1

Итак, – «сорванец» появился, и с каждым днем все больше и больше стала возрастать непомерная разница во взглядах на жизнь родителей и детей, а скоро не было уж такого отца и такой матери, которые не были бы огорчены до глубины души поступками своих детей. Даже на воскресном пироге, на именинах и вообще во всех тех обывательских сходбищах, где рюмка развязывает языки и идет по обыкновению бессмысленная болтовня, и там «дети», непочтительные, дерзкие, безбожники, были первейшею темою собеседования. Горе было так велико, что даже и водка не развеселяла и пилась со вздохами, так же как со вздохом шли жалобы и на детей.

– Где же ваш сынок тепериче, Марфа Ивановна? – ехидно спросил один из гостей, уже «оскорбленных» своими детьми.

– Спит еще, не вставал! – отвечает Марфа Ивановна, смотря в землю.

– Это до одиннадцатого-то часу?.. – возвышая голос и обводя гостей выразительным взглядом, произносит первый.

– Нынче все так! – прибавляет с иронией второй.

– А по-моему, – вскрикивает третий, – взять бы хорошую палку, да!..

И при этом делается рукою взмах, соответствующий назначению палки.

2

От обид такого рода в особенности пострадало в нашей глухой стороне семейство Уполовниковых. Сам господин Уполовников обижен до такой степени, что даже и упоминать не хочет о сих мерзостях и только отмахивается рукою, если ему предложат какой-нибудь вопрос по поводу его несчастий. Напротив, супруга его, Марфа Ильинична, очень желала бы сообщить какой-нибудь теплой душе все тайны своего сердца, но «держание уха востро» не подпускает близко к ней таковой души. Всякий норовит узнать сущность дела в двух словах и уйти; Марфа же Ильинична, напротив, желает объяснить дело в полном объеме.

Целые дни сидит она под окошком, выжидая необходимую ей теплую душу, и, за неимением ее, поверяет свои обиды толстым чулочным спицам, которые, не привыкнув к такому доверию, поминутно спускают петли, путаются и вводят госпожу Уполовникову в немалое негодование.

Но вот под окнами, на противоположном тротуаре, мелькнула фигура знакомого чиновника Кукушкина, и Уполовникова сразу решается не выпускать его из рук. Она высовывается в окно и вопиет своим старческим голосом:

– Батюшка! Семен Семенович! Зайди на минуточку. Сделай твое такое одолжение!

– Не могу-с!.. Не имею времени!

– Да сделай же милость, хоть пирожка?

– Времени не имею-с!.. Не имею времени! И притом… боюсь…

– Что такое, господи! Кого ж бояться?..

– Да вашего, этого… господина… студента-то… Ну их!

– Да нету его! Давно нету! Уехал!..

– Не-ету?.. – перебираясь через дорогу, удивленно вопрошает Кукушкин. – Из-за чего же собственно их нету?

– Уехал, уехал!.. Да ты зайди хоть на минуточку-то…

– Ай-ай-ай! – недоумевает чиновник. – Да будто бы нету их?

Уполовникова подтверждает это, и чиновник, покачивая головой, направляется к воротам. Теплая душа входит в горницу, раскланивается, оглядывает углы и, убедившись, что в них не притаилось ничего ужасного, вроде «господина студента», принимается за закуску, во время которой теплая душа иногда поднимает голову, разевает набитый рот и обращается к Уполовниковой с вопросом: «Да будто бы же? Да неужели же они уж?..» Уполовникова удовлетворяет его вопросам, но не перерывает спокойного течения закуски, твердо зная, что теплой душе в самом деле нехудо бы подкрепиться, прежде нежели на нее она навалится с печалями. Наконец знакомый отирает ладонью рот и, всунув руки в рукава, спрашивает:

Конец ознакомительного фрагмента.