Солнце стояло в Скорпионе и на день осеннего равноденствия приходился один из главных праздников старой веры – день Сагангана, олицетворявшего не закольцованное на года и столетия вечное время. Ириды, носители священных принципов Сагангана, изображались крылатыми львами с головой бородатого мужа в королевской короне и их часто использовали для защиты от зла. Через ритуалы праздника народ прикасался к бесконечному, устраивая по этому поводу маскарады. Считалось, вечное срывает сегодня маски, всю ложь и наносную мишуру, обнажая истину. Стремясь настроить себя в преддверии прячущейся во мраке зимы на истинное понимание добра и зла, люди из года в год повторяли в этот день мистерию одевания и снятия масок. Стекаясь по улицам к главной площади их, потом сжигали огнём подсвечников о четырёх свечах, под пение священных псалмов.

Так было сотни лет, и воцарившаяся Элисандра не в силах искоренить полуночный обряд была вынуждена найти ему место в признаваемых новой верой торжествах, приурочив к празднованию сбора урожая. Река огней по-прежнему стекала к площади у Касагранды, лишь только славили теперь не Триолана, а Непорочную Деву. Бальтазар участвовал в мистериях всю свою жизнь, вначале как рядовой участник, позднее одним из верховных жрецов и теперь, во времена гонений шёл вместе со всеми, освещая путь четырьмя свечами. Низложенный Экзарх снова стал одним из толпы, но даже если б вокруг больше не было никого, он всё равно проделал бы этот путь, пусть и в последний раз. Хотя маска закрывала лицо, прошлое не отпускало даже сейчас – слишком долго он носил свой титул и отвернувшиеся от него братья узнавали его и сторонились от этого.

Было уже далеко за-полночь, когда по выложенной брусчаткой дороге старик пришёл к своему дому, уединённо стоявшему на вершине небольшого холма. Устало опираясь на посох, он вдруг увидел за поворотом невысокого, тщедушной комплекции человека, прячущегося в густой тени. Убывающая луна давала немного света, но всё же его хватило, чтобы увидеть в руке длинный нож, которым продавцы обычно резали хлеб.

Бальтазар попятился, скорее, от неожиданности, чем от страха – он был слишком стар, чтобы бояться за свою жизнь – и, не удержав равновесия, повалился на спину, широко раскинув в стороны руки. Разбойник в маске смеющегося мужчины с закрученными вверх усами бросился на него и, усевшись на грудь, занес над ним нож.

– За Валаама! – крикнул он взволнованным фальцетом. Уходили мгновения, но клинок не вонзался в гулко бьющееся сердце и тогда бывший жрец, нащупав вылетевший посох, ударил его в грудь. Схватившись за солнечное сплетение, несостоявшийся убийца повалился на бок, жалобно застонав. Встав на четвереньки, удивлённый всем этим Бальтазар отшвырнул нож и снял маску с его лица. Глаза девушки, совсем ещё ребёнка застилала пелена боли, но сквозь неё проглядывали решительность и злость.

– Ты та девочка, которую целитель вырвал из лап смерти, – утвердительно качая головой, произнёс старик, всё также стоя на четвереньках, разглядывая обезображенное ожогом лицо.

– А ты тот. Кто убил его, и я поклялась его памятью, что найду тебя и прикончу, пока птицы в башне не склевали остатки мяса с твоих костей.

– Ты не убийца и поверь мне, убить человека не просто, особенно, таким как мы…

– Я не такая как ты и не сравнивай меня с собой и тем более с ним, – перебила Фейга и не найдя ножа с искажённым ненавистью лицом швырнула в Бальтазара кусочком отколовшегося от брусчатки камня. – Он был добрым, он целил людей и учил их своей доброте и если бы не ты, мерзкий паук с ожесточившимся от старости сердцем он смог бы исцелить этот мир!

