Сто один

Глава 1

Любимое воспоминание – это возвращение моего папы с учений.

Это было целое событие! Мне давали первому с разбега запрыгнуть папе на шею и прижаться со всей силы к папиной небритой щеке. И острые звездочки на шинели, царапали так породному!

Потом было торжественное вручение подарков на кухне.

Маме обычно разные платочки, а мне редкие тогда игрушки–индейцев (даже сейчас еще они сохранились, почти все, вместе с украшением моей коллекции – вигвамом!).

Ну а дальше был ужин, обычно папина любимая картошка в мундире с селедкой и с замороженным и тонко нарезанным белым салом. Аромат картошки всегда разносился по всему подъезду и все соседи уже знали, что папа вернулся с учений, и чуть попозже обязательно кто-нибудь приходил, и посиделки затягивались до поздней ночи!

Моего папочку обожали все!

Все закончилось в один момент… .

Мои родители разошлись. Разошлись странным и для меня абсолютно непонятным образом. Мне только-только исполнилось шесть лет. Я был слишком мал и не мог понять, отчего, когда я входил к ним в комнату, они внезапно замолкали, и никто из них не мог смотреть мне в глаза. Потом кто-то из них, чаще это был папа, брал меня на руки и пытался со мной играть. Как раньше втроем, взявшись за руки, уже не гуляли. А мне так нравилось поджимать ноги и просить папу с мамой побежать, так быстро, как ветер!

Отныне гулял со мной кто-то один.

Потом папа ушел. Забиравшая меня из садика мама – поведала:

– Папа ушел к другой тёте, и мы не будем больше жить вместе, но ты, сынок, не расстраивайся, теперь у нас все будет очень хорошо!

Говорила, что скоро жизнь наша чудесным образом изменится. Я ей не сказал ни слова. Не заплакал. В голове у меня повторялся один и тот же вопрос:

– Как может быть лучше без папы? Как?

Глава 2

Странная жизнь совсем без папы продолжалась около месяца.

Папа стал приходить к нам в октябре для того, что бы погулять со мной. Каждую субботу в одиннадцать. Я видел, что он чувствует себя крайне неловко. Впрочем, так же, как и мама. Мне очень хотелось взять папу за руку. Подвести его к мамочке. Взять маму другой рукой, вложить их руки друг в друга и попросить их улыбнуться. И случится чудо – они помирятся!

И всё станет, как было раньше! Папа улыбнется краешком губ, мама заразительно засмеется, и мы побежим все вместе, вприпрыжку по первому снегу! Но я так и не решился этого сделать. О чём сожалею и по сей день.

Мы с папой гуляли, иногда молча, иногда болтая обо всем на свете.

Возле дома отец всегда останавливался и говорил:

– Сын, – или, иногда – «сынулина», – Береги мамулю. Она чудесная. Или:

– Сынуля, читай книжки. Скоро школа и я не хочу, чтобы меня ругали из-за тебя.

Запомнился мне один из вечеров, когда он, подводя меня к дому, сказал следующее:

– То, что я тебе сейчас скажу, ты, мой сын, должен запомнить сам и передать своему сыну! Книги – они живые. У каждой книги своя жизнь. И созданы они для того, чтобы отвечать на вопросы. Читай умные книги, и они дадут тебе ответ на любой вопрос. Они научат тебя всему, что надо уметь в жизни! Например, как вырасти честным и сильным, чтобы все вокруг считали тебя настоящим мужчиной. И ты всегда сомневайся в том, что тебе говорят люди! И не важно, кто это, то ли учителя, то ли друзья во дворе, то ли соседи – не сомневайся только в тех книгах, которые ты читаешь!

И потрепав волосы у меня на голове, сказал на прощание, как говорил всегда:

«Ну, беги, давай»!

Папа уходил в сторону автобусной остановки, а мелкий снег падал и падал на его красивую военную серую шинель, припорашивая шапку и офицерские погоны со звездочками. Хотелось крикнуть ему вслед, побежать, прижаться к нему, обхватить за ноги, и слыша такой родной и знакомый запах папы, который замешивался из запаха военной формы, крема для обуви, табака, кожаной портупеи, и закричать во весь голос:

«Папочка, не уходи! Как плохо мне без тебя, папуля! Хочу, хочу, чтобы было все как раньше!». И заплакать, плакать, не переставая, капая слезами на серую, любимую безупречную офицерскую шинель. И избавиться от душевной боли, переживая вновь и вновь присутствие на плече сильные отцовские руки. Но я не делал этого. А просто смотрел, как он уходит. Снежинки падали на меня, на мое лицо, поднятое в немой мольбе к темному небу, и таяли, смешиваясь со слезами, которые бежали по моим щекам.

Всё было неправильно. Так не должно было быть. Но было.

Глава 3

Жизнь продолжалась. Как-то весной мы с папой и его друзьями поехали на пикник. Папа предложил мне поиграть в нашу любимую, на природе игру, и мы начали играть в первопроходцев – пробрались через очень густые и сложные заросли и вышли на красивую песчаную полянку и, пройдя по ней, подошли к воде. Я услышал звук моторной лодки, повернул на звук голову и увидел, мечту мальчишек моего двора, идущую по течению серебристую моторную лодку-казанку, с тремя мужиками в ней. Они тоже заметили нас и, перекинувшись какими-то словами, резко изменили направление и направили лодку в нашу сторону. Папа взял меня за руку, резко меня развернул и пошел в сторону зарослей. Я услышал звук того, как лодка уткнулась в песчаный берег, и заглох мотор.

Самый рослый из них спрыгнул в воду первым и крикнул:

«Э, мужик, стоять, сигареты у тебя не будет?».

На ходу повернув голову назад, увидел, что к нам бегут трое.

Им было может по двадцать, может чуть больше лет. Длинные волосы и в расклешенных джинсах.

Сын, не надо оборачиваться, идем быстрее, это шпана, не связываемся, – очень тихо сказал папа и мы ускорили шаг.

«Эй, ты че, мужик не понял, кому я сказал стоять! Сигаретой угости!» – прозвучало уже за самой моей спиной.

Мы остановились. Папа повернулся назад. И очень тихим голосом – я не помню, чтобы мой папа разговаривал таким тихим голосом – ответил:

Лезгинку станцуешь – дам тебе сигарету.

– Чего-чего, – произнес парень с заячьей губой

– Это ты кому сказал, – прохрипел гнусавым голосом третий мужик с грязными длинными волосами и плюнул папе под ноги зеленой соплей.

Она приземлилась в нескольких миллиметрах от папиных кроссовок. И сразу стала покрываться желтыми песчинками. Они нас взяли в полукруг, оттеснив нас от спасительных, по моему разумению, зарослей.

Позади нас искрился быстрым течением Иртыш. Папа плавно переместил меня себе за спину, резко пригнулся ко мне и прошептал в ухо:

– Когда начнется драка, беги в кусты, понял? – И уже громким голосом сказал:

– Да, все трое станцуйте и получите это, – и он бросил перед ними початую пачку папирос.

– Да ты совсем борзый, а мужик, – сказал гнусавый, и из его рта полилась грязная ругань.

– Будешь ругаться при ребенке, в угол поставлю, сосунок! – От того, что папа резко повысил голос, двое парней, подбежавшие к первому, даже немного отодвинулись.

– Вижу ты мужичок, борзый, да? Да мы сейчас и тебя и твоего недоноска поимеем! – Сказал кто-то из них и парни загоготали.

– А ну, ботаник, кошелек сюда или зарежем обоих. Так понятнее? – гундосый засунул руку в карман и достал выкидной нож. Послышался сухой и резкий металлический звук, – это открылось его лезвие, – давай по-хорошему – останетесь живы, нет – и тебя зарежем и сынка твоего в свидетелях не оставим!

Длинноволосый парень прыгнул ко мне и схватил за шиворот. Папа резко с разворота ударил его своей ногой куда-то между пяткой и серединой его кеда. Послышался странный тихий звук, как будто под водой ломают сухую веточку, лохматый охнул и начал заваливаться на подкосившуюся ногу и потянул меня за мою рубашку за собой. Рубашка начала с меня слазить, налезла на голову и закрыла мне видимость. Лохматый повалил меня на песок, и попытался встать. Но нога его не слушалась, и у него получилось только встать на колени. И он вдруг закричал:

– «Губа», он мне ногу поломал – мочи его!

Парень с заячьей губой, звериным чутьем, вдруг понял, что папа один – сильнее их всех, да и не боится их, несмотря на ножи в их руках, и скорее всего проигрыш стаи неизбежен. Он крикнул гундосому:

– Гуня, мочи его!

Гундосый сунул руку с ножом папе в лицо, а парень с заячьей губой в два прыжка оказался возле меня и приставил нож к моему горлу.

Я почувствовал холодный металл возле шеи, перегар, смешанный с потом и вонью несвежей одежды. Ноги меня перестали слушаться и я оцепенел.

Папа увидел, что произошло, и поднял руки, одновременно говоря:

– Всё мужики, всё, ваша взяла, только не трогайте сына!

Гундосый засмеялся, подошел к папе сбоку. Папино внимание было сосредоточено на мне и парне с заячьей губой. И я увидел, что гундосый отводит руку для удара ножом за папиной спиной и папа этого просто не видит! Я закричал что есть силы, даже не закричал, а завизжал, завыл и из моего горла вылетело:

– Папа, сзадиииии..!

Одновременно я схватил лезвие возле своего горла двумя своими ручонками, немного отвел от себя нож, и укусил, что есть мочи за кисть с грязными ногтями и татуированной буквой «С», и с точкой между большим и указательным пальцем! Боли я не чувствовал. Чувствовал попытку «заячьей губы» вырвать из моих рук свой нож, который уже стал липким от моей крови. Он бил меня второй рукой по голове, а я продолжал издавать звук похожий одновременно на звериный рык и словосочетание «папа, сзади!».

Оседая на песок, я увидел, что папа неведомым образом присел и с разворота ударил гундосого в кадык, одновременно перехватывая кисть, в которой был нож. Гундосый всхлипнул и как столб рухнул возле ног папы, который продолжал держать его за кисть. Выхватив из обмякшей руки гундосого «финку», папа одним прыжком оказался возле нас и стал наносить «заячьей губе» удары ножом гундосого, которые глухими ударами отдавались в мою спину через обмякшее тело бандита..

От невыносимой боли в руках и голове, у меня потемнело перед глазами, и я стал проваливаться в бездонную черную пропасть..

Глава 4

Когда я пришел в себя, то почувствовал, что я раздетый лежу на самом берегу Иртыша, и меня моют холодной водой и ощупывают теплые папины руки. Боль пришла внезапно и везде. Болели ладони, даже не болели, а горели огнём, и любое мое движение приносило резкий взрыв боли. Болело ухо и правая часть головы. Правый глаз отек и не хотел полностью открываться.

Папа внимательно меня осмотрел и сказал:

– Все в порядке, сынулина, все в порядке, все позади, мы справились.

Я увидел, что два его друга спешно закидывают что-то в овраге свежесрезанными крупными ветками. Он перехватил мой взгляд и сказал: