Крохотный красный воин, размером с фараонового муравья, лежит в позе чемоданчика, на хлынувший сверху свет не повернул голову.

– Так ты в самом деле, – спросил я, приглушая голос, – принес мне клятву?

Он поднялся, странно медленно для таких размеров, ухватился крохотными пальчиками за едва видимые прутья.

Голос его прозвучал тоньше комариного писка:

– Я же сказал, мой лорд! Моя клятва нерушима, ты это знаешь.

Я медленно наклонил голову, одолеть этого демона удалось почти чудом, второй раз может и не получиться, но в последнее время в самом деле отчетливо понимаю, когда врут, а когда не врут.

– Я тут на досуге, – сказал я небрежно, – его у королей девать некуда, поразмышлял, повспоминал и отыскал заклятие для этой клетки. Подумать только, ее можно сделать в сто раз мельче макового зернышка!.. Даже в тысячу.

Красный гигант вскричал тем же комариным голосом:

– Мой лорд, ты же этого не сделаешь?

– Нет, – ответил я великодушно. – Но все кому-то служат, а я все это время придумывал, чем тебя озадачить.

– Но я буду служить! – донесся писк. – Я дал нерушимые клятвы! Мы обязаны служить тем, кто сильнее нас.

– Хорошо-хорошо, – сказал я торопливо, – я тебя выпускаю. Как твое имя?

– Феррун, – ответил он. – Только назови его, и я снова окажусь перед тобой, господин!

– Хорошо, – сказал я. – Вот тебе задание. Видишь толпу, что уже прет на холм? Ее надо…

– Уничтожить?

– Только в крайнем случае, – ответил я. – А лучше всего погнать обратно. Без жертв, если получится. Но если с жертвами… что ж, великие цели требуют и великой платы…

Он сжался, ухватился за прутья, а я сосредоточился и проговорил длиннейшее заклинание из книги Уэстефорда, стараясь выдерживать темп, интонации и не перепутать ударения.

В какой-то миг казалось, ничего не случилось, однако после недолгого раздумья клетка пошла ввысь и в стороны. Прутья раздвинулись сами, воин из красной стали поспешно шагнул наружу, пока еще мне до колена, но быстро вырос и снова стал на голову выше, шире в плечах, а изо рта плеснуло язычками багрового огня.

Арбогастр беспокойно переступил с ноги на ногу, а Бобик встал со мной рядом и угрожающе зарычал.

Я ощутил беспокойство, когда прежняя раскаленная глыба металла повернулась ко мне всем корпусом.

Глазницы заполнились оранжевым огнем, он прорычал:

– Повинуюсь, мой лорд.

Арбогастр как будто вздохнул с облегчением, когда этот Феррун с огромной скоростью метнулся вслед за толпой.

Мы не двигались, а красный гигант возник уже перед прущим наверх народом, которому осталось до маяка несколько шагов. Мы отчетливо видели, как он вскинул руки, между ладонями вспыхнула ветвистая багровая молния.

Через мгновение между ним и людьми взвилась жаркая стена огня. Послышались крики, сзади напирают, передних выдавило в огонь, крики стали душераздирающими, а Феррун потряс вскинутыми руками и сжал кулаки.

Молния сорвалась с растопыренных пальцев и ударила в землю прямо перед напирающими. Стена огня начала расширяться, тесня толпу с холма, но задние продолжают напирать, я устрашенно видел, как передние ряды исчезают в огне.

Наконец, ужас охватил всех, но отступали сперва неохотно, потом все быстрее, наконец бежали, падая и вскрикивая, когда по их спинам, как табун, промчались остальные.

Огненная стена погасла. Багровый гигант поклонился издали, из-под ног у него выметнулся огонь, и он исчез, то ли погрузившись в землю, то ли распавшись на искры.

– Слава богу, – сказал я дрожащим голосом. – Да примет Господь души этих обманутых дураков… а мне их все равно почему-то не жалко. Хотя да, понимаю, не ведают, что творят… а вот все равно не жалко. Статистика это, всего лишь статистика. И ничего кроме… не отвлекайся, дурак, на жалость, не отвлекайся…

Я собирался отбывать обратно, однако разведчики сообщили, что в нашу сторону направляется большой отряд бурнандской конницы. Во главе двигаются всадники со знаменами, на которых изображен большой черный ворон.

– Королевские знамена, – определил я и, поймав взгляд Норберта, пояснил: – Там королем Эдвин Рафнсварт, что значит на их наречии «Черный Ворон». Хорошо, хотя и непонятно… Ах да, мы договорились заключить союзный договор, но так и не подписали.

Он сказал с одобрением:

– Король не дурак. Спешит подписать, чтобы не остаться за его пределами. Для него это может быть опасно.

– Принять со всеми почестями, – распорядился я. – Это достойный король и мудрый человек.

– Ну да, – согласился он. – Если делает то, чего вы от него хотите.

Я посмотрел на него волком.

– А как иначе?

Вскоре мы увидели достаточно крупный отряд рыцарей, все одеты богато, кони под цветными попонами да еще и укрыты кольчугами, на главном знамени в самом деле большой черный ворон на красном полотнище, что означает, отряд возглавляет сам король.

Впереди могучий рыцарь в полных доспехах, но забрало поднято, вижу крупное загорелое лицо с короткой черной бородкой, а когда он обеими руками снял шлем и передал оруженосцу, на плечи упали густые смолянисто-черные волосы.

Я пошел навстречу, раскидывая руки в дружелюбном жесте. Он величаво покинул седло, чисто по-королевски неспешно и с достоинством.

Его коня тут же перехватили, рыцари спешивались, Рафнсварт шагнул ко мне, я сказал приветливо:

– Ваше Величество, всегда рад вас видеть!

Норберт поклонился, король Эдвин Рафнсварт выглядит настоящим королем, крупный и сильный, от него распространяется ощущение силы и власти, а это немаловажно для того, кто намерен удержаться на троне.

Мы обнялись в одно короткое касание, Рафнсварт поглядывает на меня испытующе. В прошлый раз, когда я как бы по дороге заскочил к нему, я держался весело и беспечно, как гуляка праздный. Сейчас он видит перед собой сильного и властного лорда, что правит уверенно и наверняка без оглядки на недовольных.

– Прошу в мой шатер, – пригласил я. – Как вижу, вы прибыли посмотреть на маяк?

Он кивнул.

– Этот маяк близ границ моего королевства, – сказал он озабоченно, – потому пошлю в ваше распоряжение всех рыцарей Бурнандии на смертный бой с угрожающей всем нам напастью.

– Уже можете собирать отряды, – сказал я твердо. – Маркус опустится вот-вот. Мы не знаем точный день, но видим, как он растет в небе.

– Буду присылать, – пообещал он, – по мере формирования. Думаю, через неделю прибудут первые герои, готовые на смертный бой и вечную славу.

– Отлично, – сказал я. Мы вошли в шатер, я указал на кресла, поинтересовался вежливо: – Кстати, как там барон Джильберт?

Он сел, взглянул на меня с некоторым удивлением.

– Вы его помните, Ваше Величество?..

– Да, – ответил я скромно. – Я же спас его шкуру от разбойников. Он, может, и забудет, но как я могу забыть о своей доблести, благородстве, великодушии, чувству локтя и геройстве…

– Ненадолго, – ответил он мрачно. – В смысле, ненадолго спасли.

Я насторожился.

– Что так? Вы же помиловали?

Он поморщился, кивнул.

– Да. Но когда его отвели в тюрьму и объявили приговор, он начал протестовать, буянить и требовать соблюдения его прав.

Я вскинул брови, поинтересовался:

– Это каких?

– Именно, – сказал он в раздражении. – Вы не поверите, но даже от его семьи пришло грозное требование не унижать их род оскорбительным помилованием!..

– И вы…

Он пожал плечами.

– А что мне оставалось? Я милостиво пошел навстречу требованиям гордого рода. По их настоянию барон Джильберт Шервин, мятежник, был обезглавлен на городской площади при некотором стечении народа. Много не было, мятеж начали забывать.

Я сосредоточился, создал две большие чаши с вином.

– Угощайтесь, кузен, с дороги. Жаль, то была такая чистая душа! Надеюсь, их гордый род не прервется?.. Ах да, у него двое малолетних сыновей…

Он взял чашу, хмуро усмехнулся.

– Хрутеры благоразумно женят своих еще в юности. И хотя в их роду мало кто умирает в постели, но род все разрастается, сколько ни руби его ветви.

– К счастью, – сказал я, – сейчас рождаемость по десять-двенадцать детей на семью. Потому преступников экономически целесообразнее просто казнить, а не чикаться с определением степени вины. Другое дело, когда рождаемость упадет до одного-двух на семью…

Он сделал большой глоток, на мгновение прикрыл глаза от удовольствия, глотнул еще, потом спросил в непонимании:

– До одного-двух на семью? С чего вдруг такое случится?

– Да так, – ответил я уклончиво, – вдруг да произойдет нечто невероятное! Ну, это я провожу умственный эксперимент. Дикую догадку, в смысле.

Он пробурчал:

– Слишком дикую, чтобы даже высказывать вслух. Значит, советуете казнить чаще?.. Я тоже как-то так подумываю, но церковь смотрит косо…

– Да, – сказал я, – казнить. Новые вырастут.

– Тех тоже казнить?

Я уточнил:

– Если преступники. Господь целые города уничтожал, не особенно вдаваясь, кто больше виноват, а кто меньше!.. Вот у кого размах и решительность, которых так недостает нам, постоянно смягчающим требования к человеку!

Он проговорил в нерешительности:

– Когда народ плодится так живо, то в самом деле чего его жалеть… С другой стороны, заповеди… милосердие…

– Заповеди нам даны на вырост, – пояснил я авторитетно. – Когда-нибудь дорастем и до милосердия. Либо по склонностям своей взрослеющей души, либо по чисто экономическим причинам, что, конечно, вероятнее.

Вошел сэр Норберт, с поклоном, подал два экземпляра договора на плотной веленевой бумаге. Все расписано, осталось только поставить подписи.

– Главное, – сказал я, заканчивая разговор о рыцарственном молодом бароне Джильберте, – род… это как бы один человек.

Рафнсварт и даже Норберт взглянули с некоторым удивлением, это же так понятно, род – это все, пока он живет, живут и все предки, давшие ему начало.

Норберт капнул сургучом, мы с Рафнсвартом закрепили свои подписи личными печатями, и тем самым договор вступил в силу именно с этого момента.

Я пожал руку Рафнсварту.

– Ваше Величество, поздравляю. Теперь все силы нашего Содружества в вашем распоряжении. Ни один враг не посмеет напасть на вас! А если посмеет…

Он улыбнулся.

– Ваше Величество, я думаю больше о выгоде взаимной торговли.

– Это несомненно, – подтвердил я и тоже поулыбался, мы же короли, к тому же кузены, все короли – кузены, хотя это и формальное обращение, но все же заставляет чувствовать нечто родственное и требующее приходить друг другу на помощь, когда взбунтовавшаяся чернь всяких там графов и баронов попытается требовать уступок.