© ООО «Издательство АСТ»
Согласно множеству выводов и заключений сделанных мною при экспериментальных выяснениях продуктивности восприятия современными людьми новых впечатлений, от услышанного и прочитанного, а также согласно смыслу одного только что мне припомнившегося, дошедшего до наших дней с очень древних времен, изречения народной мудрости, гласящего:
Всякая молитва может быть Высшими Силами услышана
И за нее получится соответствующее воздаяние только тогда,
Если эта молитва будет произнесена трижды:
В первый раз – во здравие или во упокой своих родителей,
Во второй раз – во здравие ближнего своего,
И только в третий раз – для своего личного блага.
Нахожу нужным, на первом листе этой первой вполне законченной для обнародования книги, преподать следующий совет:
Всякое мое письменное изложение – читайте трижды:
В первый раз – хотя бы так, как вы уже намеханизировались читать всякие современные книги и журналы.
Во второй раз – как бы для постороннего слушателя.
И только в третий раз – пытайтесь вникнуть в суть мною написанного.
Только после этого вы можете рассчитывать приобрести свое собственное беспристрастное, одному вам свойственное суждение о моих писаниях. Вот только тогда осуществится моя надежда, что вы сообразно вашему пониманию получите для себя мною предполагаемую и всем моим существом желаемую определенную пользу.
В числе образовавшихся в моем общем наличии за период моей уже ответственной, своеобразно сложившейся жизни убеждений, имеется и такое несомненное убеждение, что всегда и всюду на Земле у людей всяких степеней развития сообразительности и со всякой формой проявляемое образовавшихся в их индивидуальности факторов для всевозможных идеалов, приобреталось обыкновение при начале всякого нового дела обязательно произносить вслух или по крайней мере подумать про себя то определенное, понятное всякому, даже совсем неученому человеку, возглашение, которое в разные эпохи формулировалось словами различно, а в наше время – следующими словами: «Во имя Отца, Его Сына и во имя Святого Духа, Аминь».
Вот и я тоже, приступая сейчас к этому для меня совершенно новому делу, то есть – к писательству, начинаю с произношения этого же возглашения и произношу его не только вслух, но даже очень и очень внятно и с полной «всецело-проявляемой-интонацией», как это определяли древние тулузиты, конечно с такой полнотой, какая только могла возникнуть в моем общем наличии от результатов уже сложившихся и глубоко внедрившихся в нем данных для такого проявления, именно данных, которые образовываются вообще в натуре человека за период подготовительного возраста и потом за время его ответственной жизни порождают в нем для проявления природу и животворность таковой интонации.
Начав так, я должен, значит, теперь быть совершенно спокойным и даже, согласно имеющимся у людей понятиям религиозной морали, быть без всякого сомнения уверенным в том, что все дальнейшее в этом для меня новом деле, как говорится, «пойдет-как-по-маслу».
Во всяком случае, я начал именно так, а как дальше пойдет – можно пока выразиться, как сказал слепой – «посмотрим».
Прежде всего я положу мою собственную руку, причем правую, которая, хотя в данный момент и является немного поврежденной из-за происшедшего со мной несчастья, зато действительно моя собственная и за всю мою жизнь мне ни разу не изменявшая, на мое сердце, конечно, тоже собственное; что же касается того, изменяла ли или не изменяла мне эта часть всего моего целого, я не нахожу нужным здесь распространяться, и откровенно признаюсь в том, что лично мне писать совершенно не хочется, но к этому меня вынуждают совершенно от меня независящие, создавшиеся окружающие обстоятельства, – обстоятельства, случайно ли возникшие или намеренно созданные какими-либо посторонними силами, этого я сам пока еще не знаю, а знаю только, что эти обстоятельства повелевают мне писать не что-либо «так-себе», как, например, что-либо для чтения «на-сон-грядущий», а капитальные, толстые книги.
Как бы там ни было, я приступаю.
С чего же начать?..
О, дьявол! Неужели повторится то же самое, очень и очень неприятное и в высшей степени странное ощущение, которое мне пришлось испытать, когда я около трех недель тому назад в мыслях своих составлял схему и последовательность идей, предрешенных мною к обнародованию, и не знал тоже, с чего начинать.
Это тогдашнее (тягостное) ощущение я теперь мог бы формулировать словами только так: «боязнь-погибнуть-от-наводнения-собственных-мыслей».
Тогда я еще мог, чтобы прекратить в себе это нежелательное ощущение, прибегнуть к помощи имеющегося и во мне, как в современном человеке, того злостного свойства, которое сделалось присущностью всех нас и способствует без испытывания какого бы то ни было угрызения совести откладывать все что угодно «на послезавтра».
Это я мог сделать тогда очень легко, потому что до начала самого акта писания предвиделось много времени, но теперь этого сделать уже никак нельзя, а надо непременно, как говорится, «хоть-тресни-а-начинай».
На самом деле, с чего же начинать?
Ура! Эврика!
Почти все книги, которые мне приходилось в жизни читать, всегда начинались с предисловия.
Значит и мне надо начать с чего-либо вроде этого.
«Вроде этого» – сказал я, потому что вообще всегда в процессе моей жизни, почти уже с тех пор как я начал отличать мальчика от девочки, я стал делать все, решительно все, не так, как делают другие окружающие подобные мне, тоже двуногие истребители добра природы. Поэтому теперь я и в писательстве должен и даже, пожалуй, уже принципиально обязан поступить не так, как это сделал бы всякий другой писатель.
Во всяком случае, вместо общепринятого предисловия, я просто-напросто начну с предупреждения.
Начать с предупреждения будет, по-моему, самым правильным, хотя бы только потому, что это не будет противоречить никаким моим ни органическим, ни психическим, ни даже «самодурным» наклонностям и принципам, а в то же время будет совершенно честно, конечно в объективном смысле, потому что как мною лично, так и всеми другими, уже близко знающими меня, ожидается с несомненной уверенностью, что из-за моих писаний у большинства читателей сразу, а не постепенно, как это рано или поздно должно от времени случиться вообще у всех людей, совершенно исчезнут все имеющиеся в них, как по наследству к ним перешедшие, так и собственным опытом приобретенные «богатства» в виде успокаивающих, вызывающих только наивные мечтания, понятий и прекраснейших представлений как о настоящей своей жизни, так и об ожидаемых перспективах в будущем.
Подобные вступления профессиональные писатели обыкновенно начинают с обращения к читателям всевозможными высокопарно-возвеличивающими, так сказать, «услащенно-пуфукающими» титулованиями.
Вот, пожалуй, единственно в этом я и возьму с них пример и тоже начну с такого обращения, но только постараюсь не с очень «притворного», как это у них обыкновенно получается, и каковая их манера особенно теребит нервы более или менее нормального читателя.
Итак…
Милостивые, многочтимые и многоволевые, также конечно и многотерпеливые Государи мои и многоуважаемые, восхитительные и беспристрастные Государыни мои! Виноват, самое главное я упустил – и совсем ничуть не истеричные Государыни мои!
Имею честь уведомить вас, что, хотя в силу возникших на одном из последних этапов процесса моей жизни причин, я и приступаю к писанию книг, но что я в жизни моей еще никогда не писал не только книг или разных так называемых «поучительных-статей», но даже и такого письма, в котором непременно надо было бы соблюдать так называемую «грамматичность» и вследствие всего этого я, теперь хотя и становлюсь писателем, но, не имея решительно никакого навыка, как в установившихся всяческих писательских профессиональных правилах и приемах, так и в так называемом «бонтонно-литературном-языке», принужден буду писать совсем не так, как пишут обыкновенные «патентованные» писатели, к форме писания которых вы, по всей вероятности, уже давно привыкли, как к своему собственному запаху.
От всего этого в вас, по-моему, непременно возникнет досада, главным образом, от того, что ведь в вас еще с детства внедрен и до идеала хорошо сгармонизирован с вашей общей психикой для восприятия всяких новых впечатлений прекрасно действующий автоматизм, благодаря каковой «благодати» теперь вам во время вашей ответственной жизни ни в чем уже нет никакой надобности делать какое бы то ни было индивидуальное усилие.
Откровенно говоря, лично я центр тяжести в таком моем признании придаю не отсутствию у меня навыка для всяких писательских приемов и правил, а тому, что я не владею сказанным «бонтонно-литературным-языком», неизбежно требующимся в современной жизни не только от писателя, но и от всякого обыкновенного смертного.
Относительно первого, то есть моего незнания разных писательских приемов и правил, я почти не беспокоюсь.
Не беспокоюсь же на этот счет я потому, что такое «профанство» теперь в жизни людей уже сделалось тоже как бы в порядке вещей. Такая благодать возникла и в настоящее время всюду на Земле существует «припеваючи» благодаря той экстраординарной новой болезни, которой вот уже двадцать – тридцать лет заболевают почему-то те из числа всех трех полов наших людей, которые, во-первых, спят с полуоткрытыми глазами, и во-вторых – лица которых представляют из себя во всех отношениях плодородную почву для произрастания всевозможного рода прыщей.
Эта странная болезнь выражается главным образом тем, что заболевший ею, если он – она или оно – немного грамотен и у него оплачена за три месяца вперед квартира, непременно начинает писать какую-нибудь «поучительную-статью» или целую книгу.
Хорошо зная про эту новую человеческую болезнь и ее эпидемическую распространенность на Земле, я, как должно быть вам понятно, вправе предположить, что и в вас приобретен в отношении ее, как бы сказали ученые медики, «иммунитет» и потому вы не будете так ощутительно возмущаться моим незнанием этих писательских правил и приемов.
Вот такое мое соображение и делает то, что я центр тяжести в моем предупреждении усматриваю в своем незнании литературного разговорного языка.
В целях самооправдания, а также, может быть, для уменьшения степени порицания меня вашим бодрственным сознанием, за незнание такого необходимого в современной жизни разговорного языка, считаю необходимым сказать, причем со смирением в сердце и с зардевшимися от стыда щеками, и о том, что, хотя меня в детстве и учили такому языку, и даже некоторые подготовлявшие меня к ответственной жизни старшие, «не-экономя» всяких устрашающих средств, постоянно заставляли меня «зазубривать» множество разных «штрихов», составляющих в своей совокупности эту современную «прелесть», но к несчастью, конечно, вашему, из всего мною тогда вызубренного ничего во мне не усвоилось и для нужд этой моей деятельности, то есть писательской, – решительно ничего не уцелело.
А не усвоилось, как выяснилось про это совсем недавно, отнюдь не по моей вине и не по вине моих бывших почтенных и непочтенных учителей, а такой людской труд потратился всуе из-за одного невероятного, совершенно исключительного события, произошедшего в момент моего появления на свет Божий, заключавшегося в том, как это во всех деталях объяснила мне, после очень кропотливого, так называемого «психо-физико-астрологического» обследования, одна в Европе очень известная оккультистка, что в это время, через пробитую нашей шальной хромой козой в стекле окна дыру, врывались вибрации звуков, возникавших в доме соседа от фонографа Эдисона, а принимавшая меня повивальная бабка имела во рту лепешку, пропитанную кокаином германского производства, причем не эрзацного, и под аккомпанемент этих звуков она сосала ее без должного наслаждения.
Кроме такого редкого в житейской повседневности людей события, такой казус в моем теперешнем положении получился еще и потому, что в дальнейшей моей подготовительной и совершеннолетней жизни, о чем, признаться, я сам догадался после долгих размышлений по методу немецкого профессора Герр Штумпфзеншмаузен, я всегда избегал, как инстинктивно, так и автоматически, иногда даже сознательно, то есть принципиально, применять для взаимного сношения с другими такой разговорный язык. И в таком пустяке, а может быть и не пустяке, проявлялся я так опять-таки благодаря тем трем слагавшимся в моем общем наличии в период моего подготовительного роста данным, о которых я собираюсь осведомить вас немного позже в этой же первой главе моих писаний.
Как бы там ни было, но реальный, со всех сторон, как американская реклама, освещенный и не могущий теперь уже никакими силами быть измененным даже познаниями «обезьяньих-дел-мастеров» факт заключается в том, что я, считавшийся за последние годы очень многими людьми недурным учителем храмовых танцев, хотя и становлюсь с сегодняшнего дня профессиональным писателем и писать буду, конечно, много, как это еще с малолетства мне стало свойственно, чтобы все «если-делать-так-делать-много», но не имея, как вы видите, требующегося для этого автоматически приобретающегося и автоматически проявляемого навыка, принужден писать все мною задуманное простым, жизнью установленным, обыкновенным обывательским языком, без всякой писательской манипуляции и без всякой «грамматической-мудрежки».
Вот тебе и фунт с недовеском!.. Самого главного ведь мною еще не решено – на каком же разговорном языке я буду писать?
Хотя я и начал писать на русском языке, но с этим разговорным языком, как бы сказал мудрейший из мудрых, Молла Наср-Эддин – «далеко-не-уедешь».
(«Молла Наср-Эддин» или, как его еще называют, «Наср-Эддин Ходжа», в Европе и в Америке, кажется, мало знают, но его очень хорошо знают во всех странах материка Азии. Это легендарная личность, вроде русского «Козьмы-Пруткова», американского «Дяди-Сэма» или английского «Джон-Буля». Этому Наср-Эддину приписывали и теперь продолжают приписывать многочисленные популярные в Азии рассказы в виде изречений житейской мудрости, как издавна существовавшие, так и вновь возникающие.)
Русский разговорный язык, слов нет, очень хорош; я даже люблю его, но… только тогда, когда его употребляют для рассказывания анекдотов и для величания при упоминании чьей-либо родословной.
Русский разговорный язык вроде английского, который тоже очень хорош для того, чтобы в «смокинг-руме», сидя самому на одном мягком диване, а ноги протянув на другой, говорить об «Австралийском-замороженном-мясе», а иногда и об «Афганском-вопросе».
Оба эти разговорных языка подобны блюду, которое в Москве называют «солянка», а в эту «московскую-солянку» входит, кроме меня и вас, все что угодно и даже «послеобеденная чешмя» (Чешмя – вуаль) Шехеразады.
Надо сказать и то, что, благодаря всяким случайно, а может быть и не случайно сложившимся условиям моей юношеской жизни, мне хотя и пришлось научиться, причем очень серьезно и всегда конечно с самопринуждением, говорить и быть грамотным на многих разговорных языках и владеть ими в такой степени познаваемости, что, если в выполнении и такой экспромтом навязанной мне судьбой профессии, я решусь не воспользоваться «автоматизмом», который приобретается от практики, то мог бы, пожалуй, писать на любом из них.
А если поступить благоразумно и использовать такой, обычно приобретающийся от долгой практики всеоблегчающий, автоматизм, то мне следует писать или на русском разговорном языке или на армянском, потому что обстоятельства моей жизни за последние два – три десятилетия складывались так, что мне приходилось для взаимоотношений с другими применять только эти два разговорных языка, следовательно иметь большую практику и приобрести в отношении к ним автоматизм.
Фу ты, рогатый!..
Даже для такого случая проявление одного из аспектов моей своеобразной психики, необычного для нормального человека, уже теперь начало всего меня издергивать.
Основная причина и для такого моего «несчастья» теперь в моем почти уже перезрелом возрасте получилась от того, что с малолетства в моей своеобразной психике внедрена вместе со множеством другого, тоже ненужного для современной жизни хлама, и такая еще присущность, которая всегда и во всем автоматически повелевает всему мне поступать только согласно народной мудрости.
В данном случае, как и всегда в подобных, еще неопределившихся житейских положениях, в моем, для меня самого до издевательства неудачно сконструированном, мозгу сразу вспомнилось и теперь в нем, как говорится, «копошится» то, существовавшее в жизни людей еще очень древних времен и дошедшее до наших дней, изречение народной мудрости, которое формулировано следующими словами: «всякая-палка-о-двух-концах».
На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Критика жизни человека. Рассказы Вельзевула своему внуку», автора Георгия Ивановича Гурджиева. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанрам: «Эзотерика, оккультизм», «Современные религиозные течения». Произведение затрагивает такие темы, как «философские притчи», «религиозно-философская проблематика». Книга «Критика жизни человека. Рассказы Вельзевула своему внуку» была написана в 1950 и издана в 2022 году. Приятного чтения!
О проекте
О подписке