Дизайнер обложки flinTЪ

© Георгий Полоз, 2021

© Сергей Сазонов, 2021

© Илья Егармин, 2021

© flinTЪ, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-6306-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как есть

Очень здорово, когда твои студенты через двадцать лет после окончания просят написать предисловие к книге стихов. Поэтому я и начинаю с благодарности. Спасибо, ребята!

Филологи пишут стихи. Это трюизм. Но не все филологи продолжают писать стихи, когда становятся старше. Стихи – это вообще не просто текст, это какое-то состояние человека, которое, бывает, проходит – и поэзия остается где-то в прошлом, греет, вызывает умильную улыбку.

Я беру этот сборник – и смотрю на даты. Не бросили! Пишут! Значит, сохранили в себе то, что позволяет высказываться особым образом – рифмами, ритмом, тесным стиховым рядом. Значит, есть что сказать. Значит, есть к кому обратиться стихами, иначе не стали бы издавать книгу.

Когда и они, и я были моложе, мы собирались в аудитории на Малой Пироговской и читали стихи. Один читал, все слушали, а потом обсуждали. Обсуждали серьёзно, жёстко, профессионально, потому что филологи. Кому как не нам быть истинными ценителями! Кажется, это было раз в две недели, если я не путаю. Иногда нас собиралось так много, что некуда было сесть. И все слушали, потому что стихи должны звучать. Их нужно непременно слышать. И никто так не читает стихов, как их автор. Потому что он точно знает, как они будут звучать.

Но читать стихи с листа – тоже здорово. Книга стихов – особое явление. Это тебе не роман, не учебник литературы. Это книга, которую редко читают от корки до корки. Открыть наугад, прочесть одно стихотворение, погрузиться в него – и хватит. Это как выпить рюмку водки – одну, чтобы чуть захмелеть, поднять настроение, развязать себе язык. Нет, можно читать подряд, много, взахлёб. Но все же я бы не злоупотреблял. Тем более что тут не один поэт – три. И как здорово, что не каждый сам по себе по сборничку, а вместе. Это дружба!

Какие это стихи? Разные. Но их объединяет общее, я бы сказал, мужское начало. Сейчас стали писать мягче, осторожнее, потому что везде стали бояться травмы. Как бы не задеть! Они не боятся. Они задевают. Они из того брутального рок-н-ролльного времени, когда говорили в лицо то, что сейчас нужно сказать. Поэтому то, что ты, читатель, увидишь в стихах, высказано честно и прямо. Да, и если ты морщишься от внезапного матерка, пройди мимо.

Это стихи филологов, умеющих найти необычное слово, создать сложный образ, подобрать нестандартное звучание. Не настраивайся на простое чтение, читатель. Такие стихи надо уметь воспринимать. Каждое из них – особый мир, в котором мысль сплетается с непростой словесной тканью. Это твои стихи, если ты готов развязать их хитросплетение.

Это стихи, как и все искусство последнего времени, не стремящиеся к отдельному, изолированному существованию. Может быть, не так тонко и изящно (это вообще не концепты той поэзии, которой они принадлежат), как в классическом постмодерне, но они отсылают, читатель, к твоей образованности. Тебе надо знать то, на что намекают лирические герои этих стихов. Иначе ты не словишь полноты кайфа.

Это хорошие стихи. Их хочется читать. В них есть стержень. В них есть личности. В них есть эпоха. Я не критик – и не собираюсь «разбирать» то, что ты найдёшь в этих стихах. Ты и сам всё поймешь, если ты – их читатель. Открой наугад – и! А потом посидеть, подумать, насладиться. Словом, вперёд!

Алексей Глазков, филолог, преподаватель, поэт.

Сергей Сазонов             aka Угрюмый

Трещина

 
Согреет постель ледяную
дерзкое девичье тельце,
но грусть уже в сердце селится,
пепельно-серое небо
плачет дождями, сердится
на безобразную праздность,
на то, что не видишь трещины
под штукатуркой радости.
 
 
Можно уйти в листопады,
киснуть в дымах и ядах,
верить в надежность стен,
только вот знания тень,
что трещина где-то рядом,
колеблется с дрожью колен.
 
 
Напрасно ты фотоальбомы
пальчиком потным любовно
перелистал впопыхах,
входит распахнутый страх
в ум, что складировал вещи,
голосом вяжущим, вещим:
 
 
«Трещина не померещилась…»
«Трещина не померещилась…»
 

ноябрь 20

«Узри же богоподобное…»

 
Узри же богоподобное,
усаживайся поудобнее.
Бег облаков осенних —
вечности юной вестников,
гулом по лужам студеным,
по липким листьям на лестнице
старой усадьбы торжественной,
проносится с плачем жертвенным.
Здесь, где судьбы твоей остов,
ливни идут мягкой поступью,
небо ветрами порвано,
югом давно прикормлены
трели пичуги певчей.
Знаю, тебе станет легче,
просто дождись мой друг.
Будем точить балясы,
помыслы древнему Ясеню
сложим к ногам стариковским
с дымом Страны снегов.
Вот он стоит в своей асане,
ловит мгновенье ясное,
в кронах его запутались
гимны былых веков.
 

сентябрь 20 Д.С.

«Ты в сны зачастила мои…»

 
Ты в сны зачастила мои,
но я избегаю и взгляда,
и разговора,
я помню твой яд, отлив чешуи,
издерганный жался в косые дожди,
ворот подняв до упора.
Но утро, вливая из турки в стакан,
Рассвет златотканный, смешной мальчуган
нас голыми ждал на балконе,
в своем затрапезном алькове
оставшихся дней барабан
крутили с печальной улыбкой…
 

август 20

Юнец

 
В альбоме старом,
где юности цветущий папоротник,
ее лицо на память.
Весенний мальчик – март на паперти,
под кожей времени оставленное жало
напрасно тщится выдавить стеклом.
Уже изрезан весь, приходит весть,
что солнце забежало
в Акулово к поэту на поклон.
Очнись, дурной, пока ты пел капелью,
сосед мой дрелью прогонял похмелье,
жирел от ливней розовый июль…
 

июль 20

Жара

 
В жару – лежи,
пускай трещат стрижи,
своими мантрами пытаясь вызвать дождь.
Ты – краснокожих вождь,
попыхиваешь трубкой,
следишь как скво твоя
расстегивает юбку,
являя миру безупречно-звонкий круп,
она всегда нова и норов крут
и вмиг лишит ума, неровен час,
однако ты рычишь вальяжно: «Не сейчас!»
осколки хрипа несомненно режут слух,
смотри, как ненасытный женский дух
уходит в комнату банальных подозрений,
подумать только… думать лень
 
 
Ни то, что мало – ничего не надо,
Открытию такому удивлен,
И за балконом отдыхает старый клен,
И вечер дарит долгожданную прохладу.
 

июль 20

«Цветущий влажный луг …»

 
Цветущий влажный луг —
иллюзия Железной Бодхисаттвы,
что на фарфоре оставляет лопухи,
любуйся, друг, ведь именно они
смывают горечь неуместной клятвы,
вплетая в мысли летние стихи.
 
 
Приятель старый просится из ножен,
Но ты сегодня тих и осторожен,
И в ровном жаре нижнего котла
Сомнений вечных крутится зола.
 

июль 20

Досужее

 
Залетела в открытую дверь
Перфоратора нежная трель,
И уносит несущую стену
Племя въедливых дюбелей.
С телевизора льется елей,
Скоморохи отведали морок,
В стуке сердца (как стукнет за сорок)
Хрип тумана с осенних полей.
Возлежит подопрелая зрелость
В мошкаре, что под лампой согрелась,
Но пока облака-корабли
Заплывают в бокалы твои.
 

июль 20

«Исчерпав движенье яда…»

 
Исчерпав движенье яда,
буровая сердца бьет,
и в сосании ее,
разорвавшимся снарядом
расцветал покоя лед.
Нагулялся в преисподней,
и в исподнем при народе
прибаутками сорил,
табачок смоля корявый,
заряжал свой локоть правый
в угловатость постных рыл.
Приукрашивая немочь,
да выцеживая мелочь
из таинственных сусек,
слыл ты парнем очумелым,
славным олухом поддатым,
завсегдатаем аптек.
И фантазий цеппелины
плыли в облаке пылинок,
навсегда предвосхитив
огрубевший в дреме миф
утонченных инсулинок.
И твой ангел, не иначе,
по ночам тихонько плача,
перебрал в настройках код —
оборот наоборот,
чтобы стал ты озадачен
путь к вопросу обозначив:
«Как я выжил, ешкин кот?»
 

май 20

Слежка

 
Я тебя выследил,
подпустил на выстрел,
приманки выстелил,
теку пластилиновый
в своем периметре.
Я тебя спрашивал
по-человечески,
не веря, что зверь ты
насмешников вечных калечил,
на пальцы
дыма колечки
напяливал,
пока ты в спальнях чужих
наяривала
без палева,
с алиби.
Щеки обидой мокнут,
окна, что смотрят в окна
в зеркале отражены,
кнут моей мести вогнут,
пьяный давно от липких
всхлипываний жены.
Дерзкой сивухи литр,
молью побитый свитер
носит скелет в шкафу,
я тебя рву,
я тебе вру,
я тебя выследил,
подпустил на выстрел —
мистика.
Что-то не так,
в тихой засаде,
кровь на спине
застыла,
кто-то мне смотрит в затылок,
чье-то дыхание
сзади…
 

апрель 20

Третий

 
О, ты прекрасна, ты река,
мягка, мокра,
упругий зад несут осанистые шпильки,
кулон на шее, губы пылки,
в ладони правой – пенис,
в левой – пенис,
надуты вены.
Проникновение двойное
в твои отверстия, дитя,
ни нечто вон – ничто иное
как завершенность бытия.
Попытка скрыть пустотность тела
в уроборической тоске.
Улов твой в сетчатом чулке
заметно скромен. Солнце село.
И не имеющих начала
концов, что чресла сладко жгут,
но сколько б раз ты не кончала —
ты просто труп. Ты просто тут.
Ты просто тут, прости, ты тут
(друзья уже созвучье оценили,
они с тобою тоже спали-пили,
пока их не уродовал уют).
Да это мысли вслух. Опух?
Тебе виднее,
но не кричи, гнев так коверкает черты,
пускай в дерьме, пускай теперь на дне я,
брань заполняет вонью наши рты.
И сразу виден выход сообразный
твоей природе вытертых колен —
никчемный вздор, болтливость эту праздную,
закроет, вероятно, третий член.
 

апрель 20

«Девочка волоокая…»

 
Девочка волоокая
облако
в тебе девять потоков,
потому не мешай,
удовольствия не лишай —
чай проливаю с утесов Уишаня.
Иди погуляй,
покорми гулей…
Гули?
А ты погугли.
 

Через отрицание

Ни лук-шалот, ни синий «Голуаз»,

ни глаз, остекленевший от морфина,

ни длинные новеллы без финала,

ни анфас,

ни профиль бармена, ни молодые вина.

Тебе не нужен хохот ушлых дур,

ни вид с натуры и ни юноша Артюр,

ни плющ на хрупкой стенке коллектива.

– Давай еще разок, снимаем без штатива.

Ни чибисы, ни мотыльки в стекло,

ни зло и не добро, ни запах стружки,

ни то, что мимоходом занесло,

ни плед на женщине в убогой комнатушке,

ни тяжкий грех, ни сбитые костяшки,

ни вермахта божественные пряжки.

Тебе, которому все это претит,

Увидеть и, увы, не умереть.

апрель 20