Природа, создавая нас двуногими, не учла, что мы еще будем моряками.
Счастье у человека на чем держится? На трех китах — работа, кореши, женщина.
Непростая, но очень правдивая книга, расставляющая все точки над "i" для тех, кто ещё считает профессию моряка романтичной.
Ну да, наверное во время предзакатного штиля романтика ещё есть. Но когда палуба твоего корабля периодически встаёт вертикально во время десятибаллового шторма, когда ты как каторжник выбираешь сети и перекидываешь рыбу, когда в конце концов ты по полгода в море без женщины - это романтично? Ха!
Хорошо бы, все хоть день в чужой шкуре побыли, никто б никому не завидовал.
Владимову за этот роман крепко досталось, о чём он сам пишет в предисловие к полной версии своей книге. Обширная наша пресса, от столицы до окраин, немедля запестрела традиционными заголовками: "В кривом зеркале", "Ложным курсом", "Сквозь темные очки", "Мели и рифы мысли", "Разве они такие, мурманские рыбаки?", "Такая книга не нужна!", "Кого спасаете, Владимов?" и т. п.
А чего, собственно там не так? А там настоящее лицо морского рыбака. Там про их непростые отношения с женщинами. Там про их бытовые неудобства. Про конфликты на пароходе тоже. Про то, что в каждой команде дураков навалом, из-за которых то одно, то другое не клеится.
Ведь тут ничего не попишешь, если не понравились двое друг другу на пароходе. Не из-за бочки, конечно, а просто рылами не сошлись. В море и те, кто нравится, в конце концов надоедают. А тут мы рейс начинаем врагами и врагами, конечно, разойдемся.
Но клеится - не клеится, а план извольте выполнить, сукины дети. Селёдкой и треской страну советов обеспечьте, мать вашу. Они, кстати, обеспечивают (а по традиции той эпохи ещё и повышенные обязательства на себя берут). А рыбка лучше всего в шторм ловится. А моря-то северные. Так что если кто селёдку любит, пусть знает на всякий случай, что не одними только насморками она оборачивается на вашем столе (про матросский насморк, кстати, в книге не слова, там пожёстче есть эпизоды).
Все помалкивали да одевались. Что им ответишь? Перед каждым рейсом мы эти обязательства подписываем, а и в девять, бывает, работаем. Кандею не варить можно после шести, только сухим пайком выдавать, а варит. Да и никто их, эти бумажки, не вспоминает в море, иначе и плана не наберешь. Рыба-то их не подписывает, а знай себе ловится в шторм, и еще как. И подумать, тоже она права: этак у нас не работа будет, а малина. А надо — чтоб каторга.
В общем, это реализм, братцы-товарищи, причём ещё вполне благополучный реализм, поскольку команда на пароходе вполне себе нормальная. Не каждый сам по себе, а всё-таки в целом друг за друга (в особенности это видно, когда пароход несёт на скалы). Даже представить не могу, чего было бы написано про плавание на таком судне, где человек человеку волк. И она сильно развенчивает образ славного моряка-рыбака, который с улыбкой на лице добывает нам морепродукты, и за это имеет оч-чень серьёзную зарплату. Про зарплату автор не опровергает, она там действительно серьёзная. Но именно потому, что эти деньги достаются едва ли не кровавым потом, рыбаки не особо их и ценят, тратя на выпивку, баб, и на всякую ерунду.
Удивительно — каким горбом, какими мозолями мы эти деньги зашибаем и как стараемся побыстрее размотать!
Повествование держит читателя в особом напряжении начиная с середины книги, когда на пароход валятся неприятности - сначала корпус помяли, потом в море в шторм ушли несвоевременно, потом буря несёт на скалы, а рядом терпящее бедствие шотландское судно. Одни мирятся с мыслью о смерти, другие стараются выжить. А главный герой Сеня Шалай никак не может разобраться в своих чувствах между Люлей и Клавкой. Разобраться он не может потому, что у него давно сердце холодное. К тому же Лиля - настоящая серая мышь, а Клавка его обидеть успела.
*****************
Есть в море такое правило - дважды в час на три минуты прекращать любые разговоры в эфире, чтобы слушать, не подаёт ли кто сигнал бедствия SOS. Рассуждая в финале о своей судьбе, Сеня Шалай проводит очень интересное наблюдение:
Какие ж бедствия нам нужны, чтоб мы опомнились, свои своих узнали! А ведь мы хорошие люди, вот что надо понять; не хотелось бы думать, что мы — никакие. А возим на себе сволочей, а тех, кто нас глупее, слушаемся, как бараны, а друг друга мучаем зря… И так оно и будет — пока не научимся о ближнем своем думать. Да не то думать, как бы он вперед тебя не успел, как бы его обставить, — нет, этим-то мы — никто! — не спасемся. И жизнь сама собой не поправится. Вот было б у нас, у каждого, хоть по три минуты на дню помолчать, послушать, не бедствует ли кто, потому что это ты бедствуешь! как все «маркони» слушают море, как мы о каких-то дальних тревожимся, на той стороне Земли… Или все это — бесполезные мечтания? Но разве это так много — всего три минуты! А ведь понемножку и делаешься человеком…
И в самом деле, может быть нам иногда по три минуты слушать себя, чтобы себя же и услышать?