Все права защищены и задепонированы в Российском Авторском Обществе.

Любые ссылки или копирование – только с разрешения автора.

Иллюстратор Наталия Красс

Дизайнер обложки Наталия Красс

© Галина Маркус, 2021

© Наталия Красс, иллюстрации, 2021

© Наталия Красс, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-4474-2256-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иллюстрации и обложка: Наталия Красс

***

 
Кони на шаг перешли, под высокие своды
Царства лесного вступая торжественно, тихо.
В гости к союзнику едет властитель суровый,
Славный вести разговор, о войне и о мире.
 
 
Долгие годы, сраженья – давно за спиною,
Но не согнули царя ни печали, ни битвы.
Ловко сидит он в седле, взор его величавый,
Гордый, но светлый, в очах его – сила и мудрость.
 
 
Лес заблестел под вечерним и ласковым солнцем.
Всадники встали, глядят с изумлённым восторгом:
Много равнин и лесов они видели в жизни,
Только такой красоты никогда не встречали.
 
 
Здесь, как весною – цветущие, в белом, деревья,
Здесь и ковёр из осенней листвы… Но не осень,
И не весна… Что за чудо? На каждом листочке
Словно камней драгоценных прозрачная россыпь
 
 
Капель воды, отражающих небо и зелень.
Кажется ли? Но послышалось дивное пенье —
В чаще лесной? Или в синих эльфийских хоромах?
Или в прозрачном, закатом охваченном небе?
 
 
Низкий ли голос, высокий? Но нет человека,
Что повторить бы сумел эти чистые ноты
На языке незнакомом, но столь благозвучном…
Нет ли того, кто бы понял, о чём эта песня?
 
 
В свите царя мало кто говорит на эльфийском,
Этот язык слишком сложен – и мягок, и звонок.
Скажет придворный толмач лишь приветное слово,
А разговоры ведут на всеобщем наречье.
 
 
Рядом с отцом на прекрасных конях белогривых
Едут царевны. Эльке – свежесть раннего утра,
Волосы золотом ярким живым отливают,
Хрупкая старшая дочь – украшение царства,
 
 
Радость царя и надежда для древнего рода.
В гости к эльфийцам Эльке едет, эльфам подобна,
Так эфемерна, легка, так кротка и послушна!
…Сёстры не схожи. Альне – это младшая дочка;
 
 
Цвета каштана – блестящие волосы вьются
И, непослушные, сзади сбиваются набок;
Держится гордо в седле, как заправский наездник,
И впереди остальных она скачет обычно.
 
 
Смело конем управляет, но резки движенья,
Нет в ней ни плавности, ни молчаливости томной
Прекрасноликой сестры. Но отцовскому сердцу
Милы повадки Альне, её быстрые речи,
 
 
Взгляд чуть смеющихся глаз, переменчивость нрава…
Только притихла сейчас, и скакун её замер.
Тронулись всадники дальше, одна лишь царевна
Держит коня, хотя дивная песня умолкла.
 
 
Ловит Альне отголоски далёкого эха:
В воздухе словно звучит, на ветвях оседает
Дальняя, долгая, самая звучная нота.
Но оглянулся отец, поджидая меньшую.
 
 
«Вижу, царевна, внимала ты песне эльфийской.
Кто её пел и о чём – ты одна понимаешь.
С детства ты слушаешь странные речи соседей,
И разбираешь их руны на призрачных свитках».
 
 
«Голос мужской. Воспевал, восхвалял он невесту,
Деву эльфийскую, длинное вечное имя,
Что недоступно для смертных – лишь он его знает.
Очи бездонны её, и мудры, не тревожны.
 
 
В песне ещё говорится о чуде эльфийском,
Озере звёзд, что у них на окраине леса;
К озеру деву зовёт он, чтоб вместе услышать
И предзакатный ответ, и вопрос предрассветный».
 
 
Так отвечала Альне и надолго умолкла.
Вскоре, однако, они прискакали к воротам —
То ли из листьев, а то ли из ярких алмазов.
Эльфы почётных гостей на поляне встречали
 
 
И, светлоликие, в синий шатер проводили,
Где под Вечерней Звездой и король с королевой
Ждали союзника. Были пиры здесь не редки,
Двор королевский – сияющей радости полон.
 
 
Смертных они привечали… забыть чтобы вскоре.
Что тут поделать: сменяются царства людские,
И покидают цари свою землю так часто,
Что и не стоит бессмертным, печалясь, их помнить.
 
 
Связи с людьми прерываться, однако, не должно.
Царь Таруил – образец и потомкам, и предкам,
И заслужил с королями особенной дружбы:
Долго от злого врага защищал он границы
 
 
Царства лесного. Они ж, уговор соблюдая,
Выходы к морю хранили и порт отбивали.
Вот и сейчас – возвратился с победой царевич,
Долгого рода наследник и старший из братьев.
 
 
«Жаль, что Леир не встречает вас, гости, с почётом…
Но угощайтесь, его вы увидите завтра!
Он, лишь вернувшись, уехал в леса золотые,
Чтоб отдохнуть от сражений, ему ненавистных,
 
 
И помечтать о невесте своей и о мире».
Мать улыбалась, отец же нахмурился: «Верно,
Сыну приятней мечтать по лесам о невесте,
Петь о ней песни, чем рядом – красой любоваться.
 
 
Мелиэль долго ждала – дождалась, наконец-то!
Сын мой, едва прискакав…»
                               «Не сердись, он – мечтатель, —
Мать-королева ему возразила с улыбкой. —
– Пусть же мечтает, коль может ещё после битвы.
 
 
Эльфу мечтать не зазорно: и сны, и надежды —
Все его сбудутся. Радость легко бесконечно
Ждать, если знать, что она никогда не иссякнет
И не исчезнет.
                           Но эльфов порой убивают…»
 
 
И отвернулась она, чтобы спрятать тревогу…
Дети её – для почёта и славы, нарочно —
Сами гостям подносили напитки и яства,
И зазвучали в шатре и под небом открытым
 
 
Чудные песни. И гости внимали им долго,
И показалось, что сказка – реальностью стала,
Нет ни беды, ни болезни, ни скуки, ни страха.
Только Альне всё искала услышать тот голос,
 
 
Кто бы мог петь? Но никто ею узнанным не был.
Так неужели в лесу пел тот самый царевич?
Нет, мать сказала, Леир далеко уезжает,
Голос его не могли услыхать при дороге.
 
 
Вышла Альне из шатра и коня отыскала —
Здесь не водили коней запирать на конюшне,
А оставляли пастись – никогда не ушли бы
Лошади, дивного места покинув не в силе.
 
 
Тут и решилась Альне, никому не сказавшись.
Ночь так светла, так ярка и понятна дорога —
Светится, точно её изнутри освещают,
Что заблудиться нельзя. И Альне ускакала.
 
 
И любовалась ночным, сладко пахнущим лесом,
Звёзды считала, цветы закрывала руками,
Трогала ветки, и ветки чуть слышно звенели;
И колыбельные пели незримые птицы.
 
 
Было не страшно совсем, она ехала дальше
И добралась до ручья, ледяного, ночного,
В нём умывалась и долго сидела в забвеньи
Рядом, и всё ей казалось, что слышится песня.
 
 
Так ей хотелось догнать эту песню скорее,
Что далеко забрела. В полночь звёзды исчезли,
Кроны деревьев сгустились, светило ночное
Скрылось. Ни зги не видать, и пропала дорога,
 
 
Странные звуки и чёрные шёпоты злые
Вдруг обступили. Альне ещё долго держалась
И не пугалась, но тени ночные сильнее:
Те, что мерещатся – много страшнее реальных.
 
 
Спешилась – ехать нельзя, направленья не видно.
Где-то отец и сестра её ищут, наверно,
Вот уж забота теперь для хозяев! (Досада
Страха сильнее; клянет свою смелость и глупость…)
 
 
«Стой и не бойся», – внезапно послышался голос,
Был он негромким, но вздрогнула дева невольно.
Впрочем, и этих двух слов ей хватило – узнала
В голосе этом звучание песни волшебной.
 
 
Конь ускакал – он, наверное, встретил товарку,
Где-то вдали раздалось их приветное ржанье.
Поступи эльфов не слышно. Но чувствует дева,
Что незнакомец стоит рядом с ней, очень близко.
 
 
«Что мне бояться? Тебя ли? Тебя не боюсь я.
Лес привечает меня, я ему не чужая».
«Кто ты, и как оказалась здесь? Ты – не эльфийка.
Что может делать в чащобе моей вековечной
 
 
Смертная дева? Неужто милы ей напевы
Древнего леса, который за долгие годы
Не потерял ни листа, ни цветка не доверил
Даже эльфийским рукам – ни сорвать, ни потрогать?»
 
 
Голос его был насмешливым, звонким, весёлым,
Но и притом – голос воина, а не ребёнка.
«Нет, не эльфийка, и ты меня вовсе не знаешь,
Впрочем, узнал бы, домой поутру возвратившись,
 
 
Но, и узнав бы, не думаю, чтобы заметил.
Младшая дочь я царя Таруила, к вам в гости
Нынче приехали мы, и, хоть ты не встречал нас
В синих шатрах, в золотистых закатных воротах
 
 
И не сидел за столом, с нами пир разделяя,
Я тебя знаю: Леир, ты – царевич эльфийский,
Слышала песню твою я в лесу по дороге,
Как ты опять далеко оказался от дома?»
 
 
Смело она отвечала, но руки дрожали,
Голос звенел от волненья и нового страха,
Словно с судьбою она повстречалась в чащобе,
И ничего ни важней, ни страшней не случится.
 
 
«Да, я гулял у шатра, но домой не хотелось,
Снова вернулся сюда, надо было подумать,
Вспомнить деревья, верхушки которых уж в небе,
Корни услышать, которые глубже, чем воды,
 
 
Тихое слово подземных ключей быстротечных,
Что на поверхность выходят лишь в чудо-озёрах…»
«Слышала в песне твоей я о звёздных озерах,
Слышала и восхваление деве хрустальной,
 
 
Деве прекрасной, невесте твоей наречённой.
И захотелось ещё мне немного послушать.
Я и поехала в лес, но искала я песню,
А не певца».
                        «На певца же сама наскочила;
 
 
Нынче певец я, не воин, и это отрадно,
Буду сегодня тебе я ещё и хранитель,
Ибо деревья чужих принимают с опаской,
Хоть и не враг ты, но время тревожное – звери
 
 
В лес забредают, бегут от войны из-за моря
Люди, и разные люди, а наши границы
Хоть и тверды, но находятся в них и лазейки.
…Или уйти мне, коль ты ничего не боишься?» —
 
 
Он засмеялся. Она отвечала серьёзно:
«Нет, я боюсь. И одна не хочу оставаться.
Я не страшусь ни зверья, ни людей из-за моря,
Только того, что нашепчут мне тени лесные.
 
 
Страшно ещё, обретя, потерять, что искала…»
«Нота твоя так чиста, звук речей не фальшивый.
Странны людей голоса – слишком много в них крови,
Твой же звучит горячей, чем когда-либо слышал.
 
 
Дева, садись, отдохни. Чтобы ты не замёрзла,
Я постелю тебе плащ, вот сюда, осторожно», —
Он придержал её локоть рукой своей лёгкой
И опустился на землю – казалось бы, близко.
 
 
«Где ты? Леир, в темноте ничего я не вижу,
Кажется мне, что тебя, может, вовсе и нету…»
«Здесь я, держи мою руку», – он сжал её пальцы,
Свежей и гибкой была его кисть, и прохладной.
 
 
Молвит он: «Жаркие, чуткие руки у смертных,
Яркий и гордый язык, он и смелый, и острый,
Жить им недолго, они и стараются жарче?»
«Много ты видел людей?» – отвечала царевна.
 
 
«Нет, я с рождения или в лесу, или в море,
Видел людей я в бою только. Бьётесь вы насмерть,
И неужели под стать вашим воинам девы?
Наши, эльфийские, и холодней, и прозрачней».
 
 
«Девы прекрасные в царстве отца Таруила!
Хоть бы эльфийским они не чета, ну и ладно!
Только Эльке может с ними красою поспорить —
Это сестра моя, я-то, конечно, другая.
 
 
Стой… в темноте эльфы видеть, наверно, умеют?
Ты обнаружил в лесу меня…»
                                                   «Только услышал, —
Эльф отвечал, и в ответе улыбка звучала. —
– Видеть могу в темноте только свет, только образ,
 
 
Цвета волос или глаз я, конечно, не знаю».
«Что же за образ, – Альне удивилась, – ты видишь?
Что представляю собой я в обличье незримом?»
Только царевич Леир промолчал почему-то,
 
 
И, оскорбившись, она отняла свою руку.
«Так расскажи мне про ваших красавиц эльфийских!
Замуж, я знаю, берут иногда их и люди…»
«Если достойному мужу, царю – отдаём мы
 
 
Дев наших милых, они мудрецов украшают.
Вот и заморский Бриэл скоро в жены эльфийку
Зеиль возьмёт, и отдать храбрецу её рады
Родичи наши морские союзнику-брату.
 
 
Зеиль согласна, но родичам горестна жертва…
Ради любимого смертный удел выбирая,
Девы живут всё равно очень долго – столетья;
И утешают, бывает, вдову и не внуки —
 
 
Правнуков дети. Да, свойственно жертвовать девам,
Но никогда не бывало ещё, чтоб мужчина…
Нет, не пристало обменивать воину-эльфу
Вечность иначе, чем долг отдавая в сраженьи».
 
 
«Спой мне ту песню, – нежданно Альне попросила, —
Спой про невесту свою, что прекрасней не знаешь…»
«Ладно», – сказал он. Но, только начавши, прервался.
«Что же ты? Пой…»
                                  Он запел, но не крепок был голос:
 
 
«Мелиэль, имя твое – это дальнее эхо
Долгого имени и нескончаемой песни,
Взор твой прохладу несёт в жаркий день, он чудесней
Яркого света звезды, что во тьме воссияла…
 
 
Волос янтарный любых драгоценностей краше
Кожа нежнее, чем белой реки покрывало,
Мелиэль, имя твоё – это только начало
Молодость вечную пьёшь из опаловой чаши…»
 
 
«Что замолчал? Где у песни твоей окончанье?
Больно дышать, но и боль бесконечно желаю…»
«Я не могу сейчас петь эту песню», – он молвил
И удивлённо спросил: «Да ведь ты понимаешь
 
 
Древний эльфийский? Давно ли? Как это возможно?»
«С детства, – она отвечала. – Так спой мне другую!
Голос мне твой изумруда любого дороже,
Раз я заехала следом за ним в эту чащу,
 
 
Пусть наградит меня, дома ведь ждёт наказанье…»
Хоть в темноте не могли они видеть друг друга,
Но говорили свободные души. И ночью
Не было внешнего, не было цвета и взгляда,
 
 
Голос один – ну, а голосу много простится,
Много даётся, но многое им выдаётся.
«Я про людей нынче думаю, что про них знаю?
Как вы живёте – так мало, так век ваш недолог,
 
 
Но вы вдыхаете полною грудью, не страшно
Вам? Увяданье и смерть впереди, но – смеётесь».
«Вот потому, что нас ждёт это всё очень скоро,
Громче смеёмся и ярче живём, и вдыхаем
 
 
Счастье и боль. Наша боль-то, как мы – преходяща,
Счастье короткое слаще веков наслажденья.
Но и тебе это, воин, конечно, знакомо.
Можешь ты пасть в смертной битве и стать меня младше».
 
 
«В чёрное время судьбина у эльфов иная…»
«Пусть бы тебя пронесла эта злая судьбина!
Лучше ты пой – хоть и этой эльфийке любимой!
Будет твой голос на свете – и свет станет ярче…
 
 
Пусть про меня даже ты никогда и не вспомнишь…»
«Странно мне было б когда позабыть эту встречу,
Мне так отрадно хранить тебя ночью безмерной!
Кто только будет хранить тебя в злую годину…
 
 
Дева, Альне, этот лес покажу тебе завтра,
Знаю я в нём каждый угол и каждую ветку,
Хочешь, свезу тебя к озеру звёздного света,
Там не бывал человек – значит, будешь ты первой!
 
 
Гостья, желанная эльфам, язык ты наш знаешь,
Слушаешь песни, внимаешь и звёздам, и морю,
Может быть, озеро дивные страны покажет,
Звёздное небо оно отражает к полудню,
 
 
Может судьбу показать, может предков великих,
Если захочет – а я попрошу ради гостьи…
Озеро наше эльфийским полно чудодейством,
Скрытое в чаще; к нему приезжаем мы редко,
 
 
Несколько раз за столетье, и то нужен повод
Или вопрос. А однажды привозим невесту,
Чтобы венец увидать над собой и любимой —
Лилии белые или шиповник колючий.
 
 
Озеро знает, его ни за что не обманешь,
Выбрал невесту – бери и венец, что поделать…
Мне позволяет бывать оно чаще и дольше,
Мне позволяет смотреть на другие планеты,
 
 
И прозревать красоту предзаморского края.
Песни ты ждёшь ещё? Правда, спою тебе… Что-то
Новое мне навевают деянья людские…
 
 
Лист, оторвавшись, вернуться на ветку не может
Он навсегда покидает и древо, и небо.
Тех, кто остался – полёт его смертный тревожит.
Тот, кто летит – не желает иного исхода,
Короток век его, выбрал он новую участь,
Тот, кто летать не умеет – пусть держится крепче,
Тот, кто готов умереть – тот летать научился».
 
 
И, пока пел он, рассвет занимался над лесом.
Светлым лучом по деревьям скользнуло, и отблеск
Солнца в его волосах заиграл золотистых,
Оба вскочили, впервые друг друга увидев.
 
 
Юноша? Муж? То ли воин суровый эльфийский,
То ли певец он – и стройный, и тонкий, и сильный,
Обруч с алмазом блестит в волосах его длинных,
Смотрит он так, что зажмуриться впору, пронзает
 
 
Взором лучистым. Но дева глаза не отводит.
Он её видит – и так, как увиделась ночью,
Чистой и дерзкой, горячей и строгой, и смелой,
Но ещё нежной, и жаркой, как солнце дневное.
 
 
И, удержаться не в силах, Леир наклонился,
Только слегка прикоснулся к виску он губами,
После – к щеке, и рукой обнимая неверной,
Волосы тронул Альне, развивая в них кудри,
 
 
В шею целует, целует уже её в губы,
И оторваться не может от девы желанной.
Но за спиной раздаётся коня его ржанье —
Впору опомниться… Быстро Леир отвернулся
 
 
И отошёл, и не знает, куда ему деться,
Что с ним случилось. Но помнит одно – невозможно
Даже и думать ему о нежданном порыве
И о запретной для эльфа судьбе, о царевне —
 
 
Хрупком листке однодневном на древе желанья.
К матери надо ему возвратиться, к невесте.
Он обернуться не может, вперёд сделать шага…
Сзади послышался голос – спокойный и звонкий,
 
 
Но показалось, как будто звучали в нём слёзы:
«Друг мой, Леир, обещал показать ты мне ночью
Звёздное озеро. Может, сейчас и поедем?»
Не устыдила его за порыв недостойный,
 

 
И говорила она, словно не было вовсе
Ни поцелуя, ни взгляда – всё это приснилось!
Что-то у эльфа в душе оборвалось… Навечно
С голосом этим утеряна прежняя радость.
 
 
Новую – горькую, терпкую, пряную радость
В сердце царевич обрёл вместе с болью смертельной.
«Нет, не смогу, – отвечает он тихо и глухо, —
Дома нас ждут, а отец тебя с вечера ищет.
 
 
Впрочем, должно быть, что мать моя, чувствуя сердцем,
Нынче его успокоит – ей много известно,
Слышит беду, и предчувствует войны и лихо,
Но и спасение зрит. И сейчас она видит,
 
 
Что из чащобы тебя возвращу невредимой,
Будет сестра твоя рада, отец успокоен».
«Сам обещал, а теперь обещанья не держишь!
Ты же сказал, что отец мой давно не в волненьи…
 
 
Только одним бы глазком посмотрела на чудо,
Лишь на секундочку в озеро то заглянула…»
И, отказаться ещё от мгновенья не в силах,
Тихо кивает Леир. «Хорошо, мы поедем».
 

***

 
И поскакали они, друг на друга не глядя,
И всю дорогу молчали. И вот расступились
Шире деревья, аллея возникла лесная
И привела на обрыв – на опасную тропку.