Каждый правильный ребенок должен проводить лето на воле. И не очень правильный тоже. В деревне, на даче, но не в пыльном городе. Мне с этим повезло, у бабушек-дедушек были вольные деревни и дачи.

У деда с папиной стороны дом в деревне. Большой, старинный дом, который принадлежит нашей семье уже не первый век. Летом в этом доме собирались все младшие поколения дедовых детей. Набиралось нас человек пять, разновозрастных. Мне повезло, внучка была одна – это я. Поэтому мне многое позволялось. Кататься на козе? Пожалуйста, даже если не доена. Дед усаживал меня на спину возмущенной скотинке, я держалась за рога, боялась и все же подгоняла козу голыми пятками.

– Давая, давай, снулая! – я вопила воинственно на весь двор, подражая деду.

Коза, ополоумев, мчалась к спасительным воротам, брыкаясь и пытаясь сбросить меня со спины. Я держалась изо всех сил. Дед помогал. Но однажды он решил проверить, насколько я сильна в козьем родео, и отпустил. Когда я почувствовала, что осталась без поддержки, а коза поняла, что хозяин уже далеко, началось самое веселое! Я вцепилась в рога, как утопающий в соломинку, заорала, чем подстегнула козу еще больше. Коза начала брыкаться и носиться по двору, попутно врезаясь рогами в забор. Каждый раз, когда она неслась на бешенной скорости к забору, я закрывала глаза, судорожно сжимала пятками ее бока и прощалась с жизнью. Через несколько ударов и проломленных досок коза резко сменила тактику и стала биться о забор боком и моей ногой. В ногу впились занозы, я разозлилась и решила покорить это дикое животное. Животное тоже решило добить седока во что бы то ни стало. Еще пара секунд, показавшихся мне вечностью, и я лежала в теплой коровьей лепешке. Коза победно прошлась боком, искоса и со злорадством глядя на меня, мекнула и пошла на дойку. Прабабушка обозвала нас с дедом паразитами, хлопнула дверью хлева и стала утешать кормилицу и милку. Коза жаловалась ей на пережитые мучения и на паразитов-мучителей. Дед, сдерживая смех, вытащил меня из коровьей лепешки и потащил в баню отмывать.

С этого дня мы не ладили с козой, делая друг другу всякие мелкие пакости. Она в удобный момент пыталась поднять меня на рога и презрительно мекала, я показывала ей язык и пуляла в нее репейными бомбами или ловила за хвост.

Но молоко этой снулой козы я любила. И поэтому приходилось терпеть ее вздорный характер.

Подпаски

Каждая приличная семья в деревне держит корову, да не одну, еще козу, овечек. К приезду городских детей деревенские готовятся всю неделю – масло, сметана, творог и трехлитровые банки молока. Все храниться в холодильниках и в холоднике. Это загадочное место находится в нижней клети, под домом, в вырытой в земле яме, куда всю зиму по старинке стаскивали большие глыбы льда, прикрывали досками и старыми овечьими полушубками. Лед хранится почти до августа.

В самую жару я начинала ныть, чтобы меня туда пустили. Прабабка Дуня, в свои девяносто лет сухая и прямая, как жердина, такого баловства не одобряла. Она воспитала за свою жизнь уже не один десяток детей, внуков и правнуков и не особо церемонилась с этой мелочью. Мало ли, что жарко, в холоднике стоят продукты, это жизнь и сытость семьи, и выпускать за зиму накопленный холод – баловство. Прабабка прошла две войны, раскулачивание, расстрел мужа и подняла на ноги троих детей из тринадцати. А жару можно и перенести.

– Иди в клить. Там прохладно.

Там, конечно, тоже интересно, темно, пахнет старыми вещами. А спать в жару там хорошо. Среди шуб, развешанных по стенам, велосипедов, веников для бани, трав в пучках, санок, старых ведер и прочего интересного хлама стоят панцирные кровати с растянутыми от постоянного прыгания на них сетками и блестящими шишечками на спинках. Окон в клети нет, только небольшая отдушина, днем заткнутая тряпьем, чтобы жара не проникала в клеть. В отдушину ночной ветерок приносит прохладу, что-то убаюкивающее шуршит в дальнем углу: то ли мыши, то ли кошка на охоте. Здесь хорошо рассказывать друг другу страшные сказки и бояться всем вместе, пока не заснешь. Это ночь без взрослых. Правда, дед или прабабка приходят проверять, не зажигая света, чтобы не напускать комаров, спят или нет эти «окоянные», но мы их слышим заранее и притворяемся спящими, тихонько хихикая под тяжелыми ватными одеялами.

Но сейчас хочется в холодник. В середине июля уже успеваешь соскучиться по снегу и льду, и так интересно прижать ладошку и почувствовать мокрый ледяной бок когда-то бывшей сосульки. Там стоят банки с молоком, дедова бражка, рыба, замороженная в кусках льда еще с зимы, выглядит как доисторическая. Вкусно пахнет мокрой землей.

Такие сокровища нужно делить с подругой. В гости ко мне приехала Панама. Зовут ее, конечно же, нормальным именем Галя, но детство – это такое время, когда на любую фамилию можно придумать кличку. Иногда они подходят человеку удивительным образом и сохраняются на всю жизнь.

Я водила ее по огороду, показывала ягоды и кислый щавель. Показывала верхнюю клеть, нижнюю, показывала – под ворчание прабабки – голбец, там хранятся овощи. Но чтобы попасть в это удивительное место, надо было снять все половики, открыть тяжеленную дверь в полу, потянув вдвоем за кованное кольцо, встать на коленки и принюхаться, свесив головы вниз. А пахнет там особенно. Сейчас бы я сказала, что пахнет сыром с благородной белой плесенью, который я обожаю с кофе или красным вином, но тогда я «таких слов отродясь» не слыхала, как говорил дед. Мне просто нравилось. И мы нюхали.

Прабабка смотрела на нас от печи, вздыхала.

– Вот так я твоего папку то и выходила.

– Как? – истории всегда слушать интересно, мы сели на пол среди сбуровленных половиков, свесили ноги вниз, болтали ими и внимали прабабке.

– Дак как… – она поправила белый платок, оперлась на ухват. – После войны-то лекарств не было, все в госпиталя шли. А Гена заболел, сначала решили – просто простыл, а чахнет, и чахнет… совсем загибаться стал. Вот его Шура и привезла ко мне.

– Шура – это бабушка, – я объяснила Панаме. – Она уже умерла.

Но прабабка не услышала меня, рассказывала дальше.

– У него воспаление легких было, дохтур сказал. Надо пи-ни-ци-лин… – прабабка выговорила слово по слогам. – А его не было тогда. Вот и отправили ко мне на всю зиму его. Я и вылечила.

Прабабка говорила это просто, как само собой разумеющееся.

– Травами поила, молоком и заставляла вот так над голбцом сидеть и дышать.

– Дышать? А там что, воздух особенный?

– Да, с плесенью.

Мы спустились в голбец, я уверенно ввернула лампочку, и при желтом свете мы разглядывали полки с банками варенья, грибы, рассыпанные в ларях овощи. По стенам – плесень: