Впрочем, со временем сияние «добра» тускнеет и меркнет, вера в него иссякает, инстинкты перестают слушаться узды. В такие времена культура рушится. Не вдруг, бывает, что ее гибель затягивается на столетия, как было с культурой, которую мы зовем «античной». Но на стадии, предшествующей смене старой, умирающей культуры и морали новыми, на этой неопределенной, опасной, болезненной стадии, человек должен снова заглянуть в свою душу, увидеть, как там, в глубине, вздымается зверь, увидеть в себе самом буйство первобытных, чуждых морали сил. Обреченные, избранные, созревшие и предопределенные к этому люди – Карамазовы. Они истеричны и опасны, они одинаково легко становятся и преступниками, и аскетами, у них нет иной веры, кроме веры безумцев, – в сомнительность всякой веры. Любой символ имеет сотни истолкований, любое истолкование может быть верным. У Карамазовых также сотни истолкований, и мое – лишь одно из них, одно из сотни. В канун великих переворотов человечество создало в этой книге символ, сотворило образ, подобно тому, как отдельный человек в своих снах создает образы своих противоборствующих и уравновешивающих друг друга инстинктов и сил.