Я это знаю, так как они этого не скрывали от меня. А про блондинку я не помнил ничего, а помнил про «жгучую брюнетку». В результате этого у них родилась версия о банде, как минимум две девушки и третий мужчина – под вопросом.

Составили фотороботы.

«Блондинку», кроме консьержа, никто не видел. «Брюнетку» видели многие работники ресторана, и все в один голос называли её «Мариной из бухгалтерии» с «юбилея». Вроде, как пассия «юбиляра», но она ушла одна, до ухода меня. «Юбиляра» нашли тогда мирно спящим в туалете, под утро.

Уже отчаявшись от банальности произошедшего, следователи с изумлением узнали, что никакой Марины в бухгалтерии завода «Микроприбор» нету, а именно от туда был «юбиляр» и компания. Больше того, выяснилось, что так представляться ей велел сам «юбиляр». Чтобы ввести всех в заблуждение по поводу их близких отношений. «Юбиляр» стоял «насмерть» и всё отрицал. Чем опять завёл следствие в тупик. То есть, если верить «юбиляру», никакой Марины он до банкета не знал, а её ему представил Павлик, его зам.

Павлик показал, что ничего подобного не было и её привёл к ним и так представил, сам метрдотель ресторана. Последовавший допрос метрдотеля ни к чему не привёл, так как тот утверждал, что просто провёл гостью, которая пришла на банкет к «юбиляру».

Я попросил следователей «не дёргать», моих одноклассников, а тем более «классную». Вряд ли они могли больше поведать, чем работники ресторана, которые были трезвыми в отличии от нас, и следили за всеми и порядком в том числе.

Следаки резонно решили, что это могли быть заезжие, а стало быть нужно шерстить отели, гостиницы и наёмное жильё. Начали в близлежащих отелях выяснять, кто выехал, начиная с субботы и по сей день, то есть по вторник. Получилась приличная куча людей. Версию с переодеванием даже не стали рассматривать, как весьма фантастическую и могущую круг подозреваемых увеличить до бесконечности. Так продолжалось до пятницы. В пятницу мне позвонил один из этой группы следаков и сказал, что они тут всё завершили и уезжают и меня тоже не задерживают, намекая этим, чтобы я свалил «по добру, по здорову» с их поляны ответственности.

Я не стал кочевряжиться и тут же «укатил» назад в Москву. За эти дни я хорошо надышался «дымом отечества», который, как известно, «и сладок и приятен». Наобщался со сродственниками со стороны брата, то есть со снохой, племяшем и сватами. Одарил подарками. Созвонился с родителями и братом.

Ну и, конечно, Серёга уделил мне время и внимание. За это я разрешил ему иногда использовать мои апартаменты.

В самолёте из Борисполя в Шереметьево я опять столкнулся с Шу. И та снова бесцеремонно обменялась местами с моим соседом и «присела на меня» с расспросами.

– Дэн, что это за ужасные слухи?, – был её первый и главный вопрос.

Я решил занять «глухую оборону»:

– Не понимаю, о чём ты Шу? Лучше расскажи, чего это тебя на «старые грабли» потянуло и ты все эти дни не вылезала из притона этого педофила Толяна?

– Да какой он педофил? Так, просто, любит малолеток «распаковывать, – отмахнулась та.

– Ну ничего себе. Да за это срок полагается, – не унимался я.

– Так, Дэн. Это не твоё дело. Это, во-первых. А во-вторых, там всё по согласию. Никто так заяву на него и не накатал тогда. Не задавался вопросом, почему?, – поставила она меня в тупик.

– И вообще, чем он хуже нашего школьного худрука или вожатого из моего пионерлагеря? Все они «любят детей» по своему. Так Толян хоть не скрывает это под личиной «ты такая единственная и неповторимая». Не обманывает…, – продолжила она свой «наезд».

– Ладно, сдаюсь, – прервал я её, – действительно не прав. Но с только точки зрения закона. Нет решения суда – нет преступления. А вот с точки зрения общественной морали…, – попытался я обосновать свою точку зрения, но был прерван уже Шу.

– Так, успокойся. Моралист великий. Я лично ни о чём не жалею. И считаю те времена лучшими в своей жизни. На сегодня !

– Всё. Сдаюсь, – шутливо я поднял руки вверх.

– Вот то-то-же, – удовлетворённо она проговорила и улыбнулась.

– Давай, колись. Что за кипишь был?, – снова Шу вернулась к первоначальному вопросу.

– Да ничего такого. Просто кто-то влез ко мне в мою новую квартиру, – сделал я робкую попытку отвязаться от расспросов Шу.

– И поэтому приехала следственная группа КГБ из самого Киева? Не смеши меня !

– Послушай, Шу. Ты же большая уже девочка, в некоторых местах, и должна понимать, что раз этим занялись из регионального КГБ, то всё очень серьёзно и я тебе ничего не расскажу, – не выдержал я и доходчиво пояснил Шу ситуацию.

– Ну и больно мне оно надо, – легко согласилась Шу с моим объяснением и тут же продолжила допрос:

– А, что это за тёлка с тобой тёрлась весь вечер?

– Да понятия не имею !

– А, мне показалось, что ты её знаешь и ещё приговаривал: «моё новогоднее приключение» или «незнакомка» и ещё «испанка» какая то, – поведал Шу мне, что она слышала в тот злополучный вечер.

– Да вот представляешь, ничего почти не помню, – сказал я ей откровенно.

– Да ты вроде и не сильно пьяный был, а потом исчез куда то. А у меня на тебя были планы…, – полезла Шу своими шаловливыми пальчиками к моему «дружку».

– Какие планы?, – от неожиданности я ляпнул невпопад.

– Да самые обычные. Мы с Ленкой монетку бросили. Кто сейчас, а кто завтра, «обкатает твои апартаменты», – проворковала соблазнительно Шу, продолжая продвижение своими пальчиками в нужном ей направлении.

Спрашивать от куда они узнали про мои новые апартаменты было глупо. И так ясно, что Серый проболтался, поэтому я поинтересовался о другом:

– И как, это Ленка так согласилась?

– Да я ей пообещала помочь в кинокарьере. Не ты же у нас один в этом деле, – продолжила Шу меня удивлять и одновременно пробуждать во мне «подъём жизненных сил».

– Да я тоже не против помочь.

– Поможешь, Дэнчик, поможешь, ой как поможешь. Вначале мне и прямо сейчас, – с этими словами она грациозно встала со своего кресла и направилась в сторону туалета, и меня призывая своим бля..ским взором следовать за ней.

У нас уже был подобный опыт. И его повторение не составило особого труда. Правда, когда мы с ней покидали авиационное общественное место, так нагло нами используемое не по прямому его назначению, то удостоились двумя противоположными взглядами. Одним, гневно-осуждающим, от дамы «больших достоинств» и вторым, озорным и одобрительным, от рыженькой, смазливой стюардесски.

Затем, наш разговор потёк более мирно. Шу поведала мне, что таки пошла учиться на модельера в институт текстильной промышленности. Всё таки опыт костюмера и некоторые связи в этой сфере ей в этом способствовали. Угрозу нарожать, она пока выполнять не собирается. – Пока с биологическим отцом не определилась, – произнесла она загадочно и откровенно на меня посмотрела, как «цыган на лошадь».

Я ей поведал о своих перипетиях, учёбе, работе. И пригласил заезжать и пробовать себя, начиная с массовки, а потом и с эпизодных ролей «без слов». – А там и до слов дойдёт, – подбадривал я её.

– Может и другую работу тебе предложу. Нам нужны свежие идеи в костюмах. Начинаем снимать настоящую космическую фантастику, – пояснил я ей.

– Не хуже, чем у американцев будет. Тем более, что купили их киностудии и переманили к себе их целыми «звёздными» командами, – добавил я.

Вот в таких разговорах незаметно и пролетели полтора часа полёта.

В Шереметьево мы разбежались в разные стороны. Шу встречал её «папик», а меня мой водитель.

Через несколько дней на студию заехал Саныч.

– Привет, «жертва ограбления», – начал он с шутки.

– Привет, Саныч, – поздоровались мы тепло за руку.

Раздевшись и присев в кресло, Саныч спросил:

– Ну, что там стряслось?

Я заказал нам чаю и к чаю, а потом тоже присел в кресло напротив и коротко поведал о события.

Пока я рассказывал, нам принесли заказанное и теперь мы неспешно наслаждались горячим напитком, сидя «в тепле, в добре», перед большим панорамным окном, с видом на заснеженные Лужники.

– Дааа, делааа, – протянул Саныч, присёрбывая чай.

– А, что ваши накопали?, – задал я ему давно меня интересующий вопрос.

– Да можно сказать, что ничего. Чертовщина какая то, – буркнул Саныч.

– Начиная с твоей «новогодней незнакомки» и заканчивая попыткой ограбления, или что это было.

– «Незнакомку» все видели, но кто это? Никто понятия не имеет. Выявили всех, кто был на новогоднем празднике. И даже таких, кто вроде бы был, но клянётся, что не был. Ты, кстати, в костюме «Зорро» никого не помнишь?

– Да нет. Особо не помню. Хотя там кого только не было, – ответил я озадачено.

– Ну так вот. Предположительно на празднике был неустановленный мужик, прошедший по чужому пропуску. Твоя «испанка» не была похожа на мужика?, – продолжил допытываться Саныч.

– Саныч, ты опять?, – возмутился я.

– Я вполне серьёзно?

– Нет конечно !

– Ну да. И другие утверждают, что нет, – согласился Саныч и продолжил:

– Так вот. Скорее всего, это какая то твоя тайная поклонница и не хочет в этом признаваться. А вот мужик этот замечен был входящим в коридор, ведущий к твоему кабинету. Ты точно с ним потом там у себя не бухал?

– Да Саныч, я же ясно сказал, что никакого мужика не помню, – возмутился я.

– Вот, «голубь ты наш сизокрылый», мы и подошли к самому главному. Ты ничего не помнишь. Ведь так?

– Да, не помню, – подтвердил я.

– И проснулся ты в одежде у себя в кабинете на кресле? Так?

– Так, в одежде и в кресле, – согласился я с тем, что так и было. И это могут многие подтвердить.

– Записей, конечно, не сохранилось. Они хранятся максимум неделю. Кассет не напасёшься, – констатировал, печальный для следствия факт, Саныч.

– Ну и что с того?, – спросил я.

– Да, собственно, пока ничего. Выходит, девицы никакой не было. Вернее, может и была, но не та, что нам нужна. А был парень или мужик, – вздохнул чему то своему Саныч.

– А, там, что?, – спросил я о делах в моём городишке.

– Да тоже самое. Ты и так всё знаешь. Тоже девицы-красавицы-неуловимые. И мужик тоже мелькнул, – пробурчал он.

– А чего, тогда так быстро там свернули следствие?

– Так некого там уже не было. Даже больше скажу. Был перехвачен радиосигнал уже в другом совершенно месте, с отчётом о провале операции. Конечно, это мог быть и ложный след и сигнал о провале совершенно другой операции. О чём, кстати, клянутся наши «друзья» из ЦРУ. Да что угодно. Ясно или вернее, не ясно одно, кто это был и в чём был смысл всего?

– Ну, так узнать обо мне побольше, – назвал я очевидную для меня причину.

– Может быть, может быть, – задумчиво проговорил Саныч и добавил:

– Хотя, что ни ещё не знают? Что ты один из «ясновидящих» они уже знают наверняка. Что ты предсказал, тоже всем уже известно из фильма и сценария. На наш прямой вопрос директору ЦРУ, «что они ещё хотели бы узнать?» Тот категорично заявил, что «ничего !» Хотя им верить, себя обманывать. Что-то им от тебя нужно. Но вот что?, – размышлял в слух Саныч.

– Ну, тогда нужно его схватить и спросить, – высказал я здравую мысль, как мне казалось.

– Пытались. Покончил с собой. Если, конечно, это был тот, а не «ложный след», – опять сокрушался Саныч.

– Ну, тогда нужно «ловить на живца», то есть на меня, – не унимался я с инициативой, предлагая себя в жертву.

– Так и делаем давно. Разве ты не заметил? «Топтуны» за тобой ходят и силовики из «девятки» прикрывают. Но вот там прокол вышел. Не учли, что городишко твой то разросся, а отделение КГБ осталось в прежнем составе. Не проявили инициативы, не попросили помощи. Короче, обычное наше головотяпство. Поэтому их сейчас там усиливают за счёт регионального управления КГБ. Давно нужно центральный аппарат «спустить на землю грешную» поработать. А «головотяпов» послали за полярным кругом за моржами следить, и формировать из них сеть «сексотов» по отслеживанию вражеских субмарин, – пояснил Саныч ситуацию.

– Тогда я спокоен, – отреагировал я на Саныча пояснение.

– Рано успокаиваться. Мы всё это «убираем от тебя». Есть мнение, что там они активизировались именно по причине отсутствия опеки у тебя. Так и тут теперь будет. Вся надежда на тебя. Никакого геройства. Носи с собой свой сотовый. Он сам по себе и прослушка и маячок. Вот если он перестанет работать или долго будет бездействовать, это и будет для нас сигналом. Хотя, конечно, может быть и поздно. Но, судя по всему, ЦРУ, если это они, «конвенцию или пакт о ненападении» чтут. Ничего тебе лично до сих пор не сделали. И даже ничего не пропало, – продолжил Саныч обрисовывать ситуацию.

– Ясно. Буду стараться, – я серьёзно ответил.

– А, что это за история с покупкой новых хором?, – решил Саныч сменить тему.

– Так мои то сносить там собрались. Вот по случаю и прикупил. Других там просто не было. А мне то место дорого, как память о детстве и юности, – сказал я почти правду.

– Не было, говоришь?, – с сомнением тот уточнил.

– Клянусь, именно в этом доме не было. Были тоже большие, но хуже. А как захочет приехать в гости ко мне один мой высокопоставленный друг или, например, свидеться там кое с кем?, – «закинул я удочку».

– Для друга, говоришь, старался? Это другое дело, – быстро согласился, с моими доводами таких трат, Саныч и добавил:

– А вообще Дэн, деньги твои и делай с ними, что хочешь. Но то, что «малую родину» не забываешь это хорошо, – похвалил он меня в конце.

Пролетели незаметно студенческие зимние каникулы. Снова начались занятия в МГУ. Не обошлось «без потерь» в нашей группе и на потоке. Девчата «шли косяками» в академки в «интересном положении», кто после свадьбы, кто до, а кто и вместо, ха-ха. Парочку ребят и девчат банально отчислили за различного рода проступки. Кто-то сессию «завалил», кто-то из комсомола «вылетел». Сейчас это стало очень популярным наказанием.

Появилось мнение, вылившиеся в постановление декабрьского пленума ЦК ВЛКСМ, что с массовым приёмом в Комсомол вышел перегиб. Это же Коммунистический Союз Молодёжи, то есть, если ты правильный, настоящий комсомолец, то на определённом этапе тебе дают рекомендацию в Партию, а затем ты становишься Коммунистом. А на деле, миллионы комсомольцев просто покидали ряды ВЛКСМ по достижению предельного возраста. Это явная профанация. Поэтому стали больше требовать с комсомольцев и за малейшие проступки изгонять из ВЛКСМ. Правда, с возможностью загладить, исправиться и восстановиться.

За счёт таких вот, «восстановленных», планируют в будущем укреплять «блок беспартийных», из которого будут выдвигать альтернативных кандидатов в советские и другие выборные органы, в противовес кандидатам от Компартии. Посмотрим, что выйдет из этого.

В конце последнего зимнего месяца в стране традиционно праздновали мужской праздник «23 февраля, День Советской Армии». И хоть армия эта уже Мирового Союза, но название «Советская» не утратила.

– Дэн, привет, – нагнала меня по дороге из моего кабинета в кинопавильон, смутно знакомая девчуля.

– Привет, коли не шутишь, – игриво я той ответил.

В принципе я не был «императором на троне из слоновой кости в хрустальном дворце». На «Мосфильме» царила довольно демократичная атмосфера и ко всем практиковалось обращение на «ты». Особенно, после поглощения нами нескольких американских киностудий. Там правда не всё так упрощённо, как нам пытаются представить, я имею ввиду, что типа в английском языке и его американском варианте нет разделения на «ты» и «вы» и поэтому их слово «ю» означает наше «ты», а так же там нет отчеств. И следуя из этого всё очень фамильярно. Так вот ничего подобного. Там есть много слов, которые подчёркивают статус человека, такие как сэр, мэм, мистер, мисс и миссис, ваше высочество, ваше превосходительство, дэр – то есть, уважаемый и так далее. Но у нас прижилось упрощённое обращение просто на «ты».

– Ты не знаешь, что у нас на 23 февраля планируется?, – спросила меня прелестница.

– Понятия не имею. Этим у нас есть кому заняться, – ответил я той на ходу.

– А, у меня есть свой сценарий праздника, – не отставала она.

– Эээ, как тебя?, – начал я и был прерван её звонким представлением:

– Василисой меня родители назвали, а друзья кличут Лисой.

– Лиса, забавное имя, – заинтересовался уже я, бойкой дивчиной.

– И, кто мы и чем занимаемся?

– Так пока в массовке. Но учусь во ВГИКе, но втором курсе. И уже снялась у выпускника, в короткометражке дипломной…

– Отлично, Лиса. Пока для первого знакомства хватит, – прервал я её восторженный трёп, – и давай, заходи ко мне через час. Позову всех, кто занят на организации празднования Дня Армии и обсудим твой сценарий, – обрадовал я её.

– Спасибо, товарищ Дэн, обязательно приду, – с чувством уважения она меня поблагодарила.

– Ну вот. Ещё одна зауважала. Надо к девочке приглядеться. Что-то в ней есть, самобытное, народное, – подумалось мне.

Через час у меня собралось «трио общественников», а именно: парторг, комсорг и профорг. Можно, конечно, было и завхоза позвать, но пока и этих достаточно.

Лиса, от обилия должностных лиц, жалась в углу и если бы была мышкой, то забилась бы куда ни будь в щель.

Я начал с классики:

– Товарищи, хочу Вам сообщить, что к нам…

– «Едет ревизор», – ожидаемо продолжил Гоголя комсорг.

– Нет, но тоже важное событие приближается, которое проверит нас на политическую зрелость и не побоюсь этого выражения: «на соответствие занимаемым должностям», последнее Вас, товарищи, касается, – и я обвёл троицу проницательным взглядом. Они, как по команде, взглотнули, появившуюся внезапно сухость во рту и потянули руки к стаканам и к графину с водой. Мешая друг другу налить в них живительной влаги и смочить пересохшее горло.

А я продолжил дальше «накачку»:

– Это важное событие называется «День Армии», если коротко. У кого какие будут мнения и предложения?

Воцарилась тишина.

– То есть, Вы никак не готовы к нему?, – задал я им прямой вопрос.

Первым «очнулся», вполне ожидаемо, профорг. Профорги, народ тёртый. Вернее, в них другие не пролезают. И если, например, в парторги или комсорги можно попасть по рекомендации из райкома, то Профсоюзный комитет может возглавить только человек из гущи народной, плот от плоти людской, так сказать. Живущий чаяниями этих людей. Знающий их и понимающий, а часто и предугадывающий.

– Так мы завсегда !, – был его ответ. – И не подкопаешься, – мелькнула у меня мысль.

Тут же поддержали коллегу кивками и одобрительным мычанием, другие члены «особой тройки».

– Молодцы ! Не ошибся я в Вас, – подбодрил я хитрецов, понимая, что мой вопрос поставил их в полный тупик. Так как «23 февраля» в гражданских коллективах отмечали сугубо келейно. То есть, женщины приносили нехитрую домашнюю закуску, а мужчины покупали «поллитра» и «тихо-мирно» в обеденный перерыв, поднимали за «сильную часть человечества» по рюмашке. Нууу, в очень «тесных коллективах», женщины могли и подарить, что-то мужчинам нужное, например, «Тройной» одеколон или носки за 30 коп. А тут такой поворот. Видно было, как мозги под черепушкой скрипят у парторга, судорожно вспоминая «последние постановления или на худой конец программу «Время», «что-то там такое было».

– Вот знакомьтесь. Наш внештатный сотрудник, Василиса. Она придумала сценарий праздника, – представил я Лису вспотевшей «троице».

«Троица» уставилась на девушку, как на привидение. С разной гаммой чувств на лицах. От конкретного разочарования, это парторг, до полного восторга у профорга. Комсорг, по молодости лет, боролся с чувством мужской приязни к милому созданию женского полу и своим долгом комсомольского Вожака, который должен вести вот таких вперёд, а не наоборот.

И опять первым заговорил, ласково, по отечески, профорг:

– Василисушка, девочка, так, а чего ты ко мне сразу не пришла. Отрываем, тут, понимаш, от дела, нашего уважаемого товарища Дэна?

От этой «ласки» Василиса вжалась в спинку стула ещё сильнее и мне показалось, она начала медленно растворяться в воздухе, как человек-невидимка.

Мне снова пришлось вмешаться: