© Александровский Г.Я., 2017

© Издательство ИТРК, издание и оформление, 2017

I. Из цикла «Размышления»

Ночь в городе

 
Я прохожу по улицам пустынным
В полночный час, когда все люди спят.
А фонари таинственно и длинно
Построились в один пунктирный ряд.
Я прохожу по скверу по ночному.
Густые тени расстелили сеть.
И кажется, что завтра по-иному
Я мог бы о прошедшем не жалеть.
А звёздный блеск и шорох листопада,
Как молния и как оглохший гром.
Я ухожу. Полночная прохлада
Мне говорит о чём-то дорогом.
 

1947

Памяти матери

 
Я старею. Правда, незаметно.
И в душе по-прежнему я юн.
Лишь неумолимая примета
В волосах печать кладёт свою.
Иногда в раздумии глубоком
Я к тебе приблизиться хочу,
Чтобы в полусвете спящих окон
Прислониться к твоему плечу.
Чтобы успокоила меня ты,
Тёплой лаской силы придала.
Неужели ты со мной когда-то,
Словно чудо, рядышком жила?
 

1949

О матери

 
Я сегодня узнал из газет,
Что вождю уже семьдесят лет,
Что он – гений по всей земле,
Что он спрятан от нас в Кремле.
Я хотел бы встретиться с ним
Без свидетелей, с ним одним,
Осмелеть и вопрос задать:
«Кто убил мою мать?
Кто на склоне февральского дня
Оторвал её от меня?
И увёз. И сгноил в лагерях,
Породив в моей жизни страх.»
 
 
Не один отгорит рассвет —
Не дождусь от него ответ.
 

1949

«Диплом в кармане – слава богу!…»

 
Диплом в кармане – слава богу!
Прощай, Магнитка! В добрый час!
Швыряет в новую дорогу
Меня судьба в который раз.
 
 
Я уложу свои манатки
В фанерный чёрный чемодан.
Без сожалений и оглядки
Дороге дань опять отдам.
 
 
И лишь потом, когда забуду
Страсть к переменам и езде,
Я о Магнитке помнить буду,
Как о немеркнущей звезде.
 

1950

Не придёт

 
В сумерках, пьянящих, как хмельное,
Небо даже опустилось ниже.
Никогда уж больше не увижу
Я лицо знакомое, родное.
 
 
Я уеду в голубые дали,
Здесь оставив молодость лихую.
И, уже прощаясь, на вокзале
Добрых твоих рук не поцелую.
 
 
Не придешь к отъезду в неизвестность.
Не прольешь нечаянные слёзы.
Только уплывающая местность
Мне кивнет в вагон листвой берёзы.
 

1950

«Мне больно от своих бессилий…»

 
Мне больно от своих бессилий.
Вот говорят: есть тема – труд.
Я пробовал. Не выходили.
Стихи на подвиг не зовут.
 
 
Меня Есенин, Блок и Брюсов
Разворовали по частям.
Стал превращать в поэзомусор
Свои стихи назло вождям.
 
 
И, не мечтая о награде —
На что мне звяконь орденов?
Шепчу я чувствами в тетради
В угаре искренних стихов.
 

1951

«Мне говорят: хвали высотный дом…»

 
Мне говорят: хвали высотный дом,
Канал на Волге, лесонасажденья.
А я молчу. Ну что же толку в том,
Что я совру, попав под настроенье.
 
 
Ведь если б я пленился красотой
И грандиозностью великих строек,
То и тогда бы ни одной строкой
Редакции любые не устроил.
 
 
Мои стихи, как камерный оркестр,
Как тайна непорочного зачатья.
Для них в печати прочно места нет,
Поскольку искренность не для печати.
 

1952

День рождения

 
Мне – двадцать девять.
Я уж не пацан.
Стал сдержан, вежлив
И порой задумчив.
На каждый день
Я составляю план,
Чтобы прожить его
Значительней и лучше.
Чтоб в каждом дне
Была иная новь.
Чтоб помыслы
Свершалися благие.
Но всё равно,
Из ношеных штанов
Никак не вылезу —
Нет денег на другие.
 

1957

«В пространстве вечном…»

 
В пространстве вечном
Жизнь – всего лишь вспышка.
Зачем грустить о ней нам и жалеть?
Ведь всё равно бессмертного излишка
Нам не дано. И лучше не иметь.
 
 
Зачем нужна затянутая старость,
Когда от дел не пухнет голова,
Когда давно все сказаны слова,
И сердце жжёт проклятая усталость?
 

1957

«Сын пришёл домой…»

 
Сын пришёл домой
Грязнее осени.
Я беру ремень и…
Что вы – нет.
Бить не стал.
Мне тоже было восемь
Босоногих и беспечных лет.
Приходил домой и я
Чернее ночи,
Рваные штаны,
На лбу синяк.
Мать меня ругала,
Но не очень.
Видно, вспоминала
Про себя.
 

1957

На вокзале

 
Я давно не снимался с места
И оброс домашним покоем.
Только сердцу в груди – что такое? —
Очень часто становится тесно.
Чтоб развеять шальную тревогу,
Иногда прихожу на вокзал я,
Прохожу по вместительным залам
И с перрона смотрю на дорогу.
Здесь движением всё отмечено.
Здесь прощаются и встречаются.
Может быть, наша жизнь заключается
В этом движении вечном?
И порою мне хочется очень,
Вспомнив жизни своей весну,
Сесть в вагон и махнуть, между прочим,
На какую-нибудь целину.
 

1958

«В юности всё понятно…»

 
В юности всё понятно:
За тысячи миль езжай.
На картах цветные пятна
Зовут в неведомый край.
 
 
Но к тридцати, успокоясь,
Нас тишина манит.
Но почему этот поезд
Чувства тревожит мои?
 

1958

«Это всё уже было и скрылось…»

 
Это всё уже было и скрылось:
Вязь дорог, перебранка колёс.
Но зачем же, скажите на милость,
Меня снова зовёт тепловоз?
Налетел неожиданно, свистнул.
Под откосом качнулась трава.
И умчался в восход золотистый
Быстроногий стальной караван.
Ярче вспыхнули блики на рельсах.
Быстро таял прозрачный дымок.
Я бы тоже далеким рейсом
В этом поезде ехать мог.
Ехать, ехать мечте навстречу,
Для свершенья великих дел.
Но держали меня за плечи
Будни в мелочной суете.
Только эти цепи не крепки.
Я порву их и утром одним
Из-под низко опущенной кепки
Улыбнусь на прощанье родным.
Улыбнусь и умчусь. И за мною
Будут долго бежать провода.
Голова моя светит весною,
С моим возрастом не в ладах.
 

1958

«В окно влетает утро, не спеша…»

 
В окно влетает утро, не спеша.
Будильник кукарекнул шестичасный.
И день начался, размешав
На горизонте голубое с красным.
 
 
Пора вставать, включаться в общий ритм.
Ведь жизнь не будет ждать тебя, лентяя.
Умывшись соком ягодной зари,
Я новый день с улыбкою встречаю.
 

1958

«Штормит, но катер смело…»

 
Штормит, но катер смело
Сквозь брызги мчит вперёд.
А волны очумело
Бегут наоборот.
А мне и жуть, и любо
Встречать волну лицом.
Обветренные губы
Облизывают соль.
И кажется, что ныне
Ещё запрошлый век,
А я на бригантине
Преследую корвет.
Что громко рвутся ядра
И паруса хрипят.
Мои пираты рядом
Кого-то матерят.
Но тих и мирен берег.
Бессвязен чаек спор.
Ну кто бы мог поверить,
Что в сердце моём шторм!
 

Ялта. 1962

«На синей морде неба…»

 
На синей морде неба
Красные губы зари.
Луна, как краюшка хлеба,
О чём-то мне говорит.
Повесили сети веток
Ивы на берегу,
И ловят остатки света
Травы густые в лугу.
В такой замечательный вечер
Сбежать бы к реке босиком,
Чтоб ветер хватал за плечи
Резвящимся дураком.
Чтоб ноги из трав-капканов
Выдергивать, напрягшись.
И чтобы понять: как рано
Мы входим во взрослую жизнь.
 

1964

Москва – Сокольники

 
Дорога мне родная улица,
На которой я жил и рос,
Где сейчас всё ещё сутулится
Дом наш старый, как Дед Мороз.
Скоро-скоро сломают стены.
Будет новый этажиться дом.
Но от этой большой перемены
Будет пусто в сердце моём.
Будет не за что ухватиться
Моей памяти в прошлых днях.
Годы, годы, вы, словно птицы,
Покидаете все меня.
Потому дорога мне улица,
На которой я жил и рос,
Где ещё хоть кряхтит, но трудится
Дом мой старый, как Дед Мороз.
 

Москва. 1969

Возвращение

 
Сколько лет я не мог вернуться.
Но однажды приехал. И вот
Прохожу по старинной улице
Мимо серых кривых ворот.
Прохожу, мрачным чувством влекомый,
Но во двор не могу зайти.
Там на месте старого дома
Новый дом начинает расти.
Словно что-то из жизни взято.
Грустно видеть, как тает след.
Детство, словно лишние пятна,
Вытирается тряпкой лет.
Я весь день проходил по улице
И в раздумии хмурил взгляды.
Сердце бедное, не волнуйся,
Это всё так и надо.
 

Москва. 1969

«Устал я притворяться…»

 
Устал я притворяться,
Что жизнь меня влечёт,
Что я хочу смеяться,
А не наоборот.
Устал встречать рассветы
И стыть под снегопад.
Устал я слать приветы
Впопад и невпопад.
Устал ругать работу.
В рот капли не беру.
Со мной случилось что-то,
А что – не разберу.
А, может статься, люди,
Уйти мне от стихий.
Ведь всё равно не будут
Читать мои стихи.
Моё забудут имя,
Что жил на свете зря.
И для других поднимет
Свой алый флаг заря.
Заря иной надежды,
Иного бытия.
А что там было прежде —
Им не отвечу я.
 

1970

«Шёл я поздно. Фонари горели…»

 
Шёл я поздно. Фонари горели.
Падал снег, танцуя на весу.
Тополя от холода скрипели.
Улица готовилась ко сну.
И совсем нежданно и случайно
Я увидел в свете фонаря:
Сыпалась с небес на землю тайна,
Яркими алмазами горя.
Словно вдруг перевернув страницу,
Я попал в мир сказки и мечты.
Будто я поймал перо жар-птицы
Небывалой, чудной красоты.
Я забыл заботы и печали,
Что наутро снова – труд и бой.
А алмазы сыпались, встречая
Снежные ладони мостовой.
 

1973

«Сидеть в квартире нет резону…»

 
Сидеть в квартире нет резону
В разгаре выходного дня.
Ушла куда-то к горизонту
Узкоколейная лыжня.
Обуйся в лыжи, палки – в руки
И, споря с ветром, убегай
Туда, где убивают скуку
Снегов крутые берега.
Я замираю в быстром беге
И ожиданием томлюсь,
Что на лыжне-узкоколейке
Вдруг прямо в детство возвращусь.
Вот голова моя дурная —
Всё перепутал, переврал.
И, кверху ноги задирая,
Упал в сугроб и заорал.
А что я думал? Что вернётся
Назад ушедшее давно?
Моя спина уже не гнётся.
И взгляд не остр. И лет полно.
Пора на основаньи КЗОТа
На пенсию услать меня.
Ушла куда-то к горизонту
Узкоколейная лыжня.
 

1973