Абордажник абордажнику друг, товарищ и волк
Много их было — мальчишек, сбежавших в армию вопреки воле почтенных отцов. Кто стал великим полководцем, кто дослужился до легата или полковника, а кто-то был убит в первом бою. Война, господа. Вечная война, вот уже двести веков — высшая форма существования нашего общества. Высшая ли? Мы придумываем новейшие социальные институты, ратуем за гуманизм, но мальчишки по-прежнему бегут в армию, подчиняясь древнему как мир стремлению подчинять себе подобных. Противоречие, господа. Достойно ли героя подчиниться извечному желанью подчинять? Иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед… Конфликт! Вот так конфликт, ребята...
В первой книге трилогии Г.Л. Олди «Дикари Ойкумены» он обострён до предела: главный герой романа «Волчонок», Марк Кай Тумидус, — гражданин Помпилии, и значит, природный рабовладелец, раб своих рабов. Как волка нельзя сделать вегетарианцем, так помпилианца невозможно лишить рабовладельческой сути — физиология, господа. По внешним проявлениям он хищник, в сути же паразит. Живёт за счёт энергии рабов, лишившись её, испытывает непреодолимый голод и гибнет в муках. А в армии Помпилии, как, впрочем, и в любой другой армии, нужно не только подчинять, но и подчиняться начальству — таким же прирождённым рабовладельцам. Или всех грызи, или ляг в грязи.
«Вся сущность помпилианца протестовала против этой формы взаимоотношений. Доводы разума не служили вескими аргументами для физиологии, вышколенной веками эволюции. Едва командир пытался взять солдат под контроль своего клейма, он сталкивался с рефлекторным сопротивлением чужих клейм. Более того, у командира возникали дополнительные трудности. Его собственное клеймо не могло взять в толк, что значит частичное рабство. Клеймо честно пыталось довести дело до конца, превратив солдат в полных, абсолютных рабов, а командира — в их хозяина. Возникал конфликт, где победа любой из сторон означала поражение для вооруженных сил Помпилии»
Но ведь не волк же, в самом деле, главный герой, ничто человеческое ему не чуждо! Может ли гражданин рабовладельческого государства оставаться свободным? Можно ли считать свободой сознательное установление для себя степени подчинения? Достойно ли изменить государству, если государственные цели преступны? Вечные вопросы. Не зря, ох, не зря Олди назвали империю Помпилией! Это Рим, протянувший щупальца через прорву веков и невесть сколько парсеков. И только ли Рим? Наши с вами законы... Ну да, не будем забывать о приличиях. Мы же демократы! С нами римское право и Понтий Пилат пророк его.
Нет смысла пересказывать фабулу, это уже сделано в аннотации к роману. Путь главного героя — путь солдата. Кто был солдатом, тот знает, кто не был — прочтёт книгу и, если не поймёт, так хотя бы задумается. Посмотрит на мир глазами волчонка. На мой взгляд, психологический портрет главного героя достоверен, эволюция образа прослеживается легко, авторы, заботясь об удобстве читателя, в нужные моменты дают подсказки ретроспективными вставками, притом ненавязчиво.
«...Глядя на акробата, творящего чудеса под куполом, партер с замиранием ждет: когда же он сорвется? Хлопая укротительнице, смиряющей тигра, ряды втайне надеются, что однажды хищник вспомнит, кто он, и превратит красотку в сочную отбивную. Люди не злы, о нет! Просто чужая смерть — лучшее в мире зрелище. О ней можно вспоминать годами, чувствуя собственную значимость. Рассказывать друзьям и близким: помнится, имел я удовольствие видеть…
В паузах по-прежнему выходят клоуны.
В паузах между надеждой, от которой пахнет кровью, и надеждой, в которой звучит похоронный оркестр. Вся история Ойкумены — эта надежда, которая сбывается чаще, чем хотелось бы, и клоуны в паузах.
И не говорите мне, что я — мизантроп.
Просто я не сразу стал клоуном.
(из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)»
К слову, о ретроспективах. Воспоминания Луция Тита Тумидуса, артиста цирка, бесподобны, как и он сам. Причём здесь цирк? А вы припомните этимологию этого слова. Не случайно цирк — сквозной мотив романа «Волчонок», не случайно главный герой получил прозвище «Кнут», Олди словами не бросаются. Объяснения можно отыскать в тех самых мемуарах старого клоуна. Его рассуждения отнюдь не резонёрство, в чём читатель убедится в финале. Дело в том, что гражданин Помпилии Луций Тит Тумидус... Довольно. Авторские интриги раскрывать недостойно, навязывать собственную точку зрения — это ли не попытка подчинить? Я-то ведь не гражданин Помпилии и не гражданка. Или?..
Ну, хватит шутить. Теперь серьёзно. Кому можно рекомендовать книгу? Да всем. Мне сложно представить себе взрослого русскоязычного читателя, которому бы текст не пришёлся по вкусу. Нет, если у него аллергия на армейские шутки; если он считает себя либералом до мозга костей и о рабстве слышать не хочет, а любого инакомыслящего готов заковать в колодки и пристроить к ступальной мельнице; если он расист и полагает себя господином по рождению — у такого книга может вызвать справедливое возмущение и даже гнев. Но это взрослый читатель. Мальчишки же есть мальчишки. Волчата. Им поединки подавай и армейские хохмы, их прёт от эстетики оружия, которой предостаточно в описаниях. Мне даже местами казалось, что оружейной эстетики отсыпано с горкой. Видимо, потому что я не мальчишка. Мне исторические параллели милы и намеренные анахронизмы, аллюзии нравятся тоже. Люблю, когда авторы перемигиваются с Хемингуэем и Ремарком, жонглируют камешками из построек Тита Ливия и Иосифа Флавия, мне нравится, когда они подсмеиваються над каббалой (надо же — назвали расу гематрами!). Я люблю находить в космооперах — наших осовремененных мифах — черты действительности, данной нам в ощущениях. Все эти помпилианцы, вудуны, вехдены, брамайны, техноложцы и другие варвары — это же мы, человеки разумные. Зачистка горного селения что в Чечне, что в Японии выглядит в нашем исполнении очень похоже:
«…Плоские крыши нижних строений служили импровизированными двориками для верхних. Там сушилось цветастое белье, играли, вопя дурными голосами, грязные до изумления дети. Чинно восседали на табуретах старухи — все, как на подбор, жирные, усатые, в мешковатых платьях цвета мокрой земли, в смешных беретах с помпонами. По ущельям улиц, куда редко заглядывало солнце, муравьями сновали пешеходы. Чадя и громыхая, примитивные мобили с двигателями на бензине норовили задавить каждого, кто замешкался хоть на миг.
Ботва, подумал Марк. Ботва, и я — сборщик ее...»
Армейская дисциплина она и в экваториальной Африке остаётся такой, какой мы, природные хищники, её выдумали. Ведь говорил же Адольф Штильнер, доктор теоретической космобестиологии, что в отношении собственного разума
«…мы ничуть не лучше пещерного дикаря, заполучившего в свои руки зажигалку фирмы «Oniki» с дарственной надписью «Любимому Пусику. Твоя навеки».
Скажете, он не о разуме говорил? Ой ли?..
В. Ключко