© Горан Петровић, 1993

© Савельева Л. А., перевод на русский язык, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Пальмира», АО «Т8 Издательские Технологии», 2017

О Горане Петровиче, травинке из рукописи и нездешних мечтах

Горан Петрович не похож на человека, родившегося в 1961 году в Кралеве, маленьком сербском городке, сильно пострадавшем во время Второй мировой войны. Тем более он не похож на того, кто закончил там школу. Горан Петрович пишет не так, как написал бы человек, работающий на местном вагоностроительном заводе. Он не похож на того, кто пишет на сербском языке и считает литературным образцом для себя Данилу Киша. Поколение Горана Петровича не похоже на землю, на которой оно выросло, оно стало, может быть, одним из самых странных явлений конца XX века. На своей фотографии Горан Петрович не похож на писателя, сказавшего: «Даже самая маленькая травинка не может вырасти в рукописи просто так, без последствий».

Его книги, особенно две – роман «Атлас, составленный небом» (1993), который русский читатель найдет в этой книге, и сборник «Остров и рассказы его окрестностей» (1996), – можно назвать самыми редкими по своему вкусу плодами, выросшими сегодня в саду сербской литературы. В них проявилась сила и фантазия того поколения, которое беззлобно и радостно сопротивляется данной ему реальности мира и противопоставляет себя разрушению и смерти, которые завладели Балканами и нашими судьбами в начале 90-х годов этого столетия. Сегодня такие книги подобны горсти соли, оставленной на черный день и найденной тогда, когда пришло время трудностей и нищеты.

В этих книгах звучат лучшие из интонаций, свойственных прозе, – лирический юмор и поэтическая фантазия, не нарушающие, однако, повествовательной концепции автора. Сам писатель так говорит о себе: «Я не из тех, кто думает, что мы заплатили слишком большую цену за наши мечты. Я скорее думаю, что мы втридорога расплатились за чужие».

Беженцем из абсурда XX века назвала Петровича критик Ясмина Михайлович в своей большой статье о его творчестве. Вот что она, в частности, пишет:

«Дом – главный герой романа „Атлас, составленный небом“ – это, как сказал бы Башлар, волшебное пространство застывшего детства. Оно застыло так же, как застыла праистория. Дом населяют заговорщики духа, защищающие свое время, вечные юноши, доблестно сражающиеся за свою территорию – страну грез и мечты. Снаружи, за пределами дома, зияет бесплодная, всепоглощающая пустота. Книга борется с этим чудовищем пустоты. Кроме того, это каталог фольклорных мотивов сербского и других славянских народов, это миниатюрная антропологическая энциклопедия и справочник существующих и вымышленных растений, минералов, животных, предметов. И наконец, „Атлас, составленный небом“ – это своего рода манифест постмодернистского восприятия мира, человека, уставшего от обыденности и, следовательно, от политики».

Милорад Павич

Ил. 1. Картограф. Проба пера. 1991. Чернила, бумага. 21x12^[1]. Архив Тайного объединения развеянных по всему миру сот Вавилонской библиотеки

Слово благодарности

Пространство в самом начале, когда глаза читателя еще не утомлены, картограф хотел бы использовать в качестве подходящего места и момента для благодарения. Весенняя ветка сердечной благодарности – самое малое из того, что заслуживают все, кто помог в подготовке материала, внесенного в этот Атлас.

Пространство, открывающееся впереди, заботливо расширили или пополнили те, кто был предложен составителю как связующие звенья: Королевское географическое общество в Лондоне, Национальная библиотека Сербии в Белграде, Галерея Уффици во Флоренции, Музей текстиля в Вашингтоне, Китайская коллекция Восточного института в Чикаго, Третьяковская галерея в Москве, Государственный архив в Венеции, Зал свежести дворца Эскориал, Метрополитен-музей в Нью-Йорке, библиотека Гази-Хусревбека в Сараеве, Галерея зеркал в Женеве, Королевский музей изящных искусств в Брюсселе, Астрономическая обсерватория в Белграде, Музей Тонкапы в Стамбуле, Музей стекла (о. Мурано) в Венеции, Югославская фильмотека в Белграде, Институт колдовства в Лагосе, Музей Прадо в Мадриде, Ботанический отдел Академии невидимого в Ленинграде, Музей путешествий в Дели, Комиссариат парков, травы и памятников в Граде, Кабинет карт и глобусов Национальной библиотеки Сербии в Белграде, Общегосударственный легат снов в Париже, Музей игрушек в Михельштадте, Национальная портретная галерея в Лондоне, Египетский музей в Каире, Университетская библиотека в Риме, монастырь Грачаница, Еврейский музей во Франкфурте, НАСА – Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства – в Милуоки, Собрание Государственной музыкальной консерватории в Берлине, Галерея художников-примитивистов в Светозареве, Министерство древностей в Аддис-Абебе, Читальный зал Британского культурного центра в Белграде, Музей Сербской православной церкви в Белграде, Галерея Нуньо Гонсалеса в Лиссабоне, Музей прикладного искусства кочевников в Алжире, Картотека одного министерства в Париже, Галерея каллиграфии в Сремски-Карловцах, Великий музей бумажного кружева, фонариков и воздушных змеев в Пекине и Архив Тайного объединения развеянных по всему миру сот Вавилонской библиотеки.

Разумеется, богатство всех этих собраний нельзя было бы с толком использовать, если бы не доброжелательная и сердечная помощь музейных смотрителей, алхимиков, собирателей карт, историков, шаманов, музыковедов, астрономов, фотографов, орнитологов, звездочетов, археологов, ткачей, каббалистов, вышивальщиц, ювелиров, географов, гончаров, спиритов, архивариусов, библиотекарей, космографов, демонологов, документалистов, журналистов, жрецов, реставраторов, рисовальщиков, толкователей снов, чернокнижников, биологов, архитекторов, землемеров и других людей, которые своими профессиональными советами направляли картографа на истинные пути изучения перечисленных музеев.

К этому, безусловно, следует добавить и особую благодарность всем тем владельцам частных коллекций, которые любезно позволили картографу ознакомиться с содержанием своих собраний.

Также картограф воздает должное терпению, проявленному переводчиками, доброжелательным советам своих коллег, словам одобрения друзей, столь необходимой помощи семьи – все это имело огромное, а иногда даже решающее значение в преодолении трудностей, возникавших по ходу работы.

И под конец все тот же картограф отдельно благодарит составителя, или пользователя (как ему больше нравится), потому что без него весь этот материал так и остался бы лишь материалом; он не превратился бы в какое-то целое – ни в Атлас, ни в пристанище, продолжая быть простым собранием глав, комментариев и иллюстраций, среди которых растут листья папоротника и мох и где в одиночестве, в морозной безвидности проходят дни грустных слов, которые никогда не цветут.

Весной. Картограф

Голубое как следствие успешно осуществленного дела

Невзирая на серьезное Сашино предупреждение, что было бы разумнее подождать и узнать мнение отсутствующих, в то же утро мы бросили якорь шкалы нашего радиоприемника среди журчания музыки, выпили по рюмке абрикосовой наливки за удачное начало и приступили к осуществлению нашей идеи. Не успели у мужчин сползти засученные рукава, а вся мебель из комнат второго этажа уже стояла на первом. Женщины сновали вокруг, заботливо пряча все хрупкие предметы: посуду, вазы, декоративные тарелки, бутылки, картины, кувшины для воды, настольные лампы, зеркала, медальоны, цветочные горшки, графины, фарфоровые фигурки – в общем, все, что не приучено менять место и в таких случаях (даже при малейшем перемещении) имеет обыкновение нарочно ломаться или, что еще подлее, давать трещину.

Всецело охваченные уверенностью, что взялись за очень важное дело, мы даже не смогли всего упомнить и потому об усталости просто забыли. Возможно, поэтому чердак был разрушен еще до того, как утро расцвело полуднем. Одним словом, капельки пота еще стекали по нашим лбам, тонкая пыль от штукатурки лепилась к ресницам, треск досок крыши едва успел затихнуть в ушах, а возле нашего дома уже краснели высокие стопки снятой с крыши черепицы.

Снизу, с улицы, доносился шум голосов взволнованных сограждан. Люди стояли, обмениваясь мнениями и показывая руками то на нас, то на довольно крупный кусок чердачной тьмы¹, которая лениво, со скрипом прощалась со стропилами и балками, пока наконец не исчезла бесследно вдалеке, подхваченная мощным потоком воздуха. Хотя собравшаяся толпа была объята слоем недоумения толщиной в аршин (даже самый сильный ветер беспомощен перед тяжестью непонимания) и никто не мог сказать, что же происходит, никто ни о чем и не спрашивал (неужели бы мы не ответили!) до тех пор, пока из массы строгих и озабоченных лиц не выделилось одно, по улыбке более других запоминающееся, постоянная собственность почтальона Спиридона.

– Эй, наверху! – крикнул он в нашу сторону, приподнявшись на носки. – Соседи, помогай вам Бог, что у вас с крышей?

– И тебе того же! Хотим сменить цвет! – Богомил показал рукой на стропила. – В этом году крыша у нас будет, так сказать, голубая!

Почтальон Спиридон в сердцах шлепнул себя по лбу, видимо раздосадованный тем, что не понял столь очевидную цель наших действий, и после недолгого наблюдения опустился до уровня изумленных свидетелей.

– Люди, дело ясное, они просто меняют крышу! – с гордостью объявил он непосвященным то, что ему удалось узнать, поднявшись на цыпочки. – Была красная, теперь голубая. Вместо черепицы будет небо. Больше не на что смотреть, можете спокойно идти по домам.

Так что ближе к вечеру, когда лепестки дня начали потихоньку закрываться, а мы выносили строительный мусор и оставшиеся куски чердачной тьмы, чистили паркет и возвращали на старые места мебель, народ стал расходиться, разводя руками, пожимая плечами, злобно комментируя глупость, свидетелем которой он стал, или презрительно отводя взгляд от нашего дома².

А наверху, на втором этаже, всего лишь в нескольких метрах над уровнем непонимания, мы заканчивали свое дело. Все приняло такой же вид, как и утром, после того как старинный комод, на который мы поставили обычные солнечные часы, занял свое прежнее место. (Все приняло совершенно такой же вид, как и утром, – только у нашего дома больше не было крыши.)

Чем больше взгляд наш насыщался новым видом жилья, тем сильнее разбегалась по телу волна приятных жарких мурашек. Успех всего предприятия, правда, с оговоркой, что все же было бы лучше подождать отсутствующих, признала даже Саша. Торжества по случаю окончания работ, устроенные в самой большой комнате второго этажа, она сделала еще более пышными, распустив по плечам волосы. Чуть позже полная луна, похожая на роскошное колесо старинного парохода, вплыла в синий квадрат нового потолка. Только после того, как ее серебряные лопасти перебрались за середину ночи, мы отправились на покой, который, безусловно, заслужили. Прислушиваясь к плеску неба, полный решимости бдеть до утра, в комнате с открытым потолком остался только Полковник.

¹ О тьме подвальной и чердачной

Кажется просто невероятным, как человек добровольно соглашается большую часть своей короткой жизни проводить между двумя тьмами. Наивно уверенный, что его надежно охраняют внизу прочный пол, а наверху балки потолка, он даже не думает о пагубности такого образа жизни. Конечно, редко случается, что люди проваливаются в подвальную тьму или им на голову обрушивается тьма чердачная. У смерти по имени Грызодуша медленные туфли, пелерина из тишины и лицемерная маска. Дело в том, что коварные магнитные силы, царящие между этими тьмами, вызывают их медленное, но неумолимое сближение. С течением времени уютное для человека жилье превращается в пожизненную ловушку. Тогда, пришпиленный к собственной коробке, он ясно осознает фатальность своего заблуждения, однако, как правило, не находит достаточно сил, чтобы освободиться, а его душа отчаянно трепещет и бьется, попавшись в страшный капкан, пока не окончится жизнь. (См. энциклопедию «Serpentiana», главу «Общепринятый образ жизни и смерти».)

² Разоблачение некоторых отрицательных явлений в обществе

Через три дня после того, как была снята крыша, один из наблюдавших за этим обратился в «Городской газете» (№ 1748) на странице, предназначенной для писем читателей, в строительную инспекцию. Свидетель события, конспиративно подписавшийся как «Добронамеренный гражданин», высказал глубокое негодование:

«<…> Хотелось бы задать компетентным товарищам вопрос: как долго собираются они смотреть сквозь пальцы на это и подобное этому безответственное поведение отдельных лиц?! У нас в городе, естественно, каждое здание имеет крышу, таким образом, этот дом портит внешний вид всего Предместья. Еще более странно утверждение наших сограждан, что они всего лишь изменили цвет крыши. Сейчас это якобы голубой, хотя крыша и вовсе не видна. Пусть даже и так, однако ввиду того, что у всех других домов крыши нормального красного цвета, нельзя не согласиться с тем, что голубой на этом фоне выделяется не только своим цветом, но и своего рода дерзостью по отношению к соблюдению устоявшихся принципов <…>»

Под письмом редакция опубликовала короткий ответ строительной инспекции, в котором была выражена решительная готовность детально изучить неприятный инцидент и дать общественности (а как же иначе!) самую исчерпывающую информацию относительно мер, принятых против нарушителей порядка.

Ил. 2. Вид Видосавлевич. Вид Предместья перед сносом крыши. 1989. Сериография. 84x80. Из коллекции Еленки Утьешинович