Вечный Человек

Задача моей книги — показать, как неверны привычные, пошлые и смутные представления о христианской вере;

Трогательный и смелый Честертон. Он пишет эту апологию в форме исторического очерка в 1925 году, когда ему 51 год и он давно уже не веселый любимец англичан. Справился ли с задачей? Клайв Льюис и Грэм Грин восхищались этой книгой. Большинство читателей-современников лишь недоуменно пожали плечами.

Сразу обратил внимание, что Честертон совсем не политкорректен. Живи он сегодня, досталось бы ему за многие высказывания. С другой стороны, он пишет про Христа. А насколько Христос был политкорректен? Честертон не принимает религиозный релятивизм, представляющий христианство одной из многих религий, не принимает эволюционизм, верящий в развитие человечества. Его аргументация часто субъективна. Согласился с С.Аверинцевым, который писал:

честертоновское видение вещей сплошь да рядом бывает вызывающе неверным в конкретных частностях и неожиданно верным, даже точным, в том, что касается общих перспектив, общих пропорций /"Неожиданность здравомыслия"/

Книга написана своеобразным поэтическим языком, арабесками из мыслей, которыми порой любовался, порой "рябило в глазах". Честертон использует богатый багаж знаний по литературе, истории Древнего мира, истории церкви. "Чутье, называемое здравым смыслом", остроумие, мягкая ирония - составные его стиля.

Особенно понравилось: о Рождестве, о книге Иова, о пессимизме и оптимизме, о светлой стороне мифологии и язычества, о пещерных людях, разрисовывающих пещеры, о деспотии и одиночестве, о лягушке, которую надо рассмешить.

Еще понял из книги, что "прозаиком можешь ты не быть, но поэтом быть обязан", чтобы понять важное в жизни или "Будьте как дети", что в контексте то же самое.

Ощущение встречи с рыцарем. Крестоносцем или Дон Кихотом?

П ожалуй, нет в мире такой религии, которая столь же сильно и яростно подвергалась бы нападкам со стороны, как христианство. Кроме внешних, мягко говоря, недоброжелателей существуют ещё и внутренние угрозы, связанные с недостатком знаний; предрассудками вперемешку с язычеством и заблуждениями различного толка; многочисленными псевдо- и околохристианскими сектами; горе проповедниками и горе священниками выдающими собственные ошибочные суждения за общехристианские ценности и многое другое коему несть числа. Все эти проблемы вкупе, либо по-отдельности, вносят сумятицу в умы как верующих, так и сомневающихся. По неверующих и говорить нечего. Именно для решения таких спорных и сомнительных вопросов существует апологетика.

К большому сожалению апологетов в христианстве было очень мало. Ещё меньше их сейчас, когда они очень необходимы. Апологии писались преимущественно как реакция на ереси, иудаизм, язычество, философию и пр. Заметных и наиболее ярких представителей можно пересчитать по пальцам. Одним из таких представителей конца XIX – начала XX века был Честертон. Есть правда одна оговорка: Честертон не был христианским апологетом, скорее христианский мыслитель, но "Вечный человек", - а вместе с ним и "Ортодоксия", - получились именно апологией христианства.

Книга поделена на две части: в первой рассматривается феномен человека, культуры и истории; вторая часть посвящена воздействию Евангелия на мир. Разбирать все затронутые в книге темы не хочется, ибо весь трактат являет собой монолит мысли, из которого очень трудно вытащить короткие, ёмкие цитаты. Взгляды автора предельно ясны и понятны. С его мнениями можно спорить если смотреть на некоторые из них с позиции православного (всё-таки книга написана католиком), но, труды Честертона лишены экзальтированности, присущей большинству католических текстов. В этом тоже есть своя ценность делающая книгу практически полностью конфессионально нейтральной.

Рассматривая христианство "извне", Честертон призывает избавится от привычного стереотипного мышления. При этом он не учит понимать Священное Писание, не объясняет Таинства, не разбирает догматы и не рассказывает о чудесах и знамениях грядущих лет. Он показывает уникальность и парадоксальность христианства как удивительного явления в мировой истории и его влияние на мир.

Я поставил высшую оценку, но не за то, что книга меня поразила и удивила. Вовсе нет. Суждения, описанные в ней, не стали для меня откровениями. Всё это я открыл для себя давным-давно. Эта оценка - моя благодарность писателю за столь редкий в своем жанре, - и делающего его бесценным, - блестяще написанный труд. За тонкий и добрый юмор, за неповторимую манеру изложения. За то, что невольно заставлял меня утвердительно кивать головой и повторять ранее пройденный материал.

Существует немало книг в защиту христианства, одни из них более, другие менее научны. Трактат Г.К. Честертона «Вечный человек», вовсе не претендующий на научность, подкупает читателя – осмелюсь предположить, даже неверующего – искренностью автора и искромётностью стиля.
Взяв в руку карандаш, я начал было делать заметки по ходу чтения и спорить с автором. Но хватило меня ненадолго. Конечно, в книге есть устаревшие сведения и спорные положения. Конечно, как и всякий верующий, Честертон иногда бывает невыносимо категоричен, например:

С приходом христианства ни один язычник уже не может оставаться человечным; и это – одно из непостижимых свидетельств нашей веры.

Любому другому автору я бы автоматически снизил бы балл, встретив подобное высказывание. Но только не Честертону, здесь я небеспристрастен...
Не буду рассказывать содержание книги, остановлюсь лишь на одном моменте, который в этот раз почему-то особенно привлёк внимание: как бережно, с любовью Честертон относится к достижениям европейской языческой культуры. Их он не выбросил бы за борт христианской цивилизации, будь то книги, статуи, фрески или мифы (что ни говори, к концу II тысячелетия христиане стали намного более терпимыми, чем на заре своей истории). Честертон не стесняется говорить о том, что христианство, являясь прямым наследником иудейского строгого монотеизма, неизбежно должно было перенять у античного язычества всё лучшее, что в нём было накоплено:

Дальше...

В конце концов Израиль владел только половиной истины, хотя, следуя поговорке, ее можно назвать большей половиной. Другая половина тоже была истиной, пусть много более легкой, менее важной. Скорбь Иова не полна без скорби Гектора, плач о мироздании – без плача о городе… Монотеизма кочевников мало для пестрой цивилизации полей, городских стен, изгородей и храмов, которым тоже пришел свой черед, когда обе половины сомкнулись в более четкой и трогательной вере.

Фактически Честертон заявляет о принципиальном, но догматически несущественном отходе христианства от идеи чистого монотеизма, который невыносим для человека:

Может быть, и вправду есть что-то страшное в чистом единобожии, словно смотришь на солнце, и небо, и звезды, сложившиеся в одно лицо. Наверное эта истина слишком огромна, когда между ней и нами не стоят бесплотные и земные посредники; а может быть, она слишком чиста для нас и слишком от нас далека? Во всяком случае, мир она не спасла, она даже не смогла его обратить.

Не думаю, что официальная церковь согласилась бы с идеей синтеза христианства и язычества. Хотя я уверен, что именно этим синтезом и объясняется её всемирный успех, да и сам автор имеет ввиду лишь положительный аспект слияния.
Честертон много усилий прилагает, чтобы убедить читателя в прогрессивной роли христианства в истории человечества, а заодно обосновать, почему христианская церковь (само собой, католическая) является носительницей единственного истинного Откровения и единственной религии, которую стоит исповедовать.
Не знаю, можно ли доказывать подобные вещи с помощью череды блестящих парадоксов? Но, в конце концов, это же Честертон, неисправимый романтик, и у него как будто неплохо получается.