Часть первая. Перицена

Дана разбудил незнакомый звук. Он попытался было зацепиться за ускользающий приятный сон, но не смог, даже не сумел удержать его в памяти. Осталось только необъемлемое пространство зеленого бушующего моря, грохот разбивающихся о гранитный обрыв волн и упоительный запах морской воды, превращенной штормом в мельчайшую пыль, пронизавшую воздух… Боже, как он соскучился по Земле!.. Дан открыл глаза и сел. Справа от него спал Поэт, почти с головой завернувшись в шкуру трухта – само животное Дан в глаза не видел, но шкура была широченной, с коротким густым голубовато-серым мехом. Слева, вытянувшись во весь рост, лежал на спине Маран и смотрел в небо, глаза его, во всяком случае, были открыты. Дан и сам невольно перевел взгляд вверх… да, здешнее небо заслуживало того, чтоб на него смотрели. Земная цивилизация осветила ночь, очистила ее от неуловимых страхов и призрачных опасностей, которые таит или прикидывается, что таит, в себе темнота, но она лишила землян звездного неба… ну может, не совсем лишила, но никогда и нигде на Земле Дану не доводилось видеть таких ярких и крупных звезд.

Звук повторился. Теперь Дан узнал его, эти замысловатые переливы могли иметь лишь одно происхождение, трубили в спиралевидный рог сахана, небольшой местной антилопы с неподобающе длинными и тяжелыми рогами.

– Атакуют с юга, – сказал Маран, не повернув головы. – Вентах в пяти.

Пять вент это меньше трех километров, привычно перевел для себя Дан. Надо разбудить Поэта и собираться.

Однако Маран даже не пошевелился.

– Эти дикари совершенно не умеют воевать, – заметил он негромко. – Подобравшись почти вплотную к спящему лагерю противника, они предупреждают его вместо того, чтобы напасть врасплох.

– Это сигнал к атаке, – возразил Дан.

– Можно было выбрать другой, менее шумный.

– А если это просто благородный обычай? Если у них не принято нападать врасплох?

– Благородные обычаи у людоедов?

Дан поежился. Людоеды… А если они выиграют сражение? Он представил себе праздничное торжество: цепочка костров, разведенных вдоль бывшего берега высохшей напрочь соседней речушки, длинные ряды сидящих на песке дикарей, хрустящих белыми человеческими костями…

– А вдруг они выиграют битву? – предположил он вслух.

– Не выиграют.

– Но лагерь спит. Они не успеют…

– Успеют. Вот, слышишь?

Невдалеке от них рассыпался резкой, четкой дробью барабанный бой. Первому барабану ответил второй, потом третий… Дан пригладил волосы и встал. Маран не двинулся.

– Скоро начнет светать, – сказал он, по-прежнему глядя в небо. – Ты хоть немного поспал?

– А ты нет?

Звук рога прозвучал неожиданно близко.

– Прорвались?

– Похоже на то. – Маран сел. – Надо разбудить этого лодыря. Ну-ка, Дан, толкни его.

– Но, но… – Поэт откинул шкуру. – Бросьте эти первобытные замашки. Совсем одичали. Варвары.

– Пообщаешься с людоедами, потом мы на тебя поглядим. Как еще ты одичаешь, – пообещал Дан.

Поэт вздрогнул.

– А как ваши людоеды питаются? – спросил он с опаской. – Живьем едят или сначала убивают?

– Убивают.

– Тогда ничего, – повеселел Поэт. – А то ведь у них привычки разные, у людоедов этих. Я где-то читал про племена, которые едят пленников живьем… или варят их живыми, так, говорят, вкуснее. Брр…

– Прервись на секунду, – попросил Маран.

– Что?

– Помолчи. Твои гастрономические изыскания мешают мне слушать.

Поэт замолчал. В наступившей тишине прокатился отдаленный звук рога, потом барабанный бой, чуть ближе…

– Отбились. – Маран снова лег на спину. – Можешь продолжать.

– Спасибо, ты очень любезен. Этим и ограничивается ваше участие в боевых действиях?

– Примерно.

– Мы не воины, мы охотники, – терпеливо пояснил Дан. – Я же тебе вчера говорил.

– Говорил, ну и что? Разве это значит, что во время битвы вы должны дрыхнуть, укутавшись в теплые шкурки? Меня такое положение дел не устраивает. Я хочу схватиться с людоедами.

– Что ты пристал к этим злополучным людоедам? – осведомился Маран. – Что они тебе сделали? Несчастные, невежественные дикари, к тому же вечно голодные. Куда им деваться, в этой дурацкой пустыне нечем набить желудок, разве что окороком врага… или даже друга. Неизвестно, что бы на их месте делал ты. Запустить тебя сюда на месяц-другой без запаса продовольствия, ты и меня съешь, и глазом не моргнешь.

– Тебя не съем. Вот Дана еще может быть. А ты несъедобный. Посмотри на себя, на кого ты похож!

– Как раз сейчас он уже более-менее в форме, – заметил Дан.

– В форме! Лучше, чем после Дернии, но все равно зубы сломаешь…

После Дернии… В памяти Дана сразу ожили два трудных месяца в Дернии… Особенно тягостным было воспоминание о первой встрече с Мараном. Он искал дачку, на которой тот расположился, битых два часа, ему пришлось пройти по берегу моря не один километр. Набережная то появлялась, то пропадала, он плутал в лесу, местами подступавшем к самому берегу так, что ветви похожих на земную иву деревьев почти касались воды, иногда разувался и шлепал по мокрому песку в полосе прибоя. Путешествие это не доставило ему особого удовольствия не только потому, что его снедали нетерпение и еле сдерживаемое беспокойство, его раздражало само торенское море, которое он впервые видел вблизи, море было слишком непохоже на земное – светло-серое, почти белое, пугающе неподвижное… правда, позднее Дан убедился, что оно, как и всякое другое, способно волноваться и штормить, но в тот день… и потом, морская вода, почти несоленая, не содержала и йода, да и водоросли ощутимо отличались от земных, поэтому, наверно, пахло море, как… как… ну не как море, иного определения Дан подыскать не мог. Нельзя сказать, что это был неприятный запах, нет, просто какой-то… посторонний, что ли? Все равно, что от бифштексов будет пахнуть французскими духами. Несмотря на теплую, безветренную погоду, пляжи почти пустовали, видимо, купальный сезон в этих широтах подходил к концу… Впрочем, Дану подобное положение дел было на руку, он отнюдь не торопился экзаменовать свои свежеобретенные познания в дернитском. Когда он наконец добрался до одноэтажного строения из грязно-белого кирпича, которому придавала причудливую форму колоколообразно обтекавшая крохотный мезонин, плавно расходившаяся в стороны и по краям изящно загибавшаяся вверх крыша, было уже около полудня… восьмой час по торенскому времени, отсчет которого начинался с самого раннего восхода в году. За распахнутой калиткой беспорядочно росли кусты каоры, точнее, какой-то ее разновидности, имевшей необычный шоколадный цвет. Окна, естественно, открыты настежь… Дан поморщился, первое, что он должен был передать Марану от друзей из Бакнии, предостережения, основанные не на абстрактных тревогах, а реальных сведениях. Пришлось долго стучать, Маран открыл не сразу, Дан уже собрался уходить, когда дверь наконец распахнулась. Его неприятно удивил вид Марана, тот был в одних белых летних порядком помятых брюках, босиком, волосы растрепаны, под глазами мешки, небритый…

– Дан?

– Ты что, до сих пор валяешься в постели?

– Вроде того… Может, сначала поздороваемся?

Дан молча протянул руку, но Маран руку отстранил и обнял его.

– Проходи.

Маран пропустил его в недлинный коридор, прикрыв открытую настежь дверь напротив входной, но Дан все-таки успел увидеть рассыпавшиеся по голубой простыне длинные рыжие волосы. Его покоробило, он вспомнил Лану. Сколько прошло времени? Три месяца или четыре?.. Маран, видимо, подумал о том же, потому что сказал серьезно:

– Это не в счет, Даниель. Не переживай.

В комнате, куда они вошли, царил беспорядок, несколько скрадывавшийся полумраком… несмотря на яркий солнечный день, было почти темно. Дан бросил взгляд на тщательно задернутую занавеску из плотной ткани, осмотрелся. Смятое покрывало на диване, скомканная и брошенная в кресло скатерть, валяющиеся тут и там книги и газеты… большинство газет не разрезано… на столе грязные чашки, остатки завтрака… или ужина, черт его знает… Больше всего Дана поразили пустые бутылки, их было слишком много, правда, названия, написанного на наклейке замысловатой вязью, он не знал, но сам цвет надписи, кроваво-красный, обличал присутствие алкоголя. И напиток этот был покрепче бакнианской тийну. Еще меньше его ободрил жест Марана, который, проходя, привычно взял с полки буфета бутылку, отвинтил крышечку, высмотрел на столе две чистые чашки, небрежно плеснул в них густой зеленоватой жидкости, пододвинул одну из чашек к Дану и взял вторую сам.

– Прямо так? С утра?

Маран пожал плечами, отпил из чашки и осведомился:

– А какая разница, с утра или с вечера? И вообще, какая разница между утром и вечером?

Дан не нашелся, что ответить.

Маран уселся в ближайшее кресло, не забыв прихватить не только чашку, но и бутылку.

– Чего ты стоишь? Крутани то кресло.

Дан повернул кресло, оказавшееся на колесиках, сидением к себе и обнаружил на нем широкую серебристую шаль.

– Эти дернитки – ужасные растеряхи, – заметил Маран. – Брось ее на диван.

– Может, лучше отнести хозяйке? – саркастически осведомился Дан.

– Если б я помнил, кто хозяйка… Нет, это не ее, – ответил Маран на кивок Дана в сторону стены, за которой расположилась рыжеволосая незнакомка.

– А чья?

Маран снова пожал плечами.

– Кто ее знает. Чья-нибудь. Здешние женщины хорошо одеваются, не то что наши злосчастные бакнианки, от их тряпок глаза разбегаются, не упомнишь…

– И много их тут перебывало?

– Тряпок?

– Нет, женщин.

– Немало. Ты же знаешь, я не умею им отказывать. Правда, все равно приходится.

– Что так? – спросил Дан с иронией.

Маран развел руками.

– Меня просто не хватает на всех. Я пользуюсь бешеным успехом, Дан. Единственный плод моей деятельности в роли главы бакнианского правительства. Отставная знаменитость с правильным профилем и не наихудшими из мужских достоинств. Я мог бы загребать кучу денег в качестве… – он произнес незнакомое Дану бакнианское слово, заметил, что оно осталось непонятым, – ты не знаком с бакнианскими ругательствами? Серьезный пробел, надо его срочно восполнить… В общем, я мог бы прожить до конца жизни на содержании у женщин… Ну до конца не знаю, но лет еще на двадцать пять-тридцать, полагаю, меня хватит в любом случае, а дальше…

– А дальше на сбережения. За двадцать пять лет можно отложить приличную сумму.

– Отличная мысль! Откладывают же люди часть заработной платы. Пока я в рабочем состоянии, надо позаботиться об этом, – он невесело рассмеялся, потом залпом допил чашку и налил себе еще.

– Маран, хватит, а?

– Но знаешь, что я тебе скажу, брат мой Дан? Лучше быть на содержании у женщин, чем у дернитского правительства.

– Почему?

– Потому.

– Ты так ненавидишь дернитов?

– Нет, Дан. Не надо думать обо мне хуже, чем я есть… я и так не бог весть что. Мне не за что ненавидеть дернитов. Пусть Бакния всю свою историю воевала с Дернией, тут больше нашей вины, чем их. Дерния имеет выход к морю – то, чего всегда недоставало Бакнии, а у нас нет ничего… одно стекло, но без стекла обойтись можно, это тебе не железо или нефть.

Дан кивнул, фиолетовый минерал, который Маран назвал стеклом, был основной породой гор, нависших над городом Бакна, столицей государства Бакния, где он провел полтора самых насыщенных событиями года своей жизни. И почти все эти полтора года не уставал любоваться не очень высокими, голыми вершинами, обрамленными жемчужно-серым небом и в серебряном свете солнца, которое он до сих пор машинально называл Бетой, хотя отлично знал его местное название, переливавшимися бесчисленным множеством оттенков фиолетово-лиловой гаммы.

– Словом, все эти бесконечные войны были большей частью развязаны Бакнией. Имеется в наличии и дежурный повод, не знаю, насколько ты углубился в нашу историю?.. – Дан покачал головой, и Маран продолжил: – Есть такая область Кассея, между Бакнией и Дернией, размером примерно с одну двенадцатую нашей территории. Когда-то это было независимое государство, но несколько веков назад его властитель, бездетный и не имевший братьев и сестер, завещал его дернитской короне. Однако, поскольку он был женат на двоюродной сестре бакнианского императора, Бакния предъявила свои претензии, разразилась война, не первая и не последняя, вначале бакнам удалось спорную область отвоевать, но позднее ее отбили дерниты. И с тех пор тема Кассеи постоянно всплывает. И поднимаем ее обычно мы. С оружием в руках и с переменным успехом. Так что… Если я стрелял в дернитов на последней войне, это еще не значит, что я их ненавидел… ну может, в тот момент, когда они были на нашей земле, но сейчас… собственно, даже и тогда – стоило войне кончиться, и я сразу остыл. И потом, Дан, я давно уже не восторженный мальчишка, но даже когда я им был, я не находил удовольствия в стрельбе по живым мишеням… – Он снова отпил из чашки, Дан поморщился, но промолчал. – Знаешь, что? Ты как-то спрашивал меня, я сказал тебе неправду… или не сказал всей правды… впрочем, это одно и то же. В первый год работы в Охране я стрелял в человека, единственный раз после войны… в безоружного человека, в бегущего… Тогда было много лишившихся владельцев баронских домов, и завелась масса грабителей, которые их опустошали, мы накрыли одну такую шайку, они стали удирать, ну и… Я хотел попасть в ногу, но он упал и пуля угодила не туда… Мне тогда был двадцать один год. В тот день я дал себе слово никогда не брать в руки оружия. До сих пор я это слово держал.

– А если новая война?

– Знаешь, какое распоряжение я отдал первым, тогда, после осенних событий?

– Насчет тюрем?

– Нет, Дан. Это было второе. А первое – немедленно прекратить работы над боевыми ракетами. Так что к дернитам я ненависти не питаю. Как и к любому другому народу.

– Почему же ты не хочешь брать у них… – Дан замялся.

– Отчего же ты не договариваешь? Договаривай. Брать у них деньги. А ты бы брал?

– Не знаю. Нет, не брал бы.

– Почему?

– Это… ну… да попросту унизительно.

– Да. Но не только. Подумай, ведь Лайва только этого и дожидается. Одно слово в печати, и он тут же объявит меня наемником дернитов. И как я после такого буду смотреть в глаза бакнам?

– Ты надеешься?.. – Дан хотел сказать «вернуться в Бакнию», но осекся, слишком жестоко прозвучало бы сомнение, вложенное в подобный вопрос. К несчастью, Маран понял его, правда, промолчал, но в его взгляде промелькнуло нечто, заставившее Дана пожалеть о своих словах.

– На что же ты живешь? – спросил он, торопливо переводя разговор на другую тему. – Надеюсь, не на содержании у женщин, в самом деле?

Маран усмехнулся.

– Ну до этого дело не дошло. Мне выплатили гонорар за цикл статей, которые тут перевели и напечатали еще до того, как я оказался невольным гостем Его Величества Ивена Второго. Ну те вещички, которые я набрасывал для «Утра» в последние месяцы там. Представь себе, довольно приличная сумма.

– Но она кончится.

– Безусловно.

– И что тогда? Собственно, ты мог бы заняться литературой…

– Мне уже предложили написать книгу. «Как я правил Бакнией». Звучит?

– Пожалуй.

– Ты не находишь, что я еще слишком молод для воспоминаний? Чтобы их писать и чтоб ими жить?

– Напиши что-нибудь другое.

– Писать для дернитских издателей почти то же самое, что получать субсидию от дернитского правительства. И вообще, как бы я здесь не зарабатывал на жизнь, все равно окажется, что я работаю на Дернию. Наемник. Шпион. Враг.

– Есть еще один выход.

– Какой?

– Я тебе тысячу раз предлагал.

– Земля? Нет.

– Но почему? По-че-му?! Что за глупое упрямство? Зачем самому загонять себя в тупик? И что ты собираешься делать? Спиваться? А когда кончатся деньги? Станешь бродягой? Утопишься? Поэт прав – ты просто невыносим. Не-вы-но-сим! – последнее слово он прокричал, задыхаясь от возмущения.

– Не кричи, – усмехнулся Маран. – Разбудишь даму. Чего доброго, она явится сюда… ну в не слишком пристойном виде, проще говоря, нагишом, твой приход, полагаю, остался для нее незамеченным. К тому же мне придется вас знакомить, а я не помню, как ее зовут.

– Маран! Ты сошел с ума.

– Да ладно! Женщины не любят излишней деликатности. По совести говоря, Дан, я давно заметил, что особое пристрастие они питают к хамам, грубиянам и подонкам. Если я спрошу у нее, как ее зовут, это только увеличит ее почтение ко мне.

– Возможно. Но не знать имени женщины, которую ты затащил в постель…

– Во-первых, я его знал. Но забыл. Во-вторых, на кой ляд оно мне нужно? В-третьих, кто кого затащил, большой вопрос. – Маран поставил пустую бутылку на пол и встал. – Пойду окунусь в море.

– После целой бутылки этой дряни? Ты утонешь.

– Не утону. Я не успел научиться плавать. Сам знаешь – у нас негде, а тут, на побережье, я всего дней десять и купался, по-моему, раз или два. Говорят, чтобы научиться плавать, надо прыгнуть в воду где-нибудь на глубине, либо выплывешь, либо потонешь… И в том, и в другом случае я не в проигрыше, верно? Только прыгать неоткуда. Кажется, вентах в трех есть вышка для прыжков, но я туда пока не собрался. Так что я на минуту. Только окунусь. Вместо душа.

– А если она проснется?

– Кто?

– Ну эта, рыжая…

– А ты предложи ей свои услуги.

– Не валяй дурака.

– Ей-богу, Дан, она вряд ли отличит тебя от меня. А не хочешь, пойдем к морю вместе.

Море Дана не притягивало, но предложение он принял с облегчением, по крайней мере, он хоть мог вытащить Марана из воды, если б тот спьяну стал тонуть. Но Маран…

…Барабанный бой заставил его вернуться к действительности. Барабанщик расположился где-то неподалеку, метрах, наверно, в пятидесяти, и задался, видимо, целью перебудить всю округу, во всяком случае, Поэт, снова задремавший было в своем меховом коконе, вскочил, как ужаленный.

– Проклятая планета! – буркнул он, придя в себя. – Ни сна, ни отдыха. Что им еще нужно?

– Сигнал общего подъема, – определил Маран, который, как и Дан, лежал без сна. – Давайте, собирайтесь.