Глава 1

– Говори!

Эту «просьбу» дополнила внушительная затрещина. Я чувствовала, как из разбитой губы сочится кровь, но вытереть ее не могла – мои руки были крепко связаны за спиной.

– Говори, где он!

Следующий удар оказался таким сильным, что я едва не упала на пол вместе со стулом, на котором сидела. Били меня уже часа два, и все это время я пыталась уверить своих мучителей в том, что я совсем не та, за кого они меня принимают, и понятия не имею, чего от меня хотят. Разумеется, мне не верили.

– Инга, – специалист по затрещинам присел передо мной на корточки и уставился на плоды трудов своих, – скажи, где Ворон, а? Ты же наверняка знаешь. Куда он подался?

Одним, пока еще не до конца заплывшим глазом, я смотрела на молодого, вполне симпатичного парня со светлыми волосами и карими глазами. Именно он запихнул меня в машину, когда я возвращалась домой с работы. Второй – толстенький, сидевший за рулем, все время пил пиво и в «допросе» он не участвовал.

– Я не Инга, – выдавила я, едва шевеля разбитыми губами, – я Лера. Лера Лимонова.

Парень вздохнул, опустил голову, а потом, не меняя позы, резко ударил меня в челюсть. Перед глазами мгновенно вспыхнул яркий взрыв, в голове загудели колокола.

– Может и впрямь не она? – подал голос толстенький.

– Как же, не она! – зло огрызнулся светловолосый, поднимаясь и разминая ноги. – Ритка сразу ее узнала! Вон, говорит, Воронова подстилка, только волосы перекрасила!

– Что ж она с ним не сбежала? – о подоконник парень открыл очередную бутылку. – Чего по городу шаталась? Толян, что-то не клеится.

– А я знаю?! – Толян свирепел с каждой минутой. – Молчит, сука! Ничего, по кругу пустим, разговорится!

Он отвесил мне очередную затрещину и, не удержав порыва, заехал кулаком в солнечное сплетение. Пока я кашляла, плюясь кровью, он успел выпить еще бутылочку пивка. Находилась я за городом, в каком-то новорусском особняке. Первоначальный страх, от которого тряслось буквально изнутри, прошел, теперь мне было уже все равно. Я точно знала, что живой отсюда не выйду.

Дверь приоткрылась и в комнату вошел высокий худощавый господин лет сорока в темно-зеленом костюме. Тщательно причесанные русые волосы и лицо с заурядными, но приятными чертами.

– Здравствуйте, Владимир Михайлович. – Парни сразу подтянулись и поставили бутылки на подоконник.

Владимир Михайлович не ответил, он молча смотрел на меня.

– Совсем сдурели, – наконец произнес он, – зачем сюда ее притащили? Другого места не нашли?

– Мы это… подумали… – замялся Толян.

– “Подумали”! – передразнил он. – Чем это интересно вы подумали? Еще бы домой ко мне ее приволокли!

– Так все равно же это… кончать будем.

– Кончай со своими шлюхами! – мгновенно разозлился Владимир Михайлович и его голос стал громче и резче.

– Мы еще… это, – подал голос любитель пива, – подума… В общем, может это не она?

Тонкие ноздри Владимира Михайловича дрогнули, а в глазах появился нехороший блеск. Любитель пива съежился и сделался меньше ростом.

– Что значит «не она»? – почти шепотом спросил Владимир Михайлович. – Что значит «не она», сукины сыны?

– Ритка сказала, что она! – пришел на помощь другу Толян. – Вон, говорит, Воронова подстилка!

– Ритка сказала, да? – его шепот стал похож на шипение. – А еще кто сказал?

– Ну… это… никто, – Толян явно не знал, куда девать руки, да и самого себя под взглядом Владимира Михайловича.

– Сама что говорит? – кивнул в мою сторону Владимир Михайлович.

– Что Лера Лимонова.

– Родственница писателя?

Вопрос явно адресовался мне. Я отрицательно покачала головой, это все, на что меня хватило.

– Какого писателя? – спросил любитель пива у Толяна.

– Да есть один пидор… – решил блеснуть начитанностью Толян, но Владимир Михайлович оборвал его коротким взмахом руки.

– Ритку позовите, – сказал он, и Толян реактивно помчался к дверям.

Вернулся он минут через пять с невысокой крашеной блондинкой, причесанной под Мерелин Монро. На ее мордочке алел ядовито-красный рот, он был таким ярким, нелепым, что полностью притягивал к себе внимание, и толком рассмотреть остальные черты просто не получалось. При виде меня ее бесцветные глаза забегали, но девушка быстро взяла себя в руки.

– У нас возникли сомнения, Рита, – сказал Владимир Михайлович, – сомневаемся мы, понимаешь?

– В чем? – у нее оказался высокий, резкий голос.

– В том, что это Инга Леонтьева.

– Она это! – блондинка потрогала пуговицу на своей лиловой блузке. – Мне ли ее не знать, хотя сейчас узнать ее трудно! – Рита хихикнула. – Инга это, она у Ляльки Ворона увела, за это Лялька ее кислотой облить хотела.

– А вот девушка утверждает обратное, – мягко сказал Владимир Михайлович. – Говорит, что она Лера Лимонова.

– Так она и Петром Сергеичем назваться может, – Рита заметно нервничала. – Вот Пашуня может подтвердить, что Инга это! Он ее сам видел! Скажи, Пашуня, видел же?

– Видел, – кивнул любитель пива. – Один раз и со спины.

– Как раз таки Пашуня, – Владимир Михайлович сделал ударение на имени пивохлеба, – и сомневается. Что будем делать, Риточка? Вдруг у нас и впрямь недоразумение вышло? Что ж нам делать, Риточка? Извиниться перед девушкой и закопать ее в лесочке, а?

Риточка пошла красными пятнами от звуков этого мягкого голоса и, перескакивая с пятого на десятое, принялась уверять Владимира Михайловича в своей правоте. Он подошел ко мне почти вплотную, и в нос мне ударила волна какого-то дорогого и очень знакомого запаха.

– М-да, – задумчиво сказал Владимир Михайлович, – теперь тут сам черт не разберет, перестарались вы, ребята. Когда Агния привезут?

– Вот-вот должны, – быстро ответил Толян.

– Ему девчонку и покажите, сразу все станет ясно.

Он развернулся и направился к двери.

– А щас ее куда? – спросил Пашуня.

– Бросьте пока в подвал, – пожал плечами Владимир Михайлович, – там видно будет. Пойдем, Ритуня, сделаешь мне массаж, что-то спина разболелась.

Хихикая, Ритуня посеменила вслед за ним. Когда дверь закрылась, Толян смачно и длинно выругался.

– Кажется, хреноту мы спороли, – согласился с ним Пашуня. – Сбила нас Ритка с панталыку. Надо было по фотке искать.

– По какой? – ядовито произнес Толян. – Думаешь, баба Ворона будет всем фотки свои раздаривать? Одна Ритка ее толком знала!

Толян отпустил длинный комплимент и Ритке, и всей женской половине человечества.

– Ладно, давай ее в подвал, – сказал Пашуня, отделяясь от подоконника. – Развязал бы ты ее.

– Сам развязывай! – огрызнулся Толян, настроение у него было испорчено напрочь.

Сопя и приседая на коротких ногах, Пашуня принялся за дело. Узлы были затянуты на совесть, ему пришлось повозиться.

– Вставай, – буркнул он, когда я оказалась на свободе. Встать у меня не получилось, тогда Пашуня попытался меня приподнять, но ему не хватило сил.

– Толян, помоги… твою мать!

Толян сгреб меня в охапку и рывком поставил на ноги. От боли в глазах потемнело, я закашлялась. Они выволокли меня из комнаты и потащили по коридору.

Глава 2

Подвал оказался просторным помещением, заставленным большими коробками и деревянными ящиками. Толян с Пашуней бросили меня на бетонный пол и сразу ушли. Связывать мне руки ноги они, видимо, посчитали лишним. Немного отлежавшись, я приподнялась и села, прислонившись спиной к ближайшему ящику. Голова гудела и кружилась, от боли разламывалось все тело, а перед глазами плыли яркие огненные круги…

Как ни было это обидно для Толяна, Пашуни и Владимира Михайловича, я действительно была Лерой Лимоновой, и понятия не имела, кто такая Инга и друг ее Ворон. Хоть я и не состояла в родственных связях с писателем Эдуардом Лимоновым, к литературе имела непосредственное отношение и работала в издательском доме «Тирей» помощницей главного редактора. Сегодня мне пришлось немного задержаться, выясняя отношения с очередным разбушевавшимся автором, получившим назад свои рукописи, так что вышла я из издательства раздерганная, голодная и злая. Чтобы сократить путь к метро, решила пройти дворами. Внезапно рядом затормозила потрепанная серая иномарка, из нее выскочил Толян и, не успела я опомниться, как он втолкнул меня в салон.

Я провела рукой по разбитым, кровоточащим губам. Все лицо распухло, а глаза превратились в узкие щелочки, через них с трудом просматривался подвал: голый бетон и ни одного окна.

Держась руками за ящик, я умудрилась встать на ноги. Подождав, пока рассеется перед глазами тьма, я попробовала осмотреть помещение. Осматривать особо было нечего. На всякий случай подергала ручку единственной двери, убедилась, что она заперта и вернулась на прежнее место. Где-то в глубине души я удивлялась собственному спокойствию и безразличию, а может, это был какой-то шок… За дверью послышалась возня, голоса, я приоткрыла глаза и увидела, что в подвал входят Толян, Пашуня и высокий парень с длинными вьющимися черными волосами. Стоило мне взглянуть на его лицо, как дыхание мое остановилось, а перед глазами искрами замелькали бессмертные полотна старых мастеров. Это был невероятно красивый, завораживающей какой-то неземной красотой молодой человек с сиреневыми бархатными глазами. Непонятно почему, но, глядя в эти библейские глаза необычайного цвета, я почувствовала умиротворение, почти счастье, что было весьма нелепо в моем-то положении.

– Агний, – икнул Толян, он был уже довольно сильно пьян, – глянь, это Инга Леонтьева? И-ик…

Черноволосый парень и так на меня смотрел, в его глазах мелькали смутные, потаенные синие огни.

– Нет, – произнес он приятным голосом совершенно неповторимого тембра.

– Что, значит – нет?! – завопил Толян так, будто не он с Пашуней притащили меня сюда, а этот парень. – Ты разуй гляделки! Посмотри получше! Ну?! Инга это?!

Парень бесстрастно посмотрел на Толяна, как на неодушевленный предмет.

– Нет.

– А кто это? – спросил Пашуня, хлопая маленькими глазками с белесыми ресницами.

– Совершенно другая девушка.

Слушая его голос, я на мгновение даже забыла о мучительной боли во всем теле.

– Значит не Воронова подружка? – с глупым, растерянным видом уточнил Пашуня.

– Нет.

Толян снова выругался и собирался, было, хватить пустой бутылкой об пол, но во время вспомнил, в чьем подвале находится, и ограничился тем, что ударил кулаком по деревянному ящику.

– И что теперь делать? – судя по выражению лица Пашуни, в критической ситуации мозги ему отказывали напрочь. – Агний, делать чего будем? Виктор Михайлович натянет нас на…

– Агний! – Толян бросил бутылку на ящик, подскочил к парню и схватил его за светло-бежевый свитер на груди. – Придумай что-нибудь! Мы в дерьме по самые ноздри! Вытаскивай нас, Агний! – Добавил он едва ли не с угрозой.

Не меняя отстраненного выражения лица и равнодушного взгляда, Агний отцепил от себя руки Толяна, расправил свой свитер и вдруг улыбнулся такой холодной и жуткой улыбкой, что Толян невольно попятился. Не говоря ни слова, парень развернулся и вышел из подвала.

– Тварь, – пробормотал Толян, когда дверь захлопнулась, – вот паскуда!

Руки у него заметно тряслись, на лбу выступил пот.

– Не надо было с ним так, – вздохнул Пашуня, – теперь ни за что помогать не станет.

– А когда это он нам помогал?! – взвился Толян. – Подумаешь, цаца! Ангел чертов!

– Тихо! – лицо Пашуни стало землисто-серым. – Тихо! Ты что?!

Толян и вправду заткнулся, но, к сожалению, ненадолго. Его неуемная энергия требовала бурной деятельности, и затуманенный алкоголем взор обратился в мою сторону.

– Лера Лимонова! – прошипел он, плюясь мелкими капельками слюны.

– Что делать с ней будем? – тоже переключился Пашуня.

– Шеф сказал часа в четыре в лес вывезти.

– Так поздно? Почему не сейчас? – должно быть Пашуня расстроился, что выспаться не удастся.

– Не знаю! – рявкнул Толян. – Здесь сказал не мочить, вывезти в лес и там уж… – он взял недопитую бутылку, осушил ее в два глотка, рыгнул и двинул на выход. Следом поплелся Пашуня.

Я снова осталась в одиночестве. Перед глазами, как наваждение, стояло прекрасное лицо с фиалковыми глазами… Я потерла виски непослушными пальцами и попробовала направить мысли в другое, более прозаичное русло. Судя по словам Толяна, здесь убивать меня не собирались, значит, шанс на спасение, хоть и ничтожно маленький, у меня все-таки оставался. Я посмотрела на часы – почти полночь. Закрыв глаза, я попыталась отключиться, отдохнуть и собраться с силами. Но это не получилось из-за выматывающей тошноты и жуткой головной боли. Я чувствовала, как по щекам льются слезы, а в мозгах, как заноза, засела только одна мысль – почему именно я? Почему Богу было угодно распорядиться моей жизнью именно так?…