Закончив «Пир», Шелли вернулся к своему эссе «О любви» и дополнил его такой явной интерпретацией Платона: потребность в любви возрастает пропорционально развитию, которое наша личность получает от цивилизации, так как человек никогда не перестает быть существом социальным. А сексуальный импульс является лишь своего рода способом выражения этого всеобъемлющего чувства.
«Боже, как трудно следить за движением чужой души, – думал Перси, – можно пройти мимо глубокого, доведенного до отчаяния чувства, даже не подозревая о его существовании… Значит, мало иметь добрые намерения и действовать сообразно с совестью…»
«Большая часть заблуждений философов, – считал Шелли, – произошла от рассмотрения человеческого существа с точки зрения слишком частной и ограниченной. Человек – существо не только моральное и интеллектуальное, но также, и главным образом, живущее в мире фантазии… Пещеры разума уединенны и тенисты. Мысль с трудом пробирается по своим извилистым покоям».
«Вот в чем любовь. Это священное звено, связующее человека не только с человеком, но и со всем, что есть в мире. С самого момента нашего рождения что-то, неведомое нам, но живущее в нас, всё более и более жаждет найти свой образ, свое подобие».
Как мы беспощадны к навсегда уходящему времени. Как бесконечно спешим к свершению ожидаемой радости и как не умеем ценить самого ожидания. Только оглядываясь назад, многие из нас признаются себе, что ожидание счастья и было истинным счастьем, вершиной, за которой начинается едва заметный, еще не осознаваемый нами спуск.