– Моё сердце ожесточилось не от старости, а от боли заполнившей землю и уничтожившей всё, что было дорого ему. И теперь оно не годится больше для любви и сострадания, а только лишь для отпущения грехов.

– В чём же заключался грех Валаама, в том, что помогал людям?

– Он уводил их от истинного Бога своими проповедями, возможно не желая того становясь для них если и не Богом, то во всяком случае Его Пророком, расставив сети показной доброты, но ник-то не знает, чего добивался он на самом деле. Он не прошёл моего испытания, а значит, был не тем, кого ждал я всю жизнь, – грустно закончил бывший жрец и, опираясь на посох с трудом поднялся на ноги.

– Даже теперь ты грустишь не о том, что предал невинного смерти, а что всё, во что верил, чему отдал жизнь, оказалось пустыми словами. То, что делал ты долгие годы, чему учил людей, было напрасным и лживым! Но он, он другой – чистый и светлый, а ты, жалкий старикашка напрасно думаешь, что смог убить его. Ведь тела до сих пор не предано ни земле, ни ветру и он снова вернётся сюда, где начался его путь служения людям, дабы вершить свой суд! И не будет тебе прощения и покоя ни среди живых, ни среди мёртвых. Зазвучат трубы небесные и ангелы спустятся с облаков, восстанут мёртвые из праха и станет судить он их, отделяя грешных от праведников. И будут праведники жить вечно, грешникам же гореть в гиене огненной до скончания веков!

Собравшийся было уйти Бальтазар молча смотрел на Фейгу, дивясь словам её, возможно узнавая в ней себя, а потом сказал: – Он кажется тебе не тем, кем был на самом деле. Сладкий яд его слов, что до сих пор сочится из твоих уст и благодарность за спасение, заставляют видеть его Пророком, посланным на землю. Только это не так. И он не вернётся, тело его либо лежит где-то на дне реки, зацепившись за корягу, либо спрятано кем-то из последователей. Но ты, ты можешь рассказать о нём людям, описать деяния день за днём, чтобы память о Валааме – как звал он себя – не затерялась во времени.

– Ник-то не станет слушать, – сокрушённо покачала головой девочка. – Слуги Элисандры, будь проклято её имя, схватят меня, и бросят в Драконий Коготь, и уж я-то точно останусь там навсегда. А наукам я не обучена. Да и где бы взяла пергамен с чернилами? Ведь у меня нет денег даже на еду.

– Это всё есть у меня, и я могу обучить тебя письму и чтению, а за это ты станешь прислуживать мне в моём доме. Прежние слуги разбежались, а оставшаяся верной служанка слишком стара и нерасторопна. Так что, мир? – спросил он глядевшую на него Фейгу, но та лишь презрительно плюнув ему под ноги, наконец, поднялась с земли и, прихватив отброшенный Бальтазаром нож, скрылась во мраке.

Прошла неделя со дня Сагангана и старик почти забыл о неудавшемся покушении, вспоминая о нём лишь от боли в ушибленной при падении спине, когда в полдень на удивление тёплого как для середины осени дня в его дверь постучали. Пожилая служанка неторопливо дошла до калитки и наконец, открыв, увидела лишь пустую улицу. Недовольно ворча на глупую шутку, она закрыла дверь и пошла назад, но когда почти доковыляла до дома стук повторился. Старуха развернулась и, чертыхаясь хотела было снова идти, когда Бальтазар, показав ей жестом оставаться на месте, сам пошёл к входу. Открыв дверь, он собрался отчитать, кого бы то ни было, но увидев Фейгу осёкся.

– Ты пришла заключить со мной мир?

– Перемирие. Не думай, что я простила тебя – содеянное тобой слишком ужасно, но нельзя, чтобы память о Валааме, исчезла или была оболгана такими как ты. Научи меня таинству знаков, и тогда я смогу записать всё чему он учил и что делал, дабы мудрость его осталась в веках. А за это, так и быть, стану прислуживать тебе, хотя ты и не заслуживаешь награды.

***

После случившегося примирения с Бальтазаром жизнь девочки изменилась. Валаам, даже погибнув, будоражил людские умы, да и сама смерть проповедника не выглядела концом пути – люди видели, как его поглотила пучина, но тела так и не нашли. Сгоревшая слободка пустовала недолго, паломники не только из Добробрана, а из самых дальних пределов королевства стекались сюда, ибо считали это место святым.

Некоторые из учеников Валаама называли теперь себя Апостолами, и Фейга, как любимица опального лорда де Вальсамона считалась среди них своей. Но чем больше времени проходило со дня трагической гибели целителя, тем больше отдалялись они от истины его учения. Каждый из доброго десятка человек толковал проповеди по своему, привнося в них собственные новшества, у каждого были теперь свои сторонники, и между Апостолами не стало единства. Каждый из них пытался привлечь девочку на свою сторону, но она слишком любила Валаама и потому решила собрать в рукопись деяния и всё, чему действительно учил он – Евангелие от Фейги.

Последователи Валаама пытались выстроить напротив места, где закончился его земной путь каменную ротонду с вечно горящим огнём, но клирики Храма всякий раз разрушали её и люди просто сложили на этом месте камни, надеясь, когда-нибудь исполнить задуманное. Непорочная-Дева ревностно следила за своей паствой; новое, едва родившееся учение было признано ересью, а его последователи объявлены вне закона. Опасаясь расправы, адепты Валаама собирались под покровом ночи, прячась как звери, в пещерах песчаных холмов правого берега. Там они проводили свои службы, читая молитвы Триолану при свете горящего жертвенника, сходясь во мнении, что Учитель был его Пророком – реинкарнацией Ария – посланным на землю.

Фейга редко посещала эти сборища, сосредоточившись на собственной миссии. Теперь она жила в доме Бальтазара, утром и днём занималась домашними делами, а вечером училась грамоте и письму. Престарелая Хлоя, служанка смещённого Экзарха была медлительна и нерасторопна. Ноги её опухли, став похожими на слоновьи и девочка даже пыталась лечить её, по примеру Валаама водя руками над распухшими чреслами, надеясь в душе, что способности целителя передадутся ей. Но старалась напрасно. Страдающая от тяжести в ногах женщина была добра к Фейге и та пыталась облегчить ей труд, беря всю тяжёлую работу по дому на себя.

Это занимало много времени, и когда у неё выдавался свободный час, между работой и учёбой она посвящала его рисованию, обнаружив в себе способности к нему. Вначале рисовала палочкой на песке, в основном то, что видела – реку, небо, дома поблизости, людей и животных. Потом полотном для её рисунков стала гладкая выбеленная солнцем стена дома и девочка изображала на ней кусочками угля уже то, что волновало её по-настоящему. В этих робких набросках отчётливо угадывались недавние события: приход Валаама в Добробран, исцеление людей – в том числе и Фейги – заточение в крепости, последующее бегство и наконец, гибель. Работам не хватало мастерства и таланта, но девочке и не требовалась стопроцентное сходство – она лишь желала сохранить память об этой необыкновенной личности.

При своём странном для богача образе жизни, Бальтазар оставался человеком небедным и, хотя совсем не занимался коммерческими делами, его многочисленная родня заботилась о блаженном старике, выделяя процент с ренты земель. Бальтазар вёл жизнь аскета, был неприхотлив к еде, не окружал себя роскошью и одевался просто, а весь доход, раньше выделяемый на поддержание угнетаемой Элисандрой веры, теперь тратил на создание библиотеки.

Нанятые им люди ездили по королевству, выискивая в полуразрушенных храмах посвящённые Триолану рисунки и надписи, выбитые на плитах пола или рисованные на фресках стен. То, что можно было извлечь, извлекали, а остальное просто переписывали в бумажные свитки, перенося затем на пергамен и делая со временем полноценным Кодексом. Обладая деньгами и свободным временем, старик собирал воедино по крупицам все доступные ему сведения, надеясь, что время опалы Триолана рано или поздно кончится. Дожить до этого дня он не надеялся, не видя силы способной пошатнуть устои правления самозванки, а потому хотел оставить своим последователям как можно больше сведений о преданном Боге.

Полдюжины переписчиков под его присмотром записывали учение Ария в богато украшенные кодексы. Кропотливая работа шла медленно, ведь каждую молитву, притчу, проповедь или повествование о сотворении мира и жизни Пророка предстояло записать вручную, потом художники украшали страницы рисунками на соответствующие темы, затем их раскрашивали и сшивали листы, украшая кожаные обложки серебром и позолотой. Все писцы были мужчинами, женщин подпускали лишь на стадии выделки кожи для страниц, но для девочки, видя её усердие в рисовании, Бальтазар сделал исключение, доверив раскраску рисунков тонкой кистью из конского волоса.

Девочка заучивала руны, старательно записывая их острым костяным стержнем на небольшом покрытом слоем воска прямоугольнике из чёрного сланца. По вечерам, когда переписчики расходились, старик давал ей тот или иной Кодекс с божественными текстами, и она складывала руны воедино, превращая в слова. Фейга обладала цепкой памятью и со временем могла уже вполне бегло читать, а вот письмо ей давалось не так легко.

Зима в том году выдалась тёплой, слякотной и дождливой. Тяжёлые мрачные тучи тёмной пеленой почти всё время застилали небо и такие же безрадостные тревожные вести приходили из-за моря в форт Канингема, приводя людей в уныние. Купцы и беженцы из-за Азгора рассказывали о безжалостной орде, появившейся на морских разбойничьих судах, захватывавшей теперь одно королевство за другим. Предводительствовал бесчисленным воинством молодой царь, которого называли они Басадор, возжелавший подчинить себе весь Серединный мир, настолько могущественный, что даже повелевал силами тьмы. Огнедышащее чудовище о многих головах испепеляло каждого, кто вставал на его пути, и не было спасения от этой великой напасти.

Одни владыки признавали над собой власть чужеземцев, отдавая ключи от городов своих, другие оказывали сопротивление, но чудовище со змеиной головой, чешуя которого была так прочна, что стрелы не пробивали её, уничтожало боевые порядки, рекою огня, обращая противника в паническое бегство лишь одним своим появлением.

Покинувшие дома люди клялись и божились, что видели, как огонь вырывается из пасти чудовища. Что монстр тот с мужской головой, что у него два сросшихся между собой тела: одно – чудовища, другое – человека, а что было из этого правдой, ник-то доподлинно не знал. Королева решила прекратить зарождающуюся панику и глашатаи на рынках и площадях зачитывали толпе воинственные речи, что армия Добробана сильна, а легионы Непобедимых смогут дать достойный отпор любому врагу. Что стены крепости слишком прочны и не стрелы, ни камни, ни пламя не смогут навредить защитникам города.

Всю зиму королевство будоражили ужасные слухи, впрочем, так и, оставаясь пока что слухами. Разве что беженцы из охваченных войной пределов всё чаще появлялись на землях королевства, в основном вдали от столицы – Элисандра строго-настрого запретила им селится в её чертогах, дабы не будоражить жителей, а в конце зимы случилось событие, отвлекшее город от тревожных вестей.

***

Фейга месила тесто для хлебов, под присмотром Хлои, что давала советы по поводу и без, сидя на каменной ступени. Подсказки старухи сильно досаждали девочке, но она терпела, изгоняя из сердца раздражение, дабы тесто не скисло, а каравай вышел румяным и вкусным. Рано умершую мать Фейга не помнила, но Валаам учил что, мы есть то, что едим, а вкус пищи напрямую зависит от настроения повара, и отношения к тем, кто будет вкушать его блюда…