, – такая мысль пришла ему на ум, тело Марка подобно античной статуе – белое, идеальное, трещина только красит, шрамы – украшение мужчины, они его не портят, ничуть, кинцуги – собранный заново фарфор, шрамы – следы жизни – соединены драгоценным металлом. Возрожден во всем великолепии.

Марк схватил его за руку, потянул, он легко поднялся на ноги, почти взлетел, смеялся, так просто увлек и его за собой. Квадрат залы перевернулся, они едва-едва коснулись телами стены, руки уперлись в нее, пошатываясь оба поднялись. Они могли все. Дальше, выше. Все! Они могли, мать твою, все! Выебать этот мир! Плоский, круглый, квадратный! Идти по стенам, даже по потолку. И они это делали.