© Соколов Ю.Р., перевод на русский язык, 2011

© ООО «Издательство „Вече“», 2019

© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2019

Гай Кадоган Ротери
Часть I. Амазонки

Глава 1. Введение

Должно быть, поэзия греческого гения никогда не проявлялась более ярко, чем в мифе об амазонках. Она придала очарование этой удивительной истории, принесшей весьма обильные результаты. К сожалению, узкие рамки поэзии несколько затруднили восприятие ее чрезвычайно интересного психологического аспекта. И все же для нас основное значение этого мифа заключается прежде всего в том, что он проливает свет на менталитет древних народов, на отношение человека к явлениям, опасным для него и загадочным. Однако этот свет не является полностью всеобъемлющим как влияние эллинского искусства и литературы, проявлявшееся в виде многочисленных произведений, проникнутых красотой и гуманизмом. Действительно, дух Греции, обратившись к собранию грубых историй, обработал их и изменил – тот смысл, который они должны были преподавать. Ибо, как мы попытаемся показать, смысл мифа – в предупреждении народа, находящегося на трудном пути к высотам цивилизации, о том, что надо опасаться варваров и их обычаев. Миф был превращен в восхищение перед физической красотой и отвагой, пронизан нежностью к женщине, пусть она и была зачинщицей войны.

Мы можем без колебаний отмахнуться от повести о противоестественном государстве, которой нас потчуют многие из греческих поэтов и историков. Однако, относя государство амазонок к области воображения, мы должны признать, что амазонки как таковые отнюдь не являются незначительным историческим фактом – напротив, ему хватило силы породить целый фантастический мир, достаточно реальный для его первоначальных творцов, и не утративший своего обаяния и по сию пору.

Этимология не сможет сколько-нибудь помочь нам, хотя полемисты на нее полагаются. Любой аргумент, основанный на описательной природе этого слова или на его несколько подозрительной многосторонности, должен оказаться обоюдоострым оружием, одинаково опасным как для того, кто воспользуется им, так и для его противника. Помимо таких очевидных толкований, как «лишенные груди» (a-мазон) и «луна» (маза), мы имеем самые разнообразные интерпретации, доносящие до нас различные значения: «весталки», «носительницы поясов», а также «поедательницы дичи» и «поедательницы острой пищи». Однако, в конце концов, слово это является гибридным в греческом языке и, не будучи туземным названием, может рассматриваться как прозвище, значительно уступающее в возрасте предположительно существовавшему государству. В таком случае его можно считать описательным в той самой мере, которую только способен изобрести человек. И потому мы имеем право со спокойной совестью оставить этимологов в лабиринтах родной им словесной войны.

Наша повесть вполне рациональным образом начинается с явления, знакомого множеству народов: с изгнания в новые регионы населения, появившегося в результате излишнего прироста. В данном случае мы имеем в виду интригу, затеянную против двух молодых скифских князей: после того как им было приказано отправиться в ссылку, они удалились с большим числом последователей – мужчин, женщин и детей. Повесть рассказывает о том, как изгнанники осели на новом месте, как отбросили старинную скифскую простоту, покоряясь растущему стремлению к богатству, повлекшему за собой завоевание и гибель мужчин от рук разъяренных соседей. Убийство мужей и отцов пробудило в сердцах вдов и сирот чрезвычайный гнев, сперва направленный против тех, кто осуществил такое деяние, а потом против мужчин вообще, и приведший впоследствии к возникновению государства, лишенного представителей сильного пола. Женщины отказывались от своих поясов, считавшихся бесценным символом незамужней особы, лишь весной – на короткое время, они вступали в кратковременное общение со своими мужественными соседями, чтобы предотвратить вымирание народа.

То, что подобный миф возник и заслужил доверие, понять нетрудно. Обитатели Архипелага и Великой Греции, какого бы происхождения они ни были, видели в далекой Азии и регионах, расположенных к северо-востоку от Черного и Каспийского морей, земли, полные тайн и опасностей, края, порождавшие свирепые орды, являвшиеся, чтобы насиловать и грабить. За границей, проходившей по ближним средиземноморским берегам, лежали миры тьмы, которые плодовитый греческий ум населил многочисленными, неестественными, но вполне логично созданными чудищами, ибо творцы мифов едва ли могли освободиться от влияния анимистического восприятия природы. Все явления объяснялись через человеческие эмоции, и человек толковал себя через связь – не всегда в качестве высшей стороны – со зверями, и даже деревьями и камнями. Такие люди увидели в кочевых племенах, являвшихся в облаках пыли из песчаных азиатских пустынь на быстрых конях, чтобы убивать, грабить и сразу же исчезать, кентавров – мифических конелюдей, прячущихся в лесах и готовых нападать на зазевавшегося. Обитатели лесных краев, чьи вылазки были не менее опасны и неожиданны, чем схватки с дикими вепрями, естественным образом превратились в сатиров. А тот, еще более древний ужас, который воплощали в себе стада диких быков, ужас свирепого и непобедимого натиска, породил хитроумных крылатых человекобыков Ассирии. Последовательные волны вторжений, накатывавшихся на море с северо-востока, сделали Скифию постоянным источником опасности, и когда воды отлива уносили с собой население побережья на северо-восток, люди эти оказывались в негостеприимной стране. Ее угольные озера и маслянистая почва извергали огонь, дым и пар, самым зловещим образом намекавшие на то, что должно было скрываться за ними. Надо всем нависали зубастые черные горы, населенные народом свирепых воителей, даже их женщины сражались с яростью львиц. Эта вечная угроза, смутное воспоминание о предыдущей стадии развития, когда в обществе доминировал матриархат, смешивалась с более свежей и жуткой памятью о поклонении жестокой и чувственной Астарте, богине луны и охотнице, явившейся с востока обагренной человеческой кровью в окружении жриц. Все вместе превращалось в идею истинно ужасного государства, само существование которого являлось постоянной угрозой для всего человечества. И в самом деле, население амазонок составляли женщины-воительницы, которыми управляла царица, изгонявшая всех мужчин, кроме некоторого количества рабов. Государство, скрепленное воедино намерением вести войну против всех, идеальным образом символизировало собой то зло, с которым приходилось сталкиваться Греции. Ибо миф повествовал не просто о войне, но войне неестественной, которая в случае победы амазонок знаменовала бы уничтожение семьи и общества.

Предание это символично, с какой бы стороны на него не посмотреть. Стоит отметить тот факт, что в некоторых легендах амазонки считаются почитательницами Артемиды, в то время как в других они предстают смертельными врагами этой богини и ее сторонников. Искусство изображает женщин-воительниц с лунными полумесяцами на головах, а иногда в трехъярусной короне. Щиты их имели либо форму полумесяца, либо были круглыми, и вместе с копьями, луками и стрелами представляли собой эмблемы лунной богини-охотницы, принимавшей то облик свирепой Астарты, то соответствовавшей ей эллинизированной и более гуманной Артемиды. Это вполне естественно для государства, население которого живет занятиями спортом и войной, видит свой долг в принесении в жертву младенцев мужского пола, использует для питья человеческие черепа, подозревается в каннибализме и поклоняется Астарте, ранняя история которой буквально пропитана кровью жертвоприношений и ритуальных увечий, богине, символизировавшей ту стадию развития общества, на которой охота на диких животных имела чрезвычайно высокое значение. Очевидный конфликт между противоречивыми вариантами мифа вне сомнения рожден происшедшим в дальнейшем смешением обоих ликов этой богини. Ранние формы легенды вполне согласуются с общей тенденцией, связывающей воинственных женщин с богиней, которая во времена упадка ее культа в Малой Азии символизировала крайнюю степень похоти. И здесь возможно, что миф основывался на подлинном факте, ибо весьма вероятно, что дикие орды скифов поклонялись некоему прототипу Астарты. Ее почитание, вне сомнения, имеет восточное происхождение; и таким образом появляется еще одна причина, объясняющая возникновение той смеси тревоги и отвращения, с которой греки взирали на северо-восток. К числу великих городов античности, основанных, как утверждают, царицами, приведшими свои рои из великого прародительского улья – государства амазонок, принадлежал Эфес. Нам известно, что в его прославленном храме Дианы (Артемиды) служили жрецы-евнухи; вероятно, там находились изваяния амазонок, созданных резцами величайших греческих скульпторов. Хотя служители ее и вопили: «Велика Артемида Ефесская^[1]», богиня эта на самом деле представляла собой смягченную версию Астарты, укрощенной влиянием греческого искусства и мысли. Существенное значение имеет и тот факт, что в ранних вариантах мифа амазонки и грифоны изображаются непримиримыми врагами, тогда как сюжеты позднего искусства связывают женщин-воительниц уже с кентавромахией и гигантомахией, что уводит нас в область фантазии.

Все это, конечно, не отменяет тот исторический факт, гласящий, что воительницы-женщины являлись именно из этих неведомых регионов иногда по одиночке и становились предводительницами, а иногда приходили целыми отрядами и поступали на службу в качестве рядовых бойцов и лагерной обслуги. Подобное явление, на самом деле, едва ли можно приписать одному только времени или историческом региону. Например, в Британии сохранилась память о доблести, проявленной Боудиккой, королевой иценов, о ее внезапном появлении на исторической арене, приведшем к избиению римских легионеров, об осаде римских лагерей и городов и о ее благородной кончине. История и искусство повествуют нам о германских и галльских женщинах, сражавшихся против римлян. Подобные ситуации повторяются снова и снова. Французская революция в 1792 году сопровождалась образованием отряда новых амазонок. Не безынтересно заметить, что достойный французский историк за несколько лет до этого утверждал, что франки являются прямыми потомками амазонок Сарматии. Женский отряд восемнадцатого столетия состоял из матрон предместий Галле и Фобург Сент-Антуан, ощутивших в крови жар убийства. Разодевшиеся в соответствии со смутными представлениями о классических временах (той героической поре, которая воспламеняла мысли всего революционного поколения) в короткие юбки, красные фригийские колпаки, они вооружались весьма делового вида пиками. Плутарх сообщает нам о доблестных жительницах Аргоса, столь удачно защищавших свой город от спартанцев, что им было позволено посвятить статую Аресу, кроме того, они получили право в день своей свадьбы носить накладные бороды.

Однако в отношении боевой доблести мы располагаем куда более пикантным инцидентом, повествующим о Фалестриде, представшей перед Александром, войско которого возвращалось через Парфию сразу после завоевания Персии и поражения от скифов. Царица эта вполне могла явиться во главе легиона своих воительниц-женщин, чтобы поклониться завоевателю, хотя титул «царицы амазонок», возможно, является украшением, дарованным ей впоследствии греческими историками. Конечно, Плутарх считает всю эту историю вымышленной и цитирует Лисимаха и самого Александра в поддержку своего мнения. Им мы можем противопоставить рассказы о вторжении в Персию во времена Кира «варваров», возглавлявшихся женщинами. Слухи о воинственных «дамах» постоянно циркулировали в Азии, и традиция эта находит свое комическое завершение в батальоне из 150 амазонок, охранявших в Лахоре Ранджита Сингха. Путешественники сообщали о существовании на Кавказе отрядов воительниц еще в относительно недавние времена, однако эти группы являлись частью общества, а не представляли собой женское государство. Традиция распространяется и на запад, так как воинственные женщины обнаруживаются на территории Богемии в VIII веке, и мы располагаем сообщениями о попытках установления ими матриархата.

Известия о наличии амазонок в Африке относятся к ранним временам, и возникновением своим они обязаны отчасти реально существовавшим великим царицам и их женской страже. Однако все подобные рассказы бесспорно расцвечены греческим мифом. Нам известны повествования об амазонках, обитавших в регионах, расположенных к юго-востоку от Египта, а также в другой стране ужасов, которую столь наглядно описала леди Лугард. Расположена она к югу от цивилизованной части континента и населенной народом ням-ням, лем-лем, рем-рем, дем-дем или ньям-ньям (дикари и по сей день любят подобные названия). К этим словам, оставивший сообщение автор всегда прибавлял: «которые едят людей».

Любопытно, что греки упоминают об африканских амазонках, обитавших на востоке и севере континента и завоевавших Азию, a также о великом вторжении воинственных женщин, направленном из Эфиопии на запад. Некоторым даже хотелось бы заставить нас поверить в то, что эти амазонки являлись потомками скифских воительниц, переплывших Средиземное море, миновавших Гибралтарский пролив и добравшихся до Гесперид, откуда они атаковали Эфиопию, после чего в направленном на восток походе вступили в Египет, перебрались на Ионические острова и в Азию. Там в итоге они были побеждены Гераклом. Весьма любопытная история об этом вторжении связана с союзом, заключенным с Гором, сыном Изиды, богини солнца, супруги и преемницы первобытного бога луны и зерна, а также великого царя Осириса, связанного с человеческими жертвоприношениями и ритуальными увечьями. Нынешние представления об истории части Африки, расположенной к северу от экватора, указывают на наличие постоянного проникновения на континент с востока людей азиатского происхождения, осуществлявшегося через Аравию и далее на запад. Эти африканизированные азиаты, по всей видимости, считали, что постепенное проникновение в глубь континента через средиземноморское побережье происходит достаточно медленно, и, захватив берега Атлантики, отправились на восток – навстречу своей шедшей от Нила родне. Если воительницы пришли с захватчиками, то воистину являлись потомками амазонок, любительницы копья много столетий сражались бок о бок с собственной жестокой родней мужского пола. Или же цивилизованные египтяне и берберы осторожно продвигались в вечной борьбе с чернокожими ням-нямами, то есть людоедами, обнаруживали земли, заселенные вооруженными девами, готовыми преградить им путь? В подобном случае имел место спонтанный рост, впоследствии преувеличенный греческими риторами. Не сомневаться можно лишь в том, что мы располагаем ранними свидетельствами, доказывающими существование боевых отрядов африканских женщин. Среди них наибольшей известностью обладают склонные к бесполости королевские гвардии Конго и Дагомеи, далее с меньшей определенностью знакомые нам воительницы из матриархальных стран восточной стороны материка. Однако достойных доверия упоминаний о лишенном мужчин и управляющемся женщинами государстве просто не существует.