ПРОЛОГ.

– Таким образом, господа, путем нехитрых преобразований обычная, всем нам известная с детства, вода приобретает ряд принципиально новых свойств… часть из которых вам только что была продемонстрирована.

Все взоры обратились на длинный стол, так тесно заставленный приборами, что углядеть, в каком именно находится та самая необычная вода, для неопытного человека было весьма трудно. Достаточно один раз отвлечься, отвести взгляд, задуматься о чем-то своем – и потерять нить рассуждений. Ибо наглядный процесс шел непрерывно вот уже более полутора часов, и все это время звучали пояснения, цитаты, выкладки… Кажется, вон в том аквариуме еще обычная вода, а здесь, на этом краю стола… Хм, интересно. Что это там поделывает рыбка? Ее, помнится, извлекли из обычного пакета, привезенную с рынка, чуть ли не выпотрошенной. Она, кажется, плавает? Нет, в самом деле…

– Это… невероятно, господа! Вы только посмотрите! Она живая!

По рядам зрителей прошло волнение. Все привставали с мест, тянули шеи, поднося к глазам монокли, шепотом переговаривались. Все взоры были прикованы к рыбе, которая неспешно двигалась туда-сюда по сосуду, шевеля плавниками. Слышались изумленные возгласы: «Нет! Не может быть! Это противоречит всем законам… Что скажут в епископате? Но вы видели сами…» – и даже: «Шарлатанство! Колдовство!»

– Удивление многоуважаемого лорда-мэра нетрудно понять, – экспериментатор улыбается в усы. – Но никаким чудом и, тем более, колдовством, здесь, простите за вульгаризм, не пахнет. Это всего-навсего торжество науки и техники… ну и немного воображения. Но воображать – еще не значит колдовать, не так ли, господа? В конце концов, все изобретения, начиная от знаменитой Лейденской банки, тоже сперва появились в воображении своих создателей!

Он смотрит в зал, взгляд светлых глаз скользит поверх голов, но всем кажется, что взор его проникает в каждую душу. Удивительные глаза – ледяные, цвета той самой воды. Луч солнца пробивается сквозь застекленную крышу нового здания Парламента, падает на сосуд с рыбкой, и вода, преломляя луч, начинает переливаться всеми цветами радуги. Рыбка ускоряет темп, начинает вертеться на месте, выделывая кульбиты, словно гимнаст на трапеции. Ее движения становятся резкими, дерганными. Потом внезапно выпрыгивает из воды. Громкий вздох смеси испуга и восхищения. В полете ее тело одевается золотистым сиянием, плавники удлиняются, и она плюхается обратно в воду, где продолжает свое кружение.

– Э-э… уважаемый сэр Макбет, – надтреснутый старческий голос принадлежал лорду Бакинсену, – но что это?

– Наглядная демонстрация возможностей моего изобретения… назовем это живой водой, – улыбается тот. – Как вы видите, рыба, принесенная с рынка и уснувшая сутки тому назад, снова ожила, попав в новую, измененную воду. И даже…приобрела некую живость. Трудно себе представить, чтобы обычный карп в обычных условиях вел себя так резво, не так ли?

– Да уж. Обычно карпы смирно лежат на тарелке, посыпанные зеленью и обложенные зеленым горошком и спаржей, – усмехнулся кто-то в задних рядах, в то время как, немного передохнув у дна, карп снова принялся кружить по аквариуму, как заведенный. Плавники розовым шлейфом тянулись за ним.

Плавники.

Розовым шлейфом.

– И в чем, как вы предполагаете, суть вашего изобретения? Есть ли от него практическая польза?

Военные. Они всегда мыслят прямолинейно. Иногда даже слишком прямолинейно, но тут уж ничего не поделаешь. Издержки профессии, так сказать. Вот и лорд Чармингтон сидит прямой, как палка. Только глаза сверкают из-под нахмуренных бровей.

– Польза будет. И существенная. На первых порах это сила. Энергия, если вам угодно.

– Для чего? Чтобы оживлять рыбок?

– Это одно из свойств моей воды. Но есть и кое-что еще… Достаточно одной капли…

Холеные белые пальцы ученого снова приходят в движение. Два ассистента еле успевают подавать ему нужные реактивы. Они ничего не спрашивают, да он бы все равно не ответил – ученый, готовя очередной опыт, непрерывно дает пояснения для собравшихся здесь лордов. Капельку воды он набирает в пипетку сам. Сам медленно, торжественно, подносит ее к приготовленной смеси. Сам выдавливает…

Столб света бьет в потолок. На миг все ослепли, а когда снова начали видеть, поняли, что освещение изменилось. Несколько матовых стекол нового потолка здания Парламента Палаты Лордов просто-напросто исчезли. Как раз над столом. Только шипит и клубится, медленно оседая, пар, на глазах собравшихся превращаясь в мелкие кристаллики, похожие на соль. Лорды брезгливо стряхивают их.

– Осторожно! Горячо!

– Что это такое, сэр Макбет?

– Стекло и металл. Превратившиеся в пар посредством контакта с моей водой. Эффектно, не правда ли?

– Но ведь это… оружие?

Оружие. Лорды оживились. Вот это уже было проще и понятнее каких-то там химических опытов.

– Не только, – переждав волну возгласов, выкриков и вопросов, продолжил ученый. – Как я имел честь сказать вам в начале моего выступления, у этой принципиально новой воды, которой я придал особые свойства, весьма и весьма широкий спектр действий. Он настолько широк, что исследования еще продолжаются. И впереди нас ждут многие открытия. Но в одном я уже сейчас могу уверить высоких лордов и пэров – все они пойдут лишь на благо империи. На ее процветание, усиление ее мощи и, в конечной роли, к изменению политической картины мира. Сейчас еще трудно представить, насколько и как скоро изменится мир, но что мы с вами стоим на пороге великих перемен – это несомненно. И от вас, господа, зависит, сделать шаг за порог первыми или трусливо прикрыть дверь и ждать, когда ее откроет и воспользуется всеми скрытыми за нею сокровищами кто-то другой.

Он замолчал, опустив руки. Намек, брошенный напоследок, был слишком ясен. Ассистенты отступила на шаг, оставив его одного. Лабораторный стол раскинулся перед ним своеобразным бастионом.

Премьер-министр лорд Чарльз Спенсер, дальний родственник королевы, с некоторым беспокойством покосился на ложу, где обычно восседала ее величество. Королева Анна твердо держала руку на пульсе происходящего в стране. Даже в интересном положении она не пропускала заседаний. И, говорят… но тс-с! Ее императорская особа священна.

– Итак, – промолвил лорд Спенсер, – думаю, господа, мы можем открыть прения по данному вопросу? Эта странная жидкость, которую представил нам сэр Макбет… кстати, если кому интересно, отдаленный потомок той самой леди Макбет!.. Так вот, странная жидкость сэра Макбета… Макбетов эликсир…

– Я предпочитаю называть эту субстанцию просто живой водой, – мягко вставил тот.

– Живая вода? – тут же вылез лорд Бакинсен. – Это уже открыто намекает на сказки, чудеса… колдовство и магию, не так ли?

Лорд Фрамберг, к которому он обращался, лишь поморщился. Его постоянно раздражал этот въедливый старикан. Жаль, что по ряду причин нельзя пересесть!

– Да, – был вынужден сказать он просто потому, что успел изучить характер лорда Бакинсена.

– Тогда уж волшебная вода! – мигом воодушевился тот. – Напиток фейри!

– Называйте, как хотите, господа. Главное сейчас – решить вопрос о ее пользе для короны! – отмахнулся премьер-министр. – Начинаем прения.

Сэр Макбет отступил от стола, опустив руки. Он сделал все, что мог. Сейчас от него мало, что зависело.

Прения продолжались около трех часов, с небольшим перерывом. На всех произвело впечатление последнее представление. Тем более что стекло и металл, превращенные в пар и потом сконденсировавшиеся в виде крохотных кристалликов, служили наглядным доказательством. На тридцать первой минуте второй части заседания лорд Спенсер поставил вопрос на голосование.

– Что ж, при сорока трех «против» и семи воздержавшихся… принято!

Разговоры, споры и даже взаимные обвинения после этих слов зазвучали с новой силой. На ученого, его ассистентов и, самое главное, стол никто больше не смотрел. А если взгляд и скользил по нему, то вряд ли кто мог заметить, что карп с неестественно удлинившимся хвостовым плавником, вдруг прекратил кружение и подплыл к поверхности. Подпрыгнул и выскочил на край, опираясь о стекло крохотными четырехпалыми лапками, пальцы на которых все, кроме одного, противостоящего, заканчивались присосками.

            ГЛАВА 1.

Пять лет спустя.

Верна сбавила шаги. Ноги в старых туфлях болели неимоверно. Не в ее возрасте столько ходить, но ведь приходится. Самой обивать пороги, самой сначала отыскивать клиентов, а потом еще и разносить работу. И непременно по пути заглядывать на рынок и к лавочнику. Да и сейчас весна, иногда на улицах грязь и лужи. Ближе к центру мостовые убирают, но тут, на окраине, где порой вместо тротуаров лишь проложены старые доски, а то и просто щебенка, надо смотреть, куда идешь. И время от времени приходится сворачивать с прямого пути. А что, если заглянуть вон в тот дворик и спросить, не нужно ли кому починить белье?

Раньше у Верны было много работы. Да, собственно, могла и не особо трудиться – деньги приносил муж, ее заработок белошвейки большей частью откладывали на черный день, и без того сводя концы с концами. Но вскоре после того, как Джорджа задавил экипаж – лошади понесли, а он как раз выходил из паба – жизнь повернулась другой стороной. Жить пришлось на заработок Верны. А тут еще и домовладелец поднял плату… в общем, накопленная за несколько лет сумма растаяла буквально за несколько месяцев, и сейчас Верна с трудом представляла себе, как они с Виктором будут жить, если что-нибудь случится.

Вообще-то, белошвейка зарабатывает достаточно – если чинит, вышивает или вовсе шьет белье на богатых. Но для того, чтобы расшивать кружевами тонкие льняные простыни и сорочки, надо либо жить в другом районе, либо работать в магазине дамского белья. Верна пробовала искать работу там, но мадам Пуше, державшая единственный в их районе салон-магазин «Белая бабочка» указала ей на дверь. Не посмотрела ни на образцы, которые принесли Верна, ни на ее просьбы. На мадам Пуше работает уже восемь девочек, ей просто некуда посадить еще одну швею. Да и невыгодно делить на девятерых то, что прежде делилось на восемь! Вот если какая-нибудь из них соберется замуж или захочет оставить место – тогда да, тогда приходите и мы с вами побеседуем…

Нет, без работы совсем уж Верна не сидела. Было в округе несколько семей среднего класса и просто зажиточных людей, которые сами почему-то не могли, не умели или не хотели чинить свое белье сами. У кого-то руки не доходили, кто-то изо всех сил старался пустить пыль в глаза соседям, представляясь более обеспеченными, чем на самом деле. Было несколько одиноких мужчин и вдовцов. Будь Верна помоложе и одного с ними круга, можно было бы… Нет! После смерти Джорджа ей не хотелось впускать в свою жизнь никого. И дело вовсе не в том, что Джордж порой выпивал и в подпитии поколачивал жену. И не в ее внешности, обычной и ничем не примечательной. И даже не в ее бедности, а… не хотелось. И все тут. Да и не одна она вовсе. У нее есть Виктор. Единственный мальчик-юноша-мужчина, которого она любила и на которого не могла надышаться. Тот, ради которого готова была терпеть все – голод, холод, нужду, выходки пьяного мужа. Одного не могла бы вытерпеть – если бы Виктор ее бросил.

Хотя, нет. Об этом и думать-то грех. Второго такого сына еще поискать. Все соседки с ее улицы завидовали миссис Верне Чес – какого она вырастила сына. И красивый, и умный, и работящий… Женщина принимала похвалы, смущаясь и не зная, как реагировать. Она просто любила своего мальчика и знала, что он платит ей тем же.

Она уже подходила к своему повороту, когда городской шум прорезал пронзительный рев клаксона. И почти сразу в отдалении несколько раз глухо хлопнуло. Выстрелы? Прохожие вздрогнули, потом заторопились в разные стороны. Проезжавший мимо кэбмен так хлестнул лошадь, что та с рыси сразу перешла на галоп и промчалась прочь, напугав какую-то парочку, переходившую улицу. Брызги грязи из-под колес обдали женщине юбки, мужчина принялся ругаться. Стоявший на углу бобби* пронзительно дунул в свисток.

(*Бобби – здесь, полицейский).

Все это Верна замечала отстраненно, прижавшись к стене и обеими руками обхватив корзинку, где вперемешку лежали несколько простыней и пара сорочек, а также пакеты из булочной, головка сыра и несколько пакетиков крупы из бакалейной лавки. Выстрелы и гудение слышались с ее улицы, и женщина гадала, что бы это могло быть. Хотя, гадай – не гадай, все знают, что вот такой сигнал слышится, лишь если служба зачистки нашла очередного мутанта.

Несколько минут женщина не могла сдвинуться с места – пока мимо нее, грохоча по брусчатке колесами и позвякивая колокольцами, не прогрохотал крытый фургон, наподобие тех, в каких ездят пожарные команды. Только вместо поливальной установки была металлическая клетка, а вместо пожарных сидели чистильщики. Их сопровождало четверо конных полисменов. Улица, казалось, замерла и оцепенела на те полторы минуты, пока, вынырнув из одного проулка, команда чистильщиков не свернула в другой. Только после того, как цокот копыт замер в отдалении, и все вокруг пришли в движение, Верна Чес отлепилась от стены и заспешила домой.

Улочка шла под уклон, и сейчас это ощущалось особенно остро. Женщина сначала просто шла, потом ускорила шаг, а последние метры до своего дома почти бежала, задыхаясь от волнения и тревожного предчувствия. За последние полгода чистильщики появлялись на их и трех соседних улочках десять раз. Чаще увозили одного-двух, но порой бывало, что хватали сразу всю семью. Так было с Джонсонами, жившими в доме напротив. Забрали самого Джонсона, его жену и ребенка. В доме осталась только старуха, мать Стива Джонсона, которая исчезла несколько дней спустя тихо и незаметно. А еще через несколько дней в их бывшем домике на окнах появились новые занавесочки других жильцов. Несмотря на дороговизну, жилье в здешнем квартале редко пустовало.

На стене на углу соседского дома виднелось черное пятно странной формы – нечто с четырьмя руками растопырилось в прыжке. Земля под ним была темной от пролившейся здесь… крови? Слизи? Воды? Улица казалась пустой, но едва Верна юркнула в свой дом, как послышался торопливый стук.

– Миссис Чес? – она узнала голос соседки, миссис Тук. – Вы вернулись?

Миссис Тук жила в соседнем доме, аккурат напротив бывшего дома Джонсонов и знала все про всех обитателей улицы. Второй такой болтушки, любившей совать нос в чужие дела, Верна не знала. Не открыть было нельзя – иначе в ответ получишь сплетню о том, что замышляешь что-то недоброе. Да и любопытство, смешанное со страхом, требовало выхода. Что бы ни случилось, миссис Тук всегда располагала самыми свежими, хотя и не всегда верными, сведениями.

– Да, я только что вошла, – Верна посторонилась, пропуская гостью.

– И, конечно, не знаете, что тут произошло? – миссис Тук чинно уселась на предложенный стул.

– Я слышала… сирену и выстрелы. Еще с Тир-стрит, – пользуясь моментом, Верна выкладывала покупки и работу на стол и кровать.

– Точно. Выстрелы. Мы все так напугались…

– А что случилось?

– У Петерса… вы ведь знаете старого Джо Петерса, не так ли? У него сын заразился!

– Сэмми?

– Нет, старший, Майкл.

«Заразился» с недавних пор означало только одно.

– Но ведь у него… лихорадка? – ахнула Верна.

– Все так думали. А потом оно проявилось. Старики Петерсы пробовали скрывать Майкла, но Джоан… вы ведь знаете Джоанну? Она кому-то проболталась.

– Джоан совсем ребенок. Она…порой сама не знает, что говорит!

– Да, и поначалу ее словам не верили. Но потом… в общем, к ее словам прислушались и вызвали чистильщиков.

– Бедная миссис Петерс, – вздохнула Верна.

– Еще бы не бедная! Этот мутант ей полдома разнес. А потом на улице…

– Я слышала выстрелы?

– Конечно, в него стреляли! А как еще остановить это чудовище?

– Майкла?

– Вы его не видели, миссис Чес, – авторитетно заявила гостья. – А вот я разглядела очень хорошо. От Майкла в нем мало, что оставалось. Куда смотрели старики Петерсы? О чем думали? Неужели надеялись, что Майкл выздоровеет? А теперь им еще и штраф платить. Ведь этот мутант ранил двоих чистильщиков! Оторвал одному из них руку прежде, чем остальные его расстреляли!

– Господи, – Верна опустилась на второй стул. – Насмерть?

– Нет, – в голосе миссис Тук слышалось разочарование. – Разве мутанта десяток пуль с ног свалят? Его просто оглушили и увезли.

Верна качала головой, не в силах осмыслить услышанное. Про мутантов она знала – и слышала разговоры, и сама несколько раз видела. И каждый раз не могла поверить в то, что происходящее – правда. Тем более что мутанты не походили друг на друга. Кто-то покрывался твердыми роговыми пластинами, как чешуей. У кого-то вырастали дополнительные конечности. Кто-то обзаводился грубыми наростами по всему телу, словно прокаженный – одно отличие, что у прокаженных отгнивают пальцы, носы и уши, а у мутантов наоборот, носы и уши порой вырастали до жутких размеров. Кто-то становился намного выше ростом, кто-то – ниже. Общее было одно – с потерей человеческого облика существа теряли и разум.

– Миссис Тук, я бы напоила вас чаем, – дождавшись паузы, промолвила Верна, – но у нас его осталось так мало, что я, право, не знаю… Я надеялась, что немного заработаю, но раз тут такое…

– Ох, я совсем забыла. Как у вас дела?

– Как обычно. За прежнее заплатили три шиллинга… почти все потратила, отложила разве что в уплату долга за квартиру. И вот еще работу взяла. Рубашки тонкого полотна, надо спешить починить, пока не стемнело.

– Вы так много хлопочите… а что Виктор? Он ведь у вас такой милый мальчик… неужели не помогает?

Вся улица знала, что Виктор Чес с восьми лет, как погиб отец, работает – то разносчиком, то посыльным, то в лавке – но миссис Тук так просто не могла уйти.

– Помогает. Он… должен скоро вернуться.

– Да, вот уж будет ему новость. Они с Сэмми Петерсом друзья.

Посидев и поболтав еще немного, миссис Тук ушла. Верна принялась хлопотать по хозяйству, но все валилось у нее из рук. Пойти, что ли, к Петерсам? Не помочь, так хоть посочувствовать! Интересно, большой на них наложили штраф? И что полагается за сокрытие мутанта? Хоть бы старый Петерс не попал в тюрьму! После того, как «заразился» и мутировал Майкл, единственным сыном и кормильцем в семье Петерсов оставался Сэмми, остальные пятеро – девочки от тринадцати до трех лет. Что с ними будет?

Устав себя терзать ненужными раздумьями, Верна присела у окна, приготовив сорочки для починки. Она знала, что кропотливая работа всегда ее успокаивала, но сегодня все буквально валилось из рук, а стежки выходили неровными. Вдобавок, она потянула нитку и сделала зацепку. Это ее расстроило сильнее, чем казалось – соломинка переломила спину верблюда, и Верна Чес расплакалась, прижав к лицу чужую сорочку.

Она еще всхлипывала, когда хлопнула входная дверь, послышались шаги, и теплые крепкие руки легли ей на плечи:

– Мама? Ты плачешь, мама?

Верна подняла голову. Над нею склонялся Виктор. В серых глазах тревога, волосы взлохмачены, куртка расстегнута.

– Мама? – сын слегка встряхнул ее за плечи. – Почему ты плачешь?

– Ничего, – она вытерла щеки тыльной стороной ладони. – Все хорошо.

– Хорошо? Мам, я же вижу, что ты чем-то расстроена!

– Ничего, – она отложила рубашку. Надо же, помялась. И мокрые пятна от слез видны. Теперь с нею будет возни…– Где ты был?

– Ходил устраиваться на работу. Мы с Сэмми ходили.

– С Сэмми… – она похолодела. – С каким Сэмми?

– Петерсом. С нашей улицы. Он…Мам, ты чего?

– Сэмми Петерс…Он… у него сегодня днем…На нашу улицу приезжали чистильщики и…Они забрали Майкла Петерса, Виктор!