«…и он внезапно почувствовал за своей спиной чье-то надрывное, хриплое дыханье», – старательно выстукивала я на клавиатуре, уставившись в монитор вытаращенными от вдохновения глазами.

– Сена, – произнес где-то рядом голос Влада.

– Я очень занята.

… чье-то надрывное, хриплое дыханье…

– Сена-а-а, – заныл голос, – ну отвлекись на минуточку.

– Владик, отвали от греха!

… надрывное, хриплое дыханье…

– Сенчик, мне очень нужно с тобой поговорить!

– Изыди! – зарычала я. – А то больно сделаю!

…хриплое дыханье… дыханье хриплое… или лучше – сиплое? Или…

– Ну, Се-е-еночка!

…нет, лучше хриплое…

– Сеныч!

… дыхание… дыхание… Черт бы все побрал!

– Чего тебе?! Ну, чего надо?! Не видишь – работаю!

– Между прочим, уже четыре минуты, как обед начался, – принялся оправдывать свое бессовестное поведение Владик. – Идем в буфет, а?

– И вот за этим ты меня оторвал от дела?! – изволила я гневаться. – Чтобы я с тобой в буфет пошла?

– Не только, – Владик переминался с ноги на ногу, поправляя то очки, то прическу, то рубашку, то брючный ремень, что означало у него душевное волненье, сердечное томленье. – Попьем кофейка, и я расскажу, что у меня за заботы.

–Как же ты некстати со своими заботами, меня такое вдохновенье распирало! Ладно, хватит танцевать ламбаду, идем.

Сохранив недоделанную статью, я бросила на монитор взгляд полный сожаления, и отправилась вслед за Владиком в буфет пить кофе и выслушивать его проблемы. А что делать? Друг все-таки…

Буфет издательского дома «Комета» располагался этажом ниже нашей родимой редакции и славился богатым ассортиментом. Железным желудкам армии борзописцев предлагались следующие напитки и продукты питания: кофе растворимый, чай в пакетиках, минеральная вода и кола, два вида «Доширака», бутерброды с колбасой, сыром, быстрорастворимая картошка «Ролтон», а так же лапша «Ролтон» – должно быть, на случай если вдруг организм внезапно откажется принимать в себя «Доширак». Иногда, очень редко завозили маленькие, буквально микроскопические пиццы и буфетчица разогревала их в микроволновке до такой степени, что упаковочную пленку невозможно было оторвать от колбасы и растекшегося сыра. На этом ассортимент исчерпывался. Взяв сразу по два стаканчика кофе и по паре бутербродов, мы уселись за столик. Глубоко вздохнув, я сказала:

– Ну?

Отхлебнув кофе, Владик начал излагать.

– Я, Сен, с девушкой недавно познакомился, совершенно очаровательная особа…

– Погоди, – перебила я, желая поскорее узнать, причем тут я и его новая пассия, – ты с девушками знакомишься беспрерывно, и разве очередное знакомство повод отрывать меня от святого дела – написания статьи? Я сюжет, между прочим, два дня в муках рожала!

– Погоди, Сен, – взмолился Влад, – все равно ведь обед! Так вот, девушку зовут Олеся…

– Из белорусского полесья? Все, все, молчу, рассказывай.

– Так вот, где-то с полгода назад она при каких-то трагических обстоятельствах рассталась со своим парнем…

– О, да, расставание с парнями вообще сопряжено с сильным трагизмом, – с пониманием закивала я, выбирая бутерброд посимпатичнее. – И ты теперь врачуешь ее душевные раны?

– Вроде того, она в сильной депрессии, подавленная такая, плачет часто…

– Владик, хоть убей, не понимаю, причем тут моя персона? Я-то чем могу помочь?

– Не ты, – он допил кофе и взялся за следующий стаканчик, – а Лаврентий.

– Что? – насторожилась я. – Причем тут Лаврентий? Ты мою собаку не впутывай!

– Видишь ли, Олеся обожает собак, особенно сенбернаров, фильмы о них собирает, открытки, картинки, но у нее самой нет возможности держать такую собаку, она живет в маленькой квартире с мамой. Вот я и подумал, что если мы придем к тебе в гости, чтобы Олеся могла пообщаться с Лавром? Она получила бы массу положительных эмоций.

– А, вот в чем дело, понятно. Я лично не против, Лаврентий парень общительный, но, видишь ли, в чем дело, у меня дома постоянно торчит Таюха и ты можешь вообразить, какую массу отрицательных эмоций она всем устроит, когда ты заявишься на нашу территорию лечить Лаврентием израненную душу своей новой девушки. Ну не нравится ей, когда ты своих подружек к нам таскаешь.

– Можно подумать, это так часто случается, – обиделся Влад. – А нельзя как-то подгадать, чтоб ее дома не было? Не сидит же она в квартире безвылазно. Кстати, Тая сейчас где-нибудь работает?

– Ага, бухгалтерит при магазинах своих родителей.

– Ну вот, – обрадовался Влад, – мы и придем, когда она будет на работе.

– Не знала, что ты свободен по будним дням.

– Ах, да… – малость поостыл мой коллега по перу. – А выходные у нее когда?

– Суббота, воскресенье, как и у нас с тобой.

– И что делать?

– Ладно, – сжалилась я, – попробую подготовить Таюнчика к визиту прекрасной незнакомки, чтоб не сильно желчью прыскала.

– Спасибо, – расчувствовался Влад, – ты настоящий друг. Хочешь мой бутерброд съесть?

– Благодарю, не стоит, не знаю, как свои переваривать буду.

– Может, в курилку зайдем, потравимся маненько?

– Нет, сначала добью статью, пока окончательно идеи не выветрились, а уж потом обкурюсь на радостях.

– Лады, а я пойду, курну.

Покинув буфет, мы поднялись этажом выше и там наши пути разошлись. В офисе нашего легендарного «Непознанного мира» сидел один только секретарь-кроссвордист Петюня. В буфет он никогда не ходил, обедал на рабочем месте принесенными из дома бутербродами. Хоть Петюня и не так давно влился в наши хилые ряды, коллектив относился к нему более чем благосклонно и вообще, нам страшно льстило, что в нашей редакции, как в приличном месте, восседал свой собственный секретарь при старом, страшном, но все ж таки компьютере.

– Что, Петь, компьютер тебе так и не заменили? – по привычке спросила я, проходя мимо.

– Ждем-с, – так же по привычке развел он руками. – Сен, погоди, тебя Станислав Станиславович искал.

– А чего меня искать, – притормозила я, ощущая неприятный холодок в области желудка, – я тут, на рабочем месте, отходила на десять минут кофе пить и то строго в обеденный перерыв.

– Он просил тебя зайти к нему, – понизив голос, Петр указал бровями на дверь кабинета Главного Монстра нашей корпорации.

– Хорошо, – как ни в чем не бывало пожала я плечами, стараясь за напускным спокойствием скрыть охватившую меня панику. Господи, зачем это я Конякину понадобилась?! Чего и когда я натворить успела?.. – Он у себя?

Петя утвердительно кивнул.

Походкой оловянного солдатика – паралитика, я двинула к логову нашего великого и ужасного начальства. Робко постучала и, услышав отрывистое: «Да!», приоткрыла дверь и вползла внутрь, обмирая от всяческих нехороших предчувствий. С. С. восседал за письменным столом, вперив огненный взор в монитор. Покосившись на серебряную рамку с фотографией сиамской кошки с таким же маньяческим взглядом, как и у хозяина, я осторожно поинтересовалась, пошто барин меня кликать изволил?

– Значит так, Сена, – Конякин отвел взор от монитора и вперил его в меня, отчего я стала дышать исключительно вдохами, – надо сделать репортаж, провести, так сказать, небольшое расследование!

– Ка-ка-какое? – закудахтала я, не сразу переключаясь со своих ужасов на деловую волну.

– Журналистское! – отрезал Конякин. – Есть кое-какие слухи о якобы происходящих аномальных явлениях в населенном пункте под названьем Гжель. Вроде бы там какой-то заброшенный дом чудеса устраивает: люди в нем то ли исцеляются, то ли помирают, то ли бесследно пропадают. Поезжай и выясни, в чем там дело, пока другие сенсацию не расхватали! Завтра пятница, можешь не выходить на работу, но чтобы к понедельнику материал мне на стол!

– А если там нет ничего? – осмелилась вякнуть я. – Если все эти слухи всего-навсего враки?

– Тогда ты включишь воображение и сделаешь так, чтобы слухи подтвердились в лучшем виде! И не смей затягивать! В нашем деле главное что?

«Чтобы нас не засудили за бесконечное вранье и клевету?» – мысленно предположила я.

– В нашем деле главное скорость подачи материала! – сам себе важно ответил Конякин, не дожидаясь моего ответа. – Чтоб конкуренты не успели перебить нам сенсацию! Так что вперед, Сена, быстро! Действуй!

– Слушаюсь! – гаркнула я и, чеканя шаг, промаршировала к выходу.

А в офисе наш доблестный коллектив уже вовсю делился соображениями на тему: зачем меня позвал Конякин? И не грозит ли мне скорое увольнение? И если да, то когда и в чем я успела столь мощно проштрафиться? С моим появлением дебаты смолкли и все, как один уставились на мой персонаж, ожидая новостей. Растягивая удовольствие, я будто вовсе не замечая повышенного внимания, уселась за компьютер и защелкала мышкой.

– Сен, ну чего там? – озвучил общий вопрос корректор-верстальщик Дима.

– Что случилось-то? – подскочил к моему столу охваченный переживаниями Влад, а Тина Олеговна воткнула мне в затылок жадно радостный взгляд, надеясь на скверные вести.

– Да так, ничего особенного, – наслаждалась я моментом, – просто Станислав Станиславович решил мне поручить ответственное журналистское расследование, вот и все.

– Ух, ты, здорово! – обрадовались все, кроме Тины Олеговны. Я прямо затылком увидала, как померк свет ее глазниц. – А что за расследование?

– Этого сказать пока не могу, – напустить вокруг туману и набить себе цену, есть почетная обязанность всякого «желтого» журналиста. – Как будет готов материал, получите исчерпывающую информацию.

Боже, как же я прекрасна! Скорее напишите с меня портрет в полный рост! Ну, скорее же!

Статью о монстре-мутанте, страстно дышащем в спину развеселому грибнику (вроде как я интервью брала у этого самого грибника и достоверно все записала с его правдивых слов), я закончила за полчаса в наилучшем виде! Вот что значит приподнятое высоко кверху настроение!

Остатки рабочего дня пролетели легко и незаметно. На гребне расчудесного настроя даже наваяла небольшую заметку о бабочках людоедах, мол, такие чудовища завелись в подмосковных лесах – мама не горюй! Обожрались, типа, эти бабочки нектара с растений, выросших на свалках радиоактивных отходов и вот вам результат. Тему, откуда в подмосковных лесах могли взяться свалки этих самых отходов, я решила развить в следующей статье. Подписавшись под захватывающей историей о монстре и грибнике Алексеем Ульяновым, а под сенсацией о бабочках Маргаритой Ольбрыхской, сбросила творенья на дискету и понесла Петру, дабы он все это дело распечатал и передал Главнокомандующему на рассмотрение, одобрение и утверждение. И, в принципе, можно было с чистой совестью чесать до дому, до хаты. Предстояло еще заскочить в магазин за продуктами питания, потому как с утра мы с подругой съели даже мышей, повесившихся в холодильнике. Сердечно распрощавшись с готовящимся расползтись по домам коллективом, я стартовала из редакции газеты всех времен и народов, которую между собой мы ласково называли «Неопознанный труп».

Нагруженная пакетами с провиантом, я переступила порог родной квартиры, в прихожей меня уже с распростертыми объятиями встречал мой раскрасавец сенбернар.

– Здравствуй, пупсик, здравствуй, золотусик, – поставив пакеты у стеночки, взяла ошейник, поводок, запрягла свое сокровище и повела на прогулку.

Погулять решили во дворе, надеясь встретить возвращающуюся с работы Таю. Настолько мы привыкли жить вдвоем в моей квартире, что пора бы поднимать вопрос о расширении жилплощади. Веселее нам вместе бороться за счастливое будущее человечества и мир во всем мире, что ж поделать…

Двор пустовал, я решилась отпустить Лаврентия с поводка, и пес незамедлительно поспешил к ближайшим деревьям. Несмотря на конец октября, погода стояла замечательная, в кои-то веки осень выдалась теплой, тихой и какой-то уютной. Деревья еще не успели распрощаться со всей листвой и разноцветные кроны продолжали радовать яркими красками. И совсем не хотелось думать о неумолимом приближении ноября и собственных грядущих именинах и о том, что стукнет, треснет, звякнет мне, любимой, аж двадцать семь годиков… в общем, старость уже не за горами, грядут, подступают развеселые похороны… Глубоко уйдя в столь оптимистические размышления, я даже не заметила, как на горизонте возникла знакомая с детства персона Таисии Михайловны. Лаврик увидал ее первым и бросился на встречу.

– Привет, масик, – Тая притормозила и погладила радостно улыбающегося и виляющего хвостом песлера, – привет мой запупусик.

Конечно, называть «масиком», «пупсиком» и «запупусиком» почти сто килограммовую собачку было слегка неуместно, но мы, взрастившие Лавра с полуторамесячного возраста, никак не могли относиться к нему, как к взрослому, для нас он навсегда остался голопузым щенком с голубыми глазками и носиком-пимпочкой.