Рассказ человека, выброшенного за борт корабля, десять дней продрейфовавшего на плоту без еды и питья, объявленного национальным героем, удостоившегося поцелуя нескольких королев красоты, разбогатевшего на рекламных объявлениях, а потом впавшего в немилость у правительства и забытого навсегда.

История этой истории

28 февраля 1955 года поступило сообщение о том, что во время грозы на Карибском море восемь членов экипажа эскадренного миноносца «Кальдас» свалились в воду и пропали без вести. Корабль шел из американского порта Мобил, где его отремонтировали, в колумбийский порт Картахену, куда и прибыл точно по расписанию через два часа после трагедии. Поиски пропавших моряков начались немедленно, причем не без содействия американских вояк, контролирующих зону Панамского канала и занимающихся прочей благотворительной деятельностью на юге Карибского моря. Через четыре дня поиски прекратились, и пропавших моряков официально объявили погибшими. Однако через неделю один из них, едва живой, объявился на пустынном берегу на севере Колумбии, продрейфовав десять дней на плоту без воды и пищи. Его звали Луис Алехандро Веласко. Моя книга – это журналистская запись его рассказа, и я публикую ее в том самом виде, в каком она появилась через месяц после катастрофы на страницах газеты «Эспектадор», выходящей в Боготе.

Пытаясь воссоздать шаг за шагом злоключения Луиса Алехандро, мы с ним не думали и не гадали, что наши утомительные изыскания повлекут за собой цепь новых приключений, которые серьезно взбудоражат общество и за которые он поплатится славой и карьерой, а я чуть не поплачусь жизнью. Колумбия была тогда под пятой военного диктатора – весьма колоритного персонажа – генерала Густаво Рохаса Пинильи, прославившегося в основном двумя подвигами: расстрелом студентов в центре столицы, когда солдаты пулями разогнали мирную демонстрацию, и убийством любителей воскