Глава 13

Едва окунувшись в галдящую и хохочущую атмосферу «Леопольда», я начал высматривать Лизу и Викрама. Их я не увидел, зато встретился взглядом с моим другом Дидье. Он сидел за столиком в компании Кавиты Сингх и Навина Адэра.

– Наверняка это ревнивый муж! – завопил Дидье при виде моего разбитого лица. – Лин, я тобой горжусь!

– Жаль тебя разочаровывать, – сказал я, пожимая руки ему и Навину, – но я всего лишь поскользнулся в душе.

– Похоже, душ крепко дал тебе сдачи, – заметил Навин.

– А ты у нас теперь детектив по сантехническим проблемам?

– Что бы то ни было, мне приятно видеть печать греха на твоем лице, Лин, – заявил Дидье, взмахом подзывая официанта. – Это необходимо отпраздновать.

– Настоящим объявляю заседание Клуба анонимных грешников открытым! – провозгласила Кавита.

– Привет, меня зовут Навин, – подхватил тему молодой детектив, – и я грешен.

– Привет, Навин! – дружно отозвались мы.

– С чего бы начать… – Навин рассмеялся.

– Сойдет любой из грехов, – поощрил его Дидье.

Навин задумался над предстоящей исповедью.

– А тебе идет этот новый облик, – сказала мне Кавита.

– Могу поспорить, ты говоришь то же самое при виде любого фингала.

– Только если сама поставила.

Кавита – красавица, умница и талантливая журналистка – имела склонность к особам своего пола и была одной из очень немногих женщин в городе, не боявшихся открыто заявлять о своей ориентации.

– Кавита, Навин никак не может сознаться в своих грехах! – громко посетовал Дидье. – Может, хоть ты расскажешь нам что-нибудь о своих?

Она рассмеялась и начала бойко перечислять таковые.

– Этот твой скользкий душ, – тихо сказал Навин, наклонившись ко мне, – сработал очень профессионально.

Я быстро взглянул на него. Он понравился мне при первом знакомстве, однако он был человеком со стороны, и я не знал, можно ли ему доверять. Откуда ему известно, что меня бил профессионал?

Он прочел эту мысль на моем лице и улыбнулся.

– Следы ударов, слева и справа, ложатся очень плотно, – пояснил он все так же вполголоса. – Однако глаза не заплыли полностью. Били со знанием дела и с таким расчетом, чтобы ты после побоев мог видеть. Этак сумеет не каждый. На запястьях следы от веревок. Нетрудно догадаться, что тебя связали и кто-то грамотно над тобой потрудился.

– Что ж, в этом есть доля правды.

– Правда в том, что я обижен.

– Обижен? Ты-то почему?

– Потому что ты не взял меня на разборки.

– К сожалению, карты сдавал не я.

Он улыбнулся:

– Но ведь будет новая партия, так?

– Пока не знаю. А тебе что, больше нечем заняться?

– В другой раз, как соберешься на игру, включи меня в свою команду.

– У меня все в порядке, – сказал я. – Но спасибо за предложение.

– Эй вы там! – позвал Дидье, когда хмурый официант шмякнул поднос с напитками на наш столик. – Хватит шептаться, сладкая парочка! Если вы не можете похвастаться тайной связью или обманутым мужем, выставляйте на обсуждение любой другой из своих грехов.

– И я за это выпью, – поддержала Кавита.

– Ты знаешь, почему грех находится под запретом? – спросил ее Дидье, поблескивая голубыми глазами.

– Потому что он доставляет удовольствие? – предположила Кавита.

– Потому что он выставляет в глупом виде ханжей и святош, – сказал Дидье, поднимая стакан.

– Я скажу тост! – объявила Кавита, чокаясь с Дидье. – За садомазо-радости с путами и битьем!

– Годится! – воскликнул Дидье.

– Поддерживаю, – сказал Навин.

– Я пас, – сказал я.

День выдался не самым подходящим для тостов за битье – у меня, во всяком случае.

– Ладно, Лин, – фыркнула Кавита. – Тогда, может, предложишь свой вариант?

– За свободу во всех ее видах, – сказал я.

– Снова поддерживаю, – сказал Навин.

– Дидье всегда готов выпить за свободу, – сказал Дидье, салютуя стаканом.

– Хорошо, – сказала Кавита и чокнулась с нами. – За свободу во всех ее видах.

Мы еще не успели допить, когда рядом возникли Конкэннон и Стюарт Винсон.

– Привет, старина, – сказал Винсон, протягивая мне руку с добродушной улыбкой. – Что за фигня с тобой приключилась?

– Кто-то надрал его сраную задницу, – хохотнув, изрек Конкэннон с протяжным североирландским прононсом. – И его харе тоже нехило досталось. На что ты, в натуре, нарвался, чувак?

– У него возникли проблемы с душем, – сообщила Кавита.

– Проблемы с душем, вот как? – ухмыльнулся Конкэннон, нависая над ней. – А у тебя с чем проблемы, дорогуша?

– Сначала ты скажи о своих, – ответила Кавита.

Он ухмыльнулся с победительным видом:

– Я? У меня проблемы со всем, что мне пока что не принадлежит. Ну а поскольку я вынул кота из мешка, то и ты выкладывай. Повторяю: в чем твои проблемы?

– У меня проблемы с излишней привлекательностью. Но я лечусь.

– Я слышал, терапия отвращения очень помогает, – сказал Навин, в упор глядя на Конкэннона.

Тот обвел взглядом всех нас, громко рассмеялся, а потом завладел двумя стульями от соседнего столика, не спросив позволения у тамошней компании, и толчком усадил на один из них Винсона. Второй стул он развернул задом наперед и оседлал его, положив массивные руки на спинку.

– Что будем пить? – спросил он.

Только сейчас я заметил, что Дидье не заказал выпивку, хотя это было в его правилах, когда кто-нибудь подсаживался к нему в «Леопольде». Вместо этого он пристально смотрел на Конкэннона. В последний раз, когда я видел у Дидье такой взгляд, в его руке вместо стакана был пистолет – и через полминуты он спустил курок.

Я поднял руку, подзывая официанта. Когда напитки были заказаны, я попытался отвлечь Дидье, переключив внимание на Винсона:

– Зато ты прямо-таки сияешь, Винсон.

– Я чертовски счастлив, – заявил американец. – Мы только что сорвали куш. Как с куста. Мне типа крупно подфартило. То есть нам подфартило – мне и Конкэннону. Так что вся выпивка за наш счет!

Принесли выпивку, Винсон расплатился, и мы подняли стаканы.

– За удачные сделки! – сказал Винсон.

– И за тюфяков, которых так приятно надувать, – подхватил Конкэннон.

Зазвенели стаканы, но Конкэннон и тут не преминул опошлить тост.

– По десять тысяч баксов на рыло! – объявил он, вмиг осушив свой стакан и стукнув им по столу. – Охренительное чувство! Это как кончить в рот богатенькой сучке!

– Эй, Конкэннон! – сказал я. – Попридержал бы язык.

– Это уже лишнее, – добавил Винсон.

– Что? – спросил Конкэннон, удивленно разводя руками. – Что не так?

Он повернулся к Кавите, одновременно наклоняя свой стул в ее сторону.

– Ну же, дорогуша, – сказал он, расплываясь в улыбке, как будто приглашал ее на танец. – Только не ври, что не имеешь опыта по этой части. С твоим-то личиком и такой фигурой!

– Может, поговоришь об этом со мной? – произнес Навин сквозь стиснутые зубы.

– Или ты у нас долбаная лесбиянка? – продолжил Конкэннон и загоготал, раскачиваясь так сильно, что стул под ним едва не опрокинулся.

Навин начал вставать, но Кавита прервала это движение, положив ладонь ему на грудь.

– Ради бога, Конкэннон! – быстро заговорил Винсон, удивленный и сконфуженный. – Да что на тебя нашло? Ты привел мне жирного клиента, мы по-легкому срубили бабла, и теперь самое время типа веселиться и праздновать. Кончай уже цепляться к людям и оскорблять всех подряд!

– Ничего страшного, – сказала Кавита, невозмутимо глядя на Конкэннона. – Я верю в свободу слова. Если ты до меня дотронешься, я отрежу тебе руку. Но пока ты просто сидишь тут и несешь идиотскую чушь, продолжай в том же духе, меня оно не волнует.

– Ага, так ты и впрямь лизальщица мокрощелок, – ухмыльнулся Конкэннон.

– Собственно говоря… – начала Кавита.

– Собственно говоря, – перехватил инициативу Дидье, – это не твое собачье дело.

Ухмылка Конкэннона окаменела. Глаза мерцали, как отблески солнца на раздутом капюшоне кобры. Он повернулся к Дидье с недвусмысленно угрожающим видом. Стало ясно, что его грубость по отношению к Кавите имела целью спровоцировать Дидье.

И это сработало. В глазах Дидье пылало пламя цвета индиго.

– Ты бы лучше попудрил носик и переоделся в платье, милашка! – прорычал Конкэннон. – Всех вас, поганых гомиков, надо заставить носить платья, чтобы нормальные люди сразу вас видели. Если тебя имеют, как женщину, ты обязан носить женскую одежду.

– О чести тут говорить не приходится, – произнес Дидье, не повышая голоса, – но хотя бы смелости тебе, надеюсь, хватит, чтобы обсудить эту тему с глазу на глаз. Снаружи.

– Долбаный извращенец! – прошипел Конкэннон, почти не разжимая губ.

Мы вскочили одновременно. Навин протянул руку, намереваясь взять Конкэннона за грудки. Мы с Винсоном вклинились между ними, и с разных концов бара к нам поспешили официанты.

В те годы официанты «Леопольда» проходили особый тест перед приемом на работу: каждый из них, надев боксерские перчатки, должен был в закутке позади бара выстоять как минимум две минуты против очень большого и очень крутого метрдотеля-сикха – и только выстояв, он получал это место.

И вот теперь с десяток этих официантов, по указке большого и крутого сикха, ринулись к нашему столу.

Конкэннон быстро огляделся, оценивая ситуацию. Его рот расплылся шире, демонстрируя оскал неровных желтоватых зубов. Официанты смотрели на него выжидающе.

Несколько секунд Конкэннон слушал свой внутренний голос, призывавший его вступить в бой и погибнуть. Для иных людей такой голос – сладчайший из всех ими слышимых. Но затем инстинкт самосохранения взял верх над природной злобностью, и он попятился, норовя выбраться из кольца официантов.

– Знаете что? – сказал он, отступая. – В гробу я вас видал! Всех вас видал в гробу!

– Да что такое на него нашло? – пробормотал Винсон после того, как Конкэннон покинул бар, попутно толкая и ругая всех встречных.

– Это же очевидно, Стюарт, – сказал Дидье, в то время как мы медленно занимали свои места. Он был единственным из нас, кто не поднялся со стула, – и единственным, сохранившим внешнее спокойствие.

– Но только не для меня, старина, – сказал Винсон.

– Я сталкивался с этим явлением много раз и во многих странах, Стюарт. Этот человек испытывает почти непреодолимое влечение ко мне.

Винсон захлебнулся пивом, разбрызгав его по всему столу. Кавита зашлась в хохоте.

– Ты намекаешь на то, что он голубок? – усмехнулся Навин.

– А что, обязательно быть геем, чтобы дружить с Дидье? – Он взглянул на Адэра, как наждаком прошелся.

– О’кей, о’кей, – извинился Навин.

– Не думаю, что он гей, – сказал Винсон. – Он ходит к проституткам. Скорее он просто типа шизик.

– С этим не поспоришь, – сказала Кавита, помахивая стаканом перед его озадаченной физиономией.

Свити, державшийся от свары подальше, теперь подошел и мазнул грязной тряпкой по нашему столу в знак того, что готов принять очередной заказ. Затем он поковырял в горбатом носу средним пальцем, вытер его о свою куртку и шумно вздохнул.

– Аур куч?^[39] – спросил он с угрожающей интонацией.

Дидье уже было собрался сделать заказ, но я его остановил.

– Без меня, – сказал я, вставая и проверяя наличие в карманах ключей.

– Нет, погоди! – запротестовал Дидье. – Еще по одной, идет?

– Я и последнюю не допил. Мне еще надо доехать до дома.

– И я с тобой, ковбой, – сказала, также поднимаясь, Кавита. – Обещала Лизе заглянуть к вам в гости. Подбросишь меня?

– С удовольствием.

– Но… разве гей может ходить к проституткам – в смысле, регулярно? – спросил Винсон, наклоняясь к Дидье.

Дидье щелкнул зажигалкой и секунду смотрел на тлеющий кончик сигареты, а затем ответил Винсону:

– Неужели ты не слышал, Стюарт? Гей может делать абсолютно все, что только пожелает.

– Как это? – растерялся Винсон.

– Чем меньше знаешь, тем лучше спишь, – сказал я, обмениваясь улыбками с Дидье. – И я лучше поеду домой вместе со своим незнанием.

Мы с Кавитой покинули бар, пробрались через толчею посетителей у входа и дошли до моего мотоцикла, оставленного на ближайшей парковке. Я уже вставил ключ в замок зажигания, когда очень сильная рука ухватила меня за предплечье. Это был Конкэннон.

– Вот ведь сраный гомик, а? – сказал он с широченной улыбкой.

– Что?

– Я об этом французском гомике.

– У тебя с головой совсем плохо, ты в курсе, Конкэннон?

– Не буду с этим спорить. Я вообще не хочу спорить. Мне удачно привалило бабла. Десять кусков. Приглашаю тебя гульнуть.