Читать книгу «Экспериментальная родина. Разговор с Глебом Павловским» онлайн полностью📖 — Глеба Павловского — MyBook.
cover

Иван Крастев
Экспериментальная родина. Разговор с Глебом Павловским

© Иван Крастев, 2018

© Глеб Павловский, 2018

Иван Крастев. История Глеба (предисловие)

В 2003 году президент России Владимир Путин пригласил к себе группу влиятельных либеральных журналистов, в их числе редактора радиостанции «Эхо Москвы» Алексея Венедиктова. Пил с ними чай и водку. Венедиктова в том разговоре поразило его четкое отличение «врагов» от «предателей». «Враги прямо перед вами, – сказал Путин, – вы боретесь с ними, но настало перемирие, и конфликт закончен. А предатель должен быть уничтожен, раздавлен».

Когда в 2012 году я предложил Глебу Павловскому, самому известному тогда российскому политтехнологу, неоднократно объявленному серым кардиналом Кремля, начать разговор, который может привести к книге, я прекрасно понимал, что такая книга вызовет обсуждение одного из самых нелюбимых людей в России, которого и во власти, и в оппозиции считали предателем. Либералы ненавидели его за вклад в строительство путинской России. Путин не мог забыть, что в роковой для него 2011 год Павловский яростно утверждал, что президент Медведев должен иметь право на второй срок, что возвращение Путина в Кремль опасно для России. Но меня в его версии истории, в понимании природы и целей нынешнего российского режима влекла именно тема предательства. Я хотел понять, имел ли Павловский намерение помочь Путину не предавать себя, или просто заключил ошибочное пари и проиграл?

Я чувствовал, что положение Павловского как бывшего путиниста поможет понять сегодняшнюю Россию. В этом смысле книга – не разговор с российским оппозиционером и не книга-сенсация, где обиженный придворный разоблачает тайны Кремля. Это мысли русского интеллигента, переживающего Россию как личную биографию. Человека, который испытывает ответственность за удушение либеральной интеллигенции в России.

Павловский кажется героем из романов Достоевского. Умный, таинственный, гламурный, саморазрушительный и циничный. В его личности поражает пылкое убеждение, будто он несет личную ответственность за судьбы мира. Рассказывая о последних днях Советского Союза, он как-то признался мне: «В 1991 году я был так поглощен личной драмой, переживал конец страсти… Уверен, если б не это, я нашел бы способ не допустить краха СССР». Звучит речью безумца! Неужели Глеб вправду верил, что мог спасти коммунистическую империю? Возможно, и нет, но эту фразу произнес человек, состоящий в слишком тесных связях с историей. Тот, кто знает, что историю делают не обезличенные процессы, а выбор конкретных людей. Кто поставил свой опыт, личный и общественный, в центр понимания политики.

Обдумывая эту книгу, я не планировал проверять, говорит ли Павловский правду о том или ином эпизоде (моя цель – не журналистское расследование и не фундаментальное историческое исследование). Меня интересовало, как Глеб пытается разобраться в своей жизни и в сегодняшнем мире. Я не боялся, что он солжет или приукрасит что-то, ведь я помню высказывание Бродского, что «подлинная история нашего сознания начинается с первой лжи».

Уже в начале нашего сорокачасового разговора я понял, что в истории Глеба меня интригуют не решения, которые он принимал, а отчаянная попытка собрать воедино частицы своей жизни, прочитав их как историю современной России. В каком-то смысле все мы блуждаем в поиске целостности, и наша жизнь – коллекция кратких сюжетов, которую мы пытаемся выдать за роман. Однако история, которую вы найдете в этой книге, заслуживает того, чтобы быть прочитанной.

Павловский родился в Одессе 5 марта – в день смерти Сталина, только двумя годами раньше, в 1951-м. Как у большинства людей его поколения, его жизнь началась в сталинской тени. Неудивительно, что он убежден в невозможности понять Россию, не осмыслив природы феномена Сталина.

В 1950-х Одесса была городом имперских призраков и послевоенных руин. Место, где история столь вездесуща, что невозможно не быть историком. Не удивительно, что в итоге Павловский окончил исторический факультет. Но он изучал историю не для того, чтобы преподавать ее, а чтоб ее делать. Самые поэтичные страницы этой книги те, где Павловский описывает свою жизнь в Одессе. Некоторые из его воспоминаний будто сошли со страниц произведений латиноамериканского магического реализма. Глеб социализировался в атмосфере 1968 года, на всплеске чувства освобождения и суверенности индивидуума. Он увлекался чтением, и, подобно многим современникам, его любимыми книгами были произведения в жанре научной фантастики. Иными словами, это одна из многих личных историй 1968 года. С характерным убеждением тех лет, что все, не ставшее твоей биографией, – ничто. Провинциальная версия советского нонконформизма-1968. С жизнью в коммуне, где юношеский идеализм изнемогал в спорах о будущей революции и в милых ссорах из-за милых девушек. А стремление прикоснуться к истории заканчивалось допросом в кабинете местного офицера КГБ.

Семья Павловского принадлежала кругу инженерной интеллигенции – политически прогрессивной, культурно консервативной, не состоящей в КПСС. От них он узнал правила советского существования: ты можешь читать запретную литературу, но не делать копий с нее и тем более ни при каких обстоятельствах ее не распространять. Как выразился один болгарский сатирик, «можешь думать, но не говорить, а если говоришь, не пиши, а если написал, ничего не подписывай. Но решив подписать, не удивляйся, пожалуйста, тому, что последует».

Однако Павловского не прельстила мудрость выживания. Его не влекла интеграция в советскую систему, неинтересной выглядела и мысль эмигрировать. Он был гордый молодой человек, готовый прожить жизнь интеллектуальным диссидентом – тем, кто, вероятнее всего, окажется за решеткой, но не сдастся. Человеком, силе и целостности которого будут завидовать. Который меняет мир силой идей и силой своего примера жизни по правде. В лучших традициях русской интеллигенции Глеб тянулся к простым людям и хотел быть одним из них (большую часть советского периода своей жизни он работал руками и гордился этим). Итак, он ясно представлял себе, как должна выглядеть его диссидентская жизнь.

Как вдруг все пошло не так. При первой же встрече с КГБ в середине 1970-х в Одессе он не смог соответствовать своим героическим идеалам. Для него самого провал был одновременно и неправдоподобным, и страшно реальным. При чтении книги становится ясно, что именно травмирующий опыт провала, момент слабости и создал будущего Павловского. Не зная, как справиться со своей слабостью, он стал еще более напористо-оппозиционным. Но ведь этого мало, чтоб компенсировать нехватку твердости. Российское сообщество диссидентов было чем-то вроде моральной секты, нетерпимой к человеческой слабости.

Павловский уехал в Москву, и у него появился второй шанс. Он сделал себе имя как диссидентский публицист, редактор журнала «Поиски» в самиздате. Наверное, то были самые счастливые годы его жизни. Теперь он стал частью Движения, членом сообщества, избранного им самим, – моральной аристократии России. Его уважали, его любили.

А затем он сломался снова. Арестованный в 1982 году, он никого не сдал, но, признав себя виновным, отрекся от оппозиционной деятельности. Этот второй момент слабости похоронил в нем надежду соответствовать идеалам юности. Зато на этот раз Павловский извлек из неудачи творческий импульс. Он концептуализировал свою измену как свободу действия. Именно чувство неприязни к себе, которое тогда испытал он сам и которое многие испытывали к нему, прекрасно объясняет действия Павловского в 1990-х. Презрение по отношению к собственной слабости трансформировалось в нем в ненависть к слабостям посткоммунистической России и к политическому бессилию интеллигентов.

Политтехнолог Павловский родился из яростного неприятия слабой несуверенной России. Но еще – из догадки, что слабость государства позволяет людям отнестись к реальности, как писатель относится к художественному сюжету. В 1990-х на Западе постмодернизм был только модой – а в России Павловский и такие, как он, ввели постмодернизм и нравственный релятивизм в большую политику.

В скандальном политическом триллере «Политолог», написанном в традициях «конспирологического реализма», Александр Проханов, один из лидеров русских националистов, рисует зловещий и глубокий психологический портрет политтехнолога. Он персона из ада: циничный, вероломный, амбициозный и жадный. Он креативен и лжив одновременно. Он заложник его стремлений к манипуляции всеми остальными. Он непревзойденный инженер человеческих душ и орудие кремлевской политики. Он фигура трагическая – запутавшийся, испуганный и беззащитный. В своем воображении политтехнолог спасает демократию – по мнению прочих, он ее могильщик.

Смысл, который вы вкладываете в определение политтехнолога, в Москве изобличит вашу позицию и нравственное чутье. «Политтехнолог» может означать политического аналитика и политконсультанта, а может – эксперта по черному PR, профессионала замутнения политической среды. Под политологом могут подразумевать приспешника Кремля или просто политического провокатора. Вопреки распространенному мнению западных СМИ, политтехнолог – не местная версия термина spin doctor, манипулятора общественным мнением. От других предвыборных стратегов и PR-консультантов, населяющих странный мир российской политики, он прежде всего отличается прямой или косвенной связью с Кремлем.

Политические консультанты на Западе – эксперты по завоеванию голосов для своих кандидатов. Политтехнологи в России также мастера завоевания голосов, но, сделав еще шаг, они становятся профессионалами «креативного подсчета». Обычный политконсультант работает на одну из партий на выборах, делая все возможное, чтобы его партия выиграла. Политтехнолога интересует не победа партии, а победа Системы. Его цель – не просто максимизировать число голосующих за клиента, а получить на выборах результат, максимально близкий к тому проценту голосов, который его клиенту запланировал Кремль.

Политтехнологи здесь отвечают за иллюзию конкурентности в политике, иными словами, за то, чтобы в российской политике не было альтернатив. Как выразился Эндрю Уилсон, «постсоветские политтехнологи… видят себя политическими метапрограммистами, дизайнерами Системы, лицами, принимающими решения, и контролерами одновременно, применяя любую технологию, какую смогут, к конструкции политики в целом». Их роль в российской политике напоминает роль Госплана в советской экономике. Они движутся в мире клонов и двойников, в мире «административных ресурсов», «активных мероприятий» и «компромата». В мире партий, которые участвуют в выборах, не имея ни персонала, ни членов, ни даже штаб-квартиры. В мире хорошо оплачиваемых инсайдеров, выступающих как громогласные оппоненты режима, в мире националистических пугал и фальшивых переворотов.

Если процитировать памятную фразу Владислава Суркова, главная их задача в том, чтобы разделить электорат и объединить нацию.

В середине 1990-х Павловский обнаружил у выборов потенциал становиться «событиями», создающими в стране новую реальность. Его поразил факт, что большинство избирателей желают демократии, в то же время мечтая о «сильной руке» центральной власти. Классическое различение между демократией и авторитаризмом в России не работало. Павловский одним из первых осознал, что в новом мире выбор – не столько выражение интересов людей в институтах, сколько презентация власти народу. В ходе президентских выборов 1996 года он смотрел интервью с пожилой женщиной. Та рассказала интервьюеру, что она коммунистка и ей близок коммунистический лидер Геннадий Зюганов, но голосовать будет за Ельцина, потому что он президент. А за Зюганова она проголосует, лишь когда тот станет президентом! Другими словами, выборы в коммунистической России – не представительство народа, а представительство власти перед народом. Как лишить народ права голоса, не лишая его прав голосования? Вот самая большая проблема, которая стояла перед Кремлем и которую должен был решать Павловский. Решением стала «управляемая демократия».

Читая эти воспоминания, легко понять, что свело Путина с Павловским. Это испытываемое обоими возмущение слабостью страны. Оба мечтали взять реванш. Однако, читая историю жизни Глеба, можно понять и то, что вынудило их пути разойтись. Павловский стал путинистом, мечтая о суверенной России, и стал экс-путинистом, ценя суверенитет личности. Павловский и Путин единодушны в том, что развитие России нельзя свести к подражанию Западу, но, по мнению Глеба, Россия обречена, пока ищет себе цели в противостоянии Европе. Оба ностальгировали по СССР. Но если Путина привлекал статус советской сверхдержавы, то Павловского привлекала масштабность советского проекта – Советский Союз был для него единственным непериферийным образом России.

По Павловскому Россия сегодня – не идейный боец, готовый преобразовать мировой порядок, но и не реалист-прагматик, обороняющий сферу влияния. Путинский Кремль страшится, что потеря иллюзии России как великой державы станет угрозой существованию страны. В глазах Кремля статус великой державы заключается в том, что страна может нарушать правила, не подвергаясь наказанию.

Согласно Павловскому, Россией движет не сила экспансии, а внутренняя слабость и отсутствие видения близящегося послепутинского будущего. Путин преуспел в том, чтобы политическая альтернатива ему стала немыслимой, страна попала в ловушку его успеха. Иными словами, массовая поддержка Путина – слабость, а не сила, и российский лидер об этом догадывается. Вячеслав Володин лаконично резюмировал: «Есть Путин – есть Россия, нет Путина – нет России». Российская политическая система функционирует, исходя из тезиса, что ее президент бессмертен.

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Экспериментальная родина. Разговор с Глебом Павловским», автора Глеба Павловского. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанрам: «Публицистика», «Биографии и мемуары». Произведение затрагивает такие темы, как «биографии политиков», «политические заговоры». Книга «Экспериментальная родина. Разговор с Глебом Павловским» была написана в 2018 и издана в 2018 году. Приятного чтения!