Очередной скверный анекдот
(о том, где все мы будем)

Жизнь, она как зебра –

полоса белая, полоса чёрная…

Из народного фольклора

Нас трое, трое закадычных друзей: Сеня, Лёша и Сергей.

Мы, по всей видимости, попали в переплёт, и я вовсе не уверен в том, что нам удастся выбраться из него живьём.

Кто мог знать, что мы окажемся в этой забытой Богом дыре, что чаяния и надежды молодости, которые мы лелеяли тайно в наших душах, обратятся в пшик, в ничто, что наши молодые силы и таланты пропадут втуне.

Впрочем, я начал с конца, а надо бы обо всём рассказывать с начала, поэтому расскажу обо всём по порядку – с чего всё началось и чем закончилось, то есть о том, как развивались события и о том, как мы оказались в том месте, в котором сейчас находимся.

Все мы воспитывались в спёртой, душной атмосфере постоянных ссор, сталкиваний лбами и, если можно так выразиться, меряния силами, что свойственно чисто мужскому коллективу в условиях полнейшего ничегонеделания и предоставленности самим себе.

У меня язык не поворачивается назвать учреждение, в котором мы росли и воспитывались детским садом, школой, колледжем, кадетским училищем или как это ещё именуется в человеческом обществе. Можно сказать, что мы плавно перешли из роддома в ясли, после – в детский сад, а затем в среднюю (весьма среднюю) школу.

Всё же нельзя сказать, что все мы, воспитанники этого странного учреждения, были одновозрастными: нет, среди нас попадались и так называемые старожилы – зависшие в этих стенах великовозрастные балбесы, от которых в основном были все неприятности у нас, молодых.

Безусловно, от великовозрастных была, может быть, и польза – они рассказывали байки, легенды и слухи, служили своего рода памятью о навсегда сгинувших поколениях выпускников нашего закрытого воспитательного заведения, сотнями и сотнями выходившими из его врат, дабы не возвратиться уже никогда в его стены.

Что сталось с ними? О том не дано знать никому. Старожилы рассказывали, что из многих миллионов наших собратьев реализоваться, стать хоть кем-то удалось в лучшем случае одному-двум, а уж так, чтобы воплотить в жизнь своё предназначение пятерым или десятерым из наших – об этом можно только мечтать.

Учителей, каких-то воспитателей как таковых у нас не было. Фактически эту роль на себя взяли старожилы нашего заведения, о которых я вам уже рассказал. Нельзя сказать, что они вообще на себя брали какое-то наше воспитание: просто своими россказнями они «пропесочивали» нам мозги, учили нас с видом умудрённых опытом «старшаков» своим нехитрым идеям.

Бледно-красный матовый свет, освещавший нашу обитель, соответствовал в нашем понимании дню, хотя деление на день и ночь было условным и не имело для нас какого бы то ни было значения, поскольку бодрствовать мы могли в течение всего периода нашего нахождения в стенах воспитательного учреждения, от рождения и до выпуска.

Кто-то мог сутками напролёт слоняться вдоль гладких, закругляющихся стен (таких обычно называли «путешественники»), кто-то безудержно и хаотично передвигался, прыгая, задевая окружающих и задираясь с ними (так называемые «живчики»), кто-то же просто мог уставиться на происходящее вокруг них и делать вид, что не имеют никакого отношения к себе подобным (их презрительно называли «белые вороны» или «романтики»).

Последних, естественно, в нашей братии любили меньше всего и частенько поколачивали. Опять же благодаря старожилам мы знали, что у «белых ворон» шансы преуспеть в жизни, самореализоваться стремились к нулю в силу присущих им созерцательного отношения к жизни и пассивности характера.

Мне не до конца был понятен процесс появления на свет подобных мне – они просто появлялись, словно ниоткуда, среди нас и органично вливались в общую массу. Нельзя было с точностью определить момент нашего появления – такое появление вполне можно было спутать с перемещением уже давно существовавшего из другой части нашей «школы» или, если угодно, нашего «детского сада».

Если с процессом рождения всё обстояло достаточно сложно и запутанно, то с моментом выхода из нашей alma mater никаких сомнений не возникало и возникнуть не могло. Я несколько раз пережил такие моменты: весь наш многочисленный коллектив приходил в состояние некого восторженного волнения, близкого к помешательству. Всё вокруг, как казалось нам, начинало ходить ходуном: вверх-вниз, вправо-влево и снова вверх-вниз и снова, и снова вверх-вниз. Даже «романтики» выходили их состояния своего извечного оцепенения и делали попытки двинуться к выходу из стен нашей «школы», однако неизменно бывали оттесняемы «живчиками» и «путешественниками».

Затем, в какой-то момент, когда ожидание достигало наивысшей степени напряжения, когда сама атмосфера, казалось, была наэлектризована жаждой разрядки от того, что нас становилось слишком много в закрытом пространстве «яслей», неожиданно открывались выпускающие врата, и ватага самых зрелых, проворных и расторопных покидала нас.

Да, вы верно угадали, что среди «старожилов» наибольшее число составляли «романтики» (совсем забыл, их ещё называли «наблюдатели»).

Что же касается меня, то есть Сени или, если по-взрослому, Арсения Николаевича, то у меня характер, по большей части, созерцательный, что не мешало мне, однако, при любом удобном случае порезвиться с моими друзьями Лёшей (Алексеем Николаевичем, если официально) и самым младшим из нашей троицы – Серёгой (Сергеем Николаевичем) и, разгоняя толпившихся на пути собратьев, пробежаться по всем укромным уголкам и закуткам нашего богоугодного заведения.

Естественно, мы, то есть я, Алексей и Сергей с нетерпением ожидали своей очереди, но каждый раз, будучи оттеснены от выхода за пределы «школы» с разочарованием вынуждены были оставаться в её опостылевших стенах.

«Значит, мы ещё не созрели для столь важного шага» – каждый раз успокаивали мы себя, уныло разбредаясь от закрывшихся ворот. – «Ну ничего, уж в следующий-то раз мы своего не упустим».

Я не могу сказать, что часы, проведённые в «школе» были полностью посвящены бездарному и бестолковому времяпрепровождению. Мечты о самореализации, воплощении конечной цели всего нашего существования, подхлёстываемые рассказами «стариков» переполняли всё наше существо. Нередки были и разговоры о Боге, о жизни там, по ту сторону ворот.

В те моменты, когда, бывало, наша троица валилась с ног после проведённого в какой-то ненужной суете, бестолковой и бессмысленной беготне дня, Алёша, как самый младший любил задаваться наивными до слёз вопросами.

Обычно наши долгие дискуссии, начинались с обращаемого ко мне вопроса Алексея:

– Слушай, Сеня, как думаешь, а есть Бог?

– Лёш, какие могут быть вопросы? Я верую. Нет – я просто всем своим существом ощущаю Его присутствие.

– А какой Он?

– Полагаю, что нашим скромным рассудком невозможно представить, какой Он в действительности.

– Хорошо. А где Он находится?

– Неправильно поставлен вопрос. Я ощущаю, что мы в Нём. Мы рождаемся в Нём, живём и мужаем в Нём. И одновременно, мы являемся Его частицами.

– Частицами Бога?

– Да, именно так, Алексей.

– Понял. А вот старшие говорят, что когда мы покинем «врата», мы перестаём быть Его частицами и, вроде бы, погибаем через некоторое время. Как же мы можем жить это время без Него?

– Мне кажется, Алексей, оттого мы и погибаем, что жить без Него нам не дано.

Здесь я привожу лишь краткий диалог, поскольку время моё ограничено в связи с неотвратимо надвигающейся бесславной гибелью. Жаль, конечно, что такое произошло, произошло именно с нами – что слепой рок занёс нас сюда…

Мы долго могли обсуждать атрибуты Бога, Его всемогущество и великую благость. Сергей, неизменно присутствовавший при таких разговорах, лишь изредка скептически пожимал плечами, строил гримасы, хмыкал и покачивал головой.

Однажды мне надоели все эти недоверчивые гримасы и покачивания головой и я раздражённо спросил у Сергея:

– Послушай, братец, чего ты всё головой качаешь? Ты хочешь сказать, что в Бога не веруешь?

В нашей компании воцарилось напряжённое молчание. Помимо нашей троицы в диспуте участвовали ещё трое или четверо наших собратьев. Сергей, видимо собравшись с мыслями, ответил мне:

– Да нет, Сеня. Пожалуй, от веры в Бога никуда не денешься, ибо тогда б мы сами были как боги. Однако все эти атрибуты, которые вы Ему приписываете – доброта, милость и прочая и прочая – Ему отнюдь не присущи. Не исключено, что он обладает как раз обратными качествами: злобностью, подлостью и агрессивностью. Хотя и это утверждение зиждется исключительно на моих наблюдениях за нами подобными, которые, согласно теории, подобны Ему.

Есть, конечно, и проявления доброты и дружеских чувств среди наших, но, в основном я могу наблюдать лишь всплески агрессии, мелочность и ненависть к себе подобным.

Все мы уже привыкли к таким нападкам на Бога со стороны Сергея и не воспринимали их всерьёз, списывая их на проявления юношеского максимализма, характерного крайней категоричностью и прямолинейностью, стремлением показать себя мыслящим иначе, чем основная масса нашего школярского коллектива.

Впрочем, я отвлёкся, буду стараться соблюдать хронологию в описании всего произошедшего с нами.

Итак, как я уже говорил ранее, мы готовились к выходу из «детского сада» и всячески старались приблизить этот момент: держали себя в хорошей физической форме, для чего без устали прыгали и носились по бесчисленным коридорам «школы», старались прислушиваться к советам старожилов, старавшихся, в силу своей эрудированности, наставлять нас на пути, полном опасностей и тревог, на который нам предстояло стать после выпуска.

Находясь в мужском коллективе, мы от старших слышали, что основным предназначением нашего существования является соединение с другим существом, которое почему-то называлось «представителем противоположного пола» (честно говоря, нам всем из этого словосочетания было понятно только слово «представитель»).

Встреча эта станет для нас абсолютно новой жизнью, превратив её в настолько непривычную для нас форму, что описать её не представляется возможным известными нам понятиями.

Некое смутное и неясное томление от возможной предстоящей встречи с неизвестным нам дотоле созданием, переполняло всё существо каждого из нас.

Кто это существо? Как оно выглядит? Что необходимо сделать, дабы реализовать себя, воплотить в жизнь смысл существования? Правда ли, что из всего выпуска самореализоваться, пережив перевоплощение, суждено единицам? – Все эти и не только эти вопросы мучили нас практически с самого появления на свет божий.

Особенно мучил меня, да и всех членов нашей неразлучной троицы, последний вопрос. Если суждено выжить только одному из нас троих, какова цена жизни уцелевшего? Получается, мы должны предать нашу дружбу, расталкивая локтями всех вставших на пути, среди которых могли оказаться и друзья? Или же мы должны благородно уступить дорогу другу, сойдя с пути и благословив его на великие свершения, которые должны привести его к цели? Но в таком случае, почему именно я, а не он должен уступить?

«Старшие» в этом нам мало чем могли помочь. Обычно они отделывались разного рода глубокомысленными замечаниями и рассуждениями, которые ничуть не рассеивали наши сомнения, но наоборот только усиливали их, зачастую погружая нас в пучину отчаяния от неуверенности за своё будущее.

Наконец, решающий день настал. Я не могу сказать с уверенностью, день это был или ночь, поскольку, как я уже ранее говорил, у нас нет понятия дня, светлое время суток мы сопоставляли с тем, что вся окружающая обстановка окрашивалась в некие красноватые цвета, которые постепенно переходили в изжелта-красноватые, а затем и вовсе гасли, оставляя нас в кромешной тьме.

Из полезной информации о нашем предполагаемом будущем старожилы нам сообщали только то, что после выхода за ворота мы должны оказаться в практически кромешной тьме и искать, таким образом, существо «противоположного пола», опираясь на свою интуицию. Правда, что такое интуиция, нам вразумительно никто объяснить не смог, что, повторюсь в очередной раз, только усиливало наши страхи и сомнения в будущности.

Так вот, в тот решающий день, раздался далёкий мелодичный перезвон, тревога обуяла весь наш многочисленный коллектив, всё пришло в волнующее кровь движение, как обычно бывало в случаях перед открытием ворот. Мы все поняли, что наступил и наш черёд пойти навстречу неизвестности.

Я с восторгом, переполнявшим мою душу, подчинился некой неведомой силе, которая подхватила меня и понесла к выходу. Я смутно помню, что произошло далее. Пройдя через горнило ворот, я очутился вместе с другими выпускниками в каком-то тёмном тоннеле. Я помню как в какой-то момент всех нас обуяла беспричинная радость, со всех сторон начали раздаваться возгласы ликования: «Свобода! Наконец-то свобода!»

С двойственным чувством – восторга от обретения долгожданной свободы и расставания с любимой alma mater – я устремился на поиски своих друзей. Двинувшись по мрачному, почти не освещаемому тоннелю навстречу потоку себе подобных, который был разбавлен некой безликой вязкой массой, которую я принял за выпускников других школ, я через некоторое время встретил светящихся от счастья друзей.

Мы молча обнялись. Слёзы радости от встречи наполнили наши глаза. Постояв некоторое время, мы расцепили объятия и, увлекаемые потоком наших однокашников, среди которых я видел множество знакомых мне лиц, направились к конечной цели нашего существования.

Восторженно-слезливое настроение не покидало нас всё это время. Однако же и великая целеустремлённость была написана у всех на лицах.

Помешкав некоторое время, всё раздумывая, будут ли уместны такие вопросы в столь торжественный и ответственный миг, когда все мы стройными рядами идём навстречу своей судьбе, я всё же решился спросить у своих товарищей о том, каким они видят свою будущность.

– Лёш, слушай, а ты кем ты себя видишь, если, ну… если у тебя всё получится? – Спросил я у друга, в некоторой задумчивости шедшего рядом со мной.

– Ох, – вздохнул Алексей, – Сеня, я долго над этим думал.

– Ну и?

– Только не смейтесь, хорошо? – Обращаясь ко мне и Серёге, сказал Лёша.

Разумеется, мы заверили его, делая как можно более серьёзный вид, который должен был, по нашему мнению, уверить Алексея в отсутствии намерений рассмеяться, когда он расскажет нам о своих честолюбивых планах.

– Ладно, расскажу. Я хотел бы стать учёным. Физиком-ядерщиком, может быть, если получится.

«Лёша? Наш вечный шалопай и повеса хочет стать физиком-ядерщиком?» – Подумал я про себя, стараясь сохранить серьёзную мину. Сергей отвернулся в сторону, делая вид, что его заинтересовал какой-то бугорок на стенке тоннеля, по которому мы продвигались.

Я, дабы не испортить торжественность момента, отвлечь внимание Сергея, который, судя по всему, готов был прыснуть со смеху, да и самому не проявить каким-то образом своё отношение к нелепым заявлениям Алексея, сказал:

– А я хотел бы стать военным. Может, дослужиться до генерала или хотя бы до полковника. А ты, Серёга? Кем бы ты хотел стать?

Серёга с благодарностью, обращённой ко мне во взгляде, за то, что я увёл развитие разговора от перехода в комическую плоскость, бойко выпалил:

– Я, друзья мои, давно хочу стать спортсменом и надеюсь преуспеть в прыжках в высоту.

Я увидел, что Алексей побледнел и он дрожащим от возмущения голосом сказал:

– Сергей, ты же знаешь, что прыжки в высоту – не твой конёк. Даже я прыгаю в высоту лучше тебя.