Соседи

Говорят, что из всех отпущенных человеку благ на земле вряд ли что может сравниться с радостью дружеского расположения к нему, взаимности и понимания. Точность этого наблюдения мы ощущаем постоянно, наверное, ежедневно, общаясь и с товарищами по работе, и с соседями по дому, квартире. С соседями-то в первую очередь. И особенно на селе, где эти отношения выражаются наиболее непосредственно и ярко, и где не случайно родилась поговорка: соседство – взаимное дело.

«Добрый сосед! Как это много значит, – читаю я в письме Маргариты Милюшиной из Ярославской области. – Он в первую очередь – настоящий товарищ, способный понять тебя и помочь в случае надобности. Помню, бабушка моя часто говаривала: «Не надобно ржи сусек, если есть добрый сосед». Вот таким человеком для меня оказалась Тося Антонова, благодаря которой я, с пяти лет сильно болеющая, обрела в себя веру и стала полноправным членом нашего общества. Это она каждый вечер забегала к нам в дом, присаживалась ко мне и рассказывала о мужественных и волевых людях. И это она привела меня к себе на работу, помогла освоиться в диспетчерской. Мне думается, на таких отзывчивых и душевных людях и держится мир». Это убеждение девушки разделяют многие авторы писем. Приводя примеры взаимовыручки и искреннего участия, взаимопомощи и добросердечия со стороны соседей, они в своих суждениях по этому поводу идут еще дальше.

«Нередко считают, что взаимоотношения между соседями носят только личный характер, – пишет Василий Филиппович Дружинин из Симферополя. – Соседи ходят друг к другу в гости, живут, как говориться в мире, бывает и наоборот, но все это будто бы никак не сказывается на других и особого влияния на жизнь, допустим, всего села, бригады или отделения нисколечко не оказывает. Но ведь это не так! Добрые или недобрые взаимоотношения между соседями, по-моему, создают предпосылки для поддержания того морального климата в коллективе, от которого зависит, насколько люди требовательны к себе и окружающим, доверительны, честны и порядочны. А ведь от моральной атмосферы – кому неизвестно? – во многом зависят и трудовые успехи людей».

Прав Василий Филиппович, безусловно, прав. Читая его письмо, мне вспомнился рассказ, услышанный однажды от управляющего отделением совхоза «Пушкинский», что в Липецкой области, В.Старцева, о красивой дружбе живущих в соседстве двух механизаторов – Михаила Толкалина и Владимира Слепова. Нет возможности поведать о ней подробно, но об одном эпизоде не могу умолчать. Проходил в хозяйстве перед посевной кампанией смотр готовности техники к полевым работам. Члены специально созданной комиссии выявляли упущения, предписывали устранить их в определенный срок. Все это было, понятно, принято к сведению, и недостатки, что комиссия отметила, устранили быстро. И тут-то соседи-приятели решили провести еще одну проверку машин – чисто свою, товарищескую. И еще обнаружили такие отклонения от нормы в их работе, о которых члены комиссии и не догадывались.

Товарищеский контроль – он всегда более требовательный, к тому же Слепов с Толкалиным, работая в коллективе, знали прекрасно, кто там добросовестно относится к делу, а кто с прохладцей. «Эта проверка здорово нам помогла, – признался мне управляющий и заключил: – Вот к каким отрадным результатам приводит доброе соседство».

Что и говорить, радостно слышать такое. И тем более горько встречаться с фактами иного порядка. Я держу в руках отклики на статью «Напраслина», опубликованную в «Сельской жизни» 24 августа 1983 года. Это письма-исповеди об испорченных отношениях между соседями, наветах и оскорблениях, бестактности и мелких, но повседневных обоюдных уколах, что как пыль в бархате, копятся постепенно, а засядут – не выбьешь. Больно читать эти послания. Больно, оттого, что понимаешь: за каждым из них стоит повергнутая в смятение, в пучину злости и желчности человеческая душа, а следовательно жди беды. И я соглашаю с теми товарищами, которые гневно осуждая распущенность, грубость и хамство, говорят о необходимости внимательнее присматриваться к взаимоотношениям между соседями общественным организациям.

«Порою за так называемыми житейскими конфликтами, – пишет нам Терентьев из села Ломовки Саратовской области, – кроются глубокие, общественно значимые вопросы. Вот тому пример. Смешно сказать, но так было: нас обвинили в том, что мы напустили порчу на соседских коров, обладая какими-то «чарами». Я понимаю, по невежеству некоторые люди чего не скажут. Но ведь те, кто по долгу службы призван вести воспитательную работу, должны бы этот факт взять на заметку и провести соответствующие беседы. Тем более, что знают они о случившемся».

Правильно рассуждает товарищ Терентьев. Нельзя оставлять подобное без внимания. И нередко случается так, что те же «темные» люди, прикидываясь простачками, формируют вокруг себя своеобразный моральный климат, затягивают, как в трясину, неискушенные души. И в итоге воинствующее мещанство – явление, порочащее нашу действительность, если его не разоблачать сообща, – начинает прогрессировать. Знаю, есть люди, рассматривающее соседство только как «подглядывание в замочную скважину». Но существует другая крайность: полнейшее равнодушие к тому, что творится за пределами собственной усадьбы. Живя по принципу» моя хата с краю», такие люди не хотят обращать внимание ни на поведение соседа, каким бы хорошим или плохим оно ни было, ни на то, как себя чувствует он, какие радости или заботы испытывает. А это тоже плохо.

Иногда мы вдруг узнаем: такой-то работник, бывший на хорошем счету у администрации, неожиданно вроде бы совершил тот или иной поступок. Затем другой, третий…Начинаем разбираться и видим: падение его началось давно. И об этом знали соседи. Одерни его они вовремя, скажи честно и прямо правду в глаза, забей тревогу – глядишь, и не опустился бы человек. Ведь мы считаем – и по праву – основным воспитателем коллектив. А соседи – это тоже коллектив, хотя и небольшой, и своеобразный.

При присвоении работникам, скажем, таких высоких званий, как ударник коммунистического труда, победитель социалистического соревнования, всегда принимается во внимание и то, как ведут они себя в быту, как «расходуют» свободное от работы время. И тут, пожалуй, есть смысл послушать соседей. Конечно, слушать надо не злопыхателей, не кляузников, а порядочных, честных людей. И коль коснулись мы свободного времени труженика, стоит сказать, что это время – отнюдь не время, свободное перед обществом.

Мы должны постоянно заботиться, чтобы люди досуг свой и отдых использовали активно, для всестороннего собственного развития и тем самым еще больше способствовали процветанию нашего общества. И, очевидно, толковое использование человеком свободного времени будет во многом зависеть от того, в каком окружении находится он после работы, с кем поддерживает отношения, кто его сосед. Повторяю: соседство – взаимное дело.

Слепая любовь

Никто в селе и верить не хотел, что Ефим устроил в доме скандал: выгнал на улицу дочь, поднял руку на жену. Может, наоборот, его из дома выгнали? Все знали Ефима как человека работящего, тихого, а жену его Василису как женщину властную, своенравную. А уж про дочь Эльвиру и говорить нечего. Нигде не работающая, она не то что отца, но и мать ни во что не ставила.

И все-таки скандал был. Трезвый, спокойный Ефим разбушевался, да так, что супруга его вынуждена была взывать к общественности.

Председатель товарищеского суда Николай Иванович Лесиков, побывав у Борисовых, вернулся в контору в растерянности.

– Что? Прикидываешь, когда лучше собрать заседание? – спросил его председатель профкома Василий Егорович Головин.

– Да погоди ты с заседанием, Егорыч, – ответил Лесиков. – Кого судить-то? То ли Ефима, то ли жену его с дочкой?

…Эльвира «хандрила». Приехав с курорта, она теперь целыми днями томно глядела вдаль, а то с утра уходила на речку и почитывала книжечки. Даже проводить в детсад и забрать оттуда ребенка своего и то не хотела.

«Ведь и не стыдно, знать! Молодая женщина, а ничего делать не хочет», – шли по селу пересуды. Услышит их Ефим, помрачнеет, сникнет весь. Дома не раз начинал разговор на эту тему с женой. Но Василиса пресекала его. Какая Эльвира колхозница? Вот подрастет малыш и уедет в город она. Ребенок в колхозный детсадик ходит? Тоже мне, нашли попрекать чем! Переспорить Василису, будь она и десять раз не права, было невозможно, а он настоять на своем не умел. Ефим беззвучно злился на себя, на жену и дочь, видя, как та, полулежа на диване, коротала вечера у телевизора, сердито хлопал дверью, уходил в построенную прошлым летом на огороде баню и курил, курил…

Да, не очень-то сложилась жизнь у Ефима. Его городская жена так и не прибилась к селу, так и не оценила ни его дела, ни его сердца. Откровенно говоря, он побаивался Василисы – женщины в его понятии очень развитой – и по простоте душевной считал: не пара она ему, деревенскому парню. И, боясь потерять сокровище свое, он, бесхитростно любящий, старался не перечить супруге, угождать ей.

Будь Василиса подушевнее да попокладистее, оцени по достоинству кроткое сердце мужа, не было бы счастливее и краше семьи. Но заносчивая и грубая, она, чем больше подлаживался к ней муж, тем больше «сминала» его. А материнскую свою любовь выплеснула на единственную дочь. Выплеснула безрассудно, слепо. Сначала необычным у девочки было только экстравагантное имя. Затем молодая мамаша постаралась украсить его необыкновенного покроя и расцветки костюмчиками, кофточками, платьицами. Наверное, особой беды в этом и не было бы, если б, обряжая Эльвиру, Василиса не преследовала одну-единственную цель – подчеркнуть этакое превосходство своего дитяти над остальными, а заодно утвердить и себя среди матерей как человека особого.

С этого, собственно, все и началось. И чем дальше, тем больше. Со школьных лет немыслимые наряды, в пятом классе – часы, в шестом – дорогие сережки. Работай, отец! И он работал: конюшил, топил кочегарку, шабашил. И все – ни в честь, ни в славу. Дочь и жена не проявляли интереса к делу его, ни разу не спросили: как работается тебе? Не тяжело ли? Конечно, в работе его нелегкой, а порою и грязной привлекательного было мало. «Но ведь благодаря ей живет безбедно семья моя, – рассуждал иногда Ефим. – Дело мое и колхозу нужно. До электроники-то на фермах далековато еше, а навоз всегда будет пахнуть».

Обидно становилось, особенно если замечал, а это случалось все чаще, что жена стесняется его, когда приезжают к ней городские подруги, а капризная, особым тактом не отличающаяся дочь вообще относится с пренебрежением к труду крестьянскому.

Эх, поздно, слишком поздно начал он понимать, что нельзя быть этаким добреньким! Нужно было почаще, с детства, заставлять девицу свою домашние дела делать. Глядишь, и не выросла бы такой. И, наверное, в жизни определилась бы не так…

После десятилетки поступила Эльвира в техникум. Мать на крыльях летала. Приободрился и Ефим, веселее стал смотреть в глаза односельчанам. Но после первой же сессии отчислили их дочь за неуспеваемость.

Мать сбилась с ног. Как быть? Забрать домой дочку? Стыдно. Возвышала, мол, возвеличивала Василиса свое чадо, а оно вон как обернулось.

Какой-то знакомый Василисы пристроил Эльвиру в Липецке техническим секретарем. А вскоре вышла замуж. И через некоторое время привезла родителям внука на воспитание, а сама обратно уехала. Как там жила Эльвира с мужем, отец представлял слабо. Навестившая молодых мамаша хвалила зятя, говорила, что надо бы молодым пособить деньгами: «Пусть встанут на ноги, да на частной квартире живут». Отец не перечил. Полетели в город посылки и переводы.

А на лето приехала дочь к матери и отцу. Одна. И узнал Ефим горькую правду, что дочь его нигде не работала, а с мужем жила без оформления брака. Поссорилась, и возвращаться к нему не будет.

Однажды шел Ефим поздно вечером с работы. Устал, как говорится, ноги бы до дому донести. С утра копался в огороде, потом ездил в лес. Во всех окнах дома ярко горел свет, а в большой комнате был празднично накрыт стол. За ним сидели улыбающиеся Василиса и Эльвира, а рядом с ними какой-то «импортного» вида мужчина – в темных очках и спортивном свитере. Погруженный в нелегкие думы, Ефим открыл дверь в сени и загромыхал кирзовыми сапогами по дощатому полу. Едва взялся за ручку, дверь распахнулась и на пороге появилась Василиса. Заговорила жарко, торопливо, угрожающе: «Куда прешь в таком виде, гость у нас – не видишь. Иди в баню!» Наутро выяснилось, гостем был курортный жених Эльвиры.

В другой раз, придя с работы, Ефим застал только следы нового «зятя»: горы грязной посуды, пустые бутылки из-под дорогого марочного вина. «Стыдятся отца родного, вертихвостки, не показывают горожанину. А знают ли, кого привечают? Такого же захребетника, как и сами. Семью бросил с двумя ребятишками. Теперь, ишь, разъезжает по курортам да и по деревням». Ефим накалялся все больше и больше. Как человек, не умеющий высказать, выхлестать горечь свою в словах, он бурлил внутренне. Боль и горе душили его, требовали выхода. И он «поднялся…