Пролог

С высоты «чертова колеса» на Историческом бульваре, как на действующем макете, воспринимаются контуры Севастопольской бухты, белесая голубизна вод, корабли и суда, неподвижно стоящие у причалов, катера и паромы, пересекающие рейд с разных направлений.

Отсюда, с высоты, легко узнаются исторические памятники и места, известные всему миру по Первой и Второй оборонам города, революциям, да и по событиям дней сегодняшних. Иногда можно увидеть, как боевой корабль, оторвавшись от причала, устремляется к выходу и, пройдя боны, увеличивает ход и быстро скрывается за горизонтом.

Что-нибудь случилось?! Да нет, ничего! Просто – боевая учёба. Иначе бы не заходил в порт очередной красавец теплоход, медленно и осторожно, словно ощупью, отыскивая причал Морского вокзала и швартуясь к нему, высаживая очередную партию туристов и «челноков» с заморскими товарами.

Так что, всё так обычно? Как всегда?

Нет!

И город, и порт, и мы уже не такие, какими были раньше, всего лишь десять лет назад. Смена эпох и тысячелетия врезалась в нашу жизнь, как севастопольские бухты в берега, изменив привычный образ жизни, нарушив связь времён и традиций.

Это на воде не видно линии раздела Союза и Черноморского флота, в частности, на российский и украинский, но она прошла через наши души, оставив неизгладимые рубцы на сердце и в памяти. И боль от этого возникает всякий раз, когда видишь знакомые корабли и суда, но уже под разными флагами, пустующие бочки на рейде, где стояли огромные и, казалось, несокрушимые крейсера и авианосцы, без которых и на миг невозможно было представить себе севастопольский рейд.

Спящие краны судоремонтных заводов, которых уже не будит заводской гудок, когда-то оповещавший город о начале и конце рабочего дня, но нет работы и не о чем гудеть и звать, как это было в революционные и военные годы и в недалёком прошлом.

И здесь, на высоте, и там – внизу у моря – тишина, солнце и зелень да трели птиц, освоивших опустевшие, экологически чистые территории и цеха огромного остановившегося завода.

Что могут сделать время и люди!

Но кружится колесо, и маленькое путешествие подходит к концу, и уже кроны деревьев прячут от глаз небесную синь бухт, корабли и суда, расставшиеся с надеждой сорваться с якорей и ринуться в открытое море, свою родную стихию, и всё, что навечно вписалось в историю Севастополя!

Это можно не видеть, но как это всё забыть?!

А вот и земля! Ступишь на неё, а радости, как бывало после дальних походов, нет! Наоборот, кажется, что не ступил на землю, а упал за борт, и жизненные проблемы, как холодная вода, обступят со всех сторон, пытаясь сломить волю, подавить сопротивление, добиться покорности судьбе – Бог дал, Бог взял! Чего роптать?!

Всё тянет на дно: и груз ошибок прошлого, и неумение жить без руководящей и направляющей, и леденящее, как вода равнодушие к чужим бедам и горю.

И хочет человек вырваться на поверхность жизни, глотнуть привычного воздуха, а сил уже нет. Ох, как нужна ему помощь в это мгновение! Опоздай спасательный круг – и конец!

Но кто бросит ему этот спасательный круг, кто увидит, услышит и вытащит его из бездны и даст возможность вдохнуть желанный воздух, вновь обрести благополучие, работу, покой?!

Кто, кроме Бога, думает о человеке сейчас? В эту минуту?

Человек за бортом!

Вот она, реальность сегодняшнего дня.

Нет, не макет это, а наш родной и в глубине души по-прежнему любимый город, порт и основная (по договору) военно-морская база Черноморского флота – Севастополь!

Да, тот самый Севастополь – город-герой, город русской славы, а ныне – иностранный порт, в котором Россия арендует несколько причалов и береговых объектов для размещения остатков Черноморского флота после дележа, а мы здесь живём и работаем.

Мы – это экипаж судна вспомогательного флота, а я – его капитан.

За многие годы мы настолько избороздили эту водную гладь, что проявись наши рейсы на поверхности, вся бухта была бы заштрихована! Но нет на воде никаких следов, только в «трюмах» памяти всё виденное и пережитое лежит до поры до времени, пока какое-нибудь событие, как всплеск от артиллерийского залпа, не возьмёт нас в вилку, и мы не почувствуем, что следующий залп будет накрытием.

В команде в основном старые моряки, всю жизнь проработавшие и прослужившие на флоте и после ухода на пенсию не расставшиеся с ним. Это люди высокой профессиональной выучки, морской культуры и особого понятия чести и достоинства. Все работают добросовестно и не по возрасту лихо. Дело наше нехитрое – подавать на корабли и суда технические масла, без них ни кораблю, ни судну хода нет.

В конце рабочего дня мы получаем от диспетчера план на следующие сутки, а утром, приготовив судно к походу, следуем к месту подачи. Отшвартовавшись к кораблю или судну, после выполнения обычных формальностей приёма-передачи подаём шланги, включаем насос, и – пошло-поехало! Работаем без перерывов, пока не выполним приказ-задание, переходя с одного причала на другой, обеспечивая иногда по нескольку «единиц», то есть кораблей и судов, в сутки, задерживаясь, если нужно, и на ночь, и на следующий день.

Просто? Да!

Но кажущиеся простота и лёгкость на самом деле требуют навыков, силы и ловкости. Попробуй потаскай несколько десятков метров толстых резиновых шлангов, заполненных маслом: то их подай, то убери! А у кораблей чаще всего и борт высокий, и приёмник далеко.

И уж чтоб совсем скучно не было, этим же морякам приходится нести ходовую вахту в машинном отделении, на руле, вести наблюдение и выполнять авральные работы на швартовках.

К концу рейса я нутром чувствую, как подустали мои моряки, как ноют у них плечи, тяжелеют ноги, как внешне суровей и немногословней становятся они.

Но никто не сдаётся, все делают вид, что всё в порядке, и даже шутя показывают моему помощнику истёртые до дыр, промасленные рабочие рукавицы, мол, пора менять, зная, что ещё не истёк их трёхмесячный срок носки, и больше показывая через них свой труд, неутомимую готовность работать до упора. А категорический отказ помощника, посылающего их совсем не за новыми рукавицами, скорее развеселит, чем испортит настроение.

Порой кажется, что мы испытываем себя этой работой и рады, что, отплавав свои океанские мили, мы ещё в строю и можем что-то делать по-морскому профессионально, добротно и красиво.

Работа – это наш спасательный круг, счастливые совпадения наших желаний и возможностей. Нам повезло больше, чем другим: мы остались с флотом, которому отдали свои лучшие годы и сполна разделили его судьбу. И если в плане на завтра есть выход на обеспечение, значит, флот живёт, живём и мы!

И так изо дня в день, из года в год, с многократно просроченным докованием и ремонтом, со сверхмизерным снабжением судна необходимым имуществом, с сокращенным до предела штатом мы продолжаем плавать и обеспечивать корабли и суда Черноморского флота, не сорвав ни одного выхода и подачи, без происшествий и аварий, не возомнив о себе больше, чем требует совесть и долг моряков.

Но вот на очередную пятницу выхода нам не запланировали. Посоветовавшись с помощником и старшим механиком, решили отпустить пару человек в отгул, а остальным взяться за бесконечные судовые работы: прибраться в трюмах, в машинном отделении, устранить появившуюся ржавчину на верхней палубе и надстройках, то есть драить, чистить, швабрить, да плюс ещё выполнять огромный перечень попутных работ, необходимых для благопристойного содержания судна.

Конечно, покрасить судно риполином – нынешней капитанской зарплаты не хватит – не те времена, но наш коллективный опыт позволял нам находить резервы в самоснабжении, чтобы быть, если скромно сказать, не хуже. Сейчас так поступают все, кто дорожит своим рабочим местом и не думает расставаться с флотом.

Это не псевдопатриотизм, а жесткая необходимость. И тут тоже совпадают интересы флота и экипажа – любой ценой сохранить то, что осталось на плаву, и выжить самим в это нелёгкое для флота и нас время.

Маячивший отдых с плавным переходом от стояночной пятницы к летним солнечным выходным дням подыгрывал воображению своей ощутимой близостью, и с приподнятым настроением, шутя и улыбаясь, мы разошлись по домам, спеша обрадовать родных и близких своими грандиозными планами: поехать на пляж с гостями, или что-то важное сделать на даче, или просто заняться вечным ремонтом машины или квартиры. У каждого своё!

И всё так бы и было – и закончилась бы очередная рабочая неделя, не оставив особого следа в памяти своей будничностью и привычным однообразием рабочих дней, и прошли бы выходные с единственным жгучим впечатлением от яркого солнца и моря в виде загара до ожога третьей степени носа и спины, и в понедельник, не то отдохнувшие, не то уставшие от отдыха, мы бы вновь собрались на судне, покрасневшие, как только что выловленные барабульки, спешащие поделиться с друзьями всем виденным и пережитым, пока утверждается и согласовывается план выхода на обеспечение.

Всё так бы и было, если бы…

День первый, пятница

Ещё спускаясь к морю, я увидел несколько человек, стоящих у сходни судна и периодически поглядывающих в сторону моего появления. «Меня ждут», – сообразил я.

По специфическим высоким тульям морских фуражек, сшитых по спецзаказу, и другим характерным признакам я узнал своё начальство и удивился такому раннему визиту. Если б к обеду – всё было бы ясно: к такому случаю у меня всегда есть капитанский НЗ, как велят традиции. А тут…

«Неспроста это, – подумал я, взглянув на часы, – ещё и восьми нет. – Не рано ли?» – спросил я сам себя, продолжая идти, не уменьшая и не увеличивая шаг. Так я приду вовремя, избавив себя от нелепых вопросов.

Такой чести раннего посещения мы удостаиваемся редко, главным образом (я трижды сплюнул мысленно), когда есть ЧП. Оставшиеся метры и минуты я гадал, что могло случиться, и однозначно ЧП отбросил, как нечто нереальное: случись чего, диспетчер сразу бы позвонил наверх по команде, а затем «радостно» передал бы мне приказание срочно прибыть на судно лично или сразу же вызвать весь экипаж. «Значит, что-то другое», – сделал я первый вывод, видя, что судно стоит без крена и дифферента, а экипаж уже на борту и начальство не заходит и не уходит. Но удовлетворения от экспресс-анализа и выводов по обстановке не получилось: что-то беспокоило меня в этой ситуации, а что – ответа не было.

Ещё раз молниеносно перебрав в памяти события последних дней, я не нашёл в них никаких «криминалов», по которым надо было «платить», и это ещё больше смутило меня.

Причина, приведшая их сюда вопреки традициям и установленному порядку, должна быть весомой, значительной и находиться за пределами круга обязанностей диспетчера, иначе я бы уже всё знал.

А беспокоиться было отчего, время такое, всего ожидать можно – капитализм!

Мой старый товарищ, сосед по причалу, капитан судна, именно так узнал о том, что стал безработным: утром потоптались на причале лица неславянской национальности и наше начальство, а к обеду, не к столу будет сказано, как молотком по темечку:

– Продано!

Не лучше и другой вариант. Вызвали капитана на причал у сходни (чего баловать разнообразием!) и без обиняков объявили:

– Готовьтесь! Есть приказ о передислокации судна в другой порт! – И фантазии не нужно, чтобы представить лица обоих капитанов и экипажей после таких встреч у сходни!

Так что опасения оправданны: по нынешним временам от начальства всего ожидать можно! Во всех случаях это всегда внезапный сильный удар, ломающий жизнь, а то и судьбу.

В морской практике существует правило: если имеются сомнения в отношении наличия опасности, то следует считать, что она существует.

Когда осталось совсем немного, я сбавил ход, оттягивая встречу и окончательно готовясь дать полный вперёд или назад в зависимости от обстановки. Не скрою, дурное предчувствие преобладало – наверное, инстинкт самосохранения.

Все повернулись ко мне. Несмотря на то, что начальство, по-видимому, заждалось, церемониал встречи был соблюден, и весьма корректно, как на официальном приёме. Я поздоровался со всеми, каждому пожав руку, и вопросительно вперил (слово-то какое!) взгляд в глаза капитану-наставнику – моему непосредственному начальству, ожидая объяснения столь торжественно-неурочной встречи. Ждать не пришлось.

Обращаясь ко мне по имени и отчеству, суровым, но доверительным голосом, словно от имени и по поручению награждая меня высоким чином или орденом, или исполняя какой-то театральный монолог в любительском театре закрытого гарнизона из пьесы прошлых лет с однобоким патриотическим уклоном, выдерживая должную тональность и паузы, чеканя каждое слово, и вместе с тем как-то отечески и начальственно, чтобы не дать возможности усомниться в необходимости соблюдать субординацию и табели о рангах, на одном дыхании он выдал такой спич, который и десять лет назад вызвал бы прогиб груди колесом от сознания собственной значимости в соучастии в делах государственной важности.

– Сегодня у вас внеплановый выход на заправку корабля, идущего на боевую службу в Средиземное море с правительственным заданием. Постарайтесь! Не подведите!

Кратко, чётко, внушительно!

Давненько я не слышал такого ласкательного для огрубевшего уха и уважительного для души задания!

Но и я не подкачал! Не дрогнув ни одним мускулом лица, не то подыгрывая ему, не то впадая в гипноз от воздействия забытых чарующих слов о государственном задании (надо ж – государство вспомнило о нас!), с не меньшим пафосом и в том же ключе от имени экипажа я заверил, что задание (чуть было не сказав: Партии и Правительства!) выполним.

Собственно, ни у капитана-наставника, ни у меня сомнений, что так и будет, не возникало.

Испросив разрешение и получив «добро» выполнять, я пошёл к диспетчеру, несколько шагов еле сдерживаясь, чтоб не то чтоб расхохотаться, а даже улыбнуться, чтобы не испортить впечатление от прекрасно разыгранного старомодного спектакля.

И лишь успокоившись, я почувствовал, что это совсем не смешно, да и грешно смеяться над тем, что когда-то было нашей жизнью.

Действительно, всего лишь несколько лет назад подготовка к выполнению такой задачи сопровождалась бы партийным собранием, взятием экипажем соцобязательств и встречных планов с общей направленностью качественно и в срок выполнить государственное задание.

Вспоминает ли кто сейчас об этом? Вряд ли. Только старшему поколению трудно избавиться от этих атавизмов, его слишком долго и упорно учили и жестко спрашивали, если что не так.

Что было, то было. Но именно из прошлого мы перешли в настоящее, почти не изменив ни формы, ни содержания таких понятий, как уважение к своему труду, преданность флоту и бесконечная вера в справедливость своего правого дела – флот будет востребован!

Диспетчер был ещё более лаконичен и краток, вручая приказ-задание на выход.

– Распишись! Вопросы?

– Почему выход вне плана? – спросил я без всякой надежды на вразумительный ответ.

– Приказание сверху. Ещё вопросы?

И прочитав приказ-задание, где были не менее чётко расписаны действия экипажа на выходе, указано время подачи, корабль-приёмник и другие необходимые данные по работе, а также получив дополнительную информацию по обстановке на переходе, прогноз погоды, указания по связи, я вышел и направился к судну, улыбаясь в пути умению начальников так представить внеплановый выход, что всё сказанное ими принимается без сомнений и возражений, как должное и единственно правильное.

Теперь все начальники уверены, что дело будет сделано, а я – что экипажу будет зачтено как плюс на будущее.

И лицевая сторона медали производственных отношений сияет и блестит, олицетворяя взаимное удовлетворение и согласие.

Но есть у этой медали другая сторона, о которой и начальство и я, как капитан, стыдливо умолчали, хоть и она не менее важна для экипажа и выполнения поставленной задачи.

Ну, прежде всего это сам внеплановый выход. Какие бы государственные цели он ни преследовал, всё равно это конкретная должностная халатность вполне реального человека. Этот «кто-то» забыл включить в план подготовки корабля пополнение запасов технических масел.

Этот «кто-то» не подал в план обеспечения подачу масел нашим судном.

Эти же «кто-то» после того, как осознали свои упущения, испугались докладывать по инстанции до лица, утверждающего план обеспечения, и пошли обходным путём – лично договориться с начальством нижнего уровня, которому такое неофициальное обращение может польстить или дать надежду списать какие-либо грехи в будущем.

Мотивов и толкований этой ситуации предостаточно, но суть, объединяющая круговой порукой всех «кого-то» и наше начальство, одна: грубое нарушение руководящих документов, определяющих организацию обеспечения сил флота. И в этом хитросплетении личных просьб, звонков, приказов и распоряжений учитывается всё, и прежде всего своё алиби от ответственности за невыполнение этих руководящих документов. Всё, кроме интересов судна и экипажа.

Ну кому какое дело, что накануне планового стояночного дня часть людей отпущена в отгул за дежурство и переработку, и их уже не будет к началу съёмки с якоря и швартов. Они физически не успевают прибыть на судно по вызову, а заменить их некем.

Кому какое дело, что та же работа ляжет на сокращённый экипаж, и уже шланги таскать будут не четыре человека, а всего лишь два, причём когда один в трюме (по расписанию), на верхней палубе остаётся один «бурлак», к которому потом в нарушение расписания по подаче подключаются все остальные, и капитан в том числе.

Нарушаются и другие документы, определяющие безопасность и безаварийность подачи разрядных (опасных) грузов, каким является техническое масло.

И этот ком нарушений, случись что-нибудь (не дай Бог, конечно! А вдруг?!), как лавина, сметёт капитана с должности, да и экипажу достанется.

И всё потому, что он, капитан, сознательно принял на себя всю ответственность за чьё-то головотяпство, за чью-то некомпетентность, обычную житейскую трусость, исходящую из естественного чувства самосохранения, когда «моя хата с краю» при любых негативных обстоятельствах.

Это та теневая сторона медали, скрывающаяся за внешней благопристойностью, толкающая и капитана, и остальных соучастников на безоглядный авантюризм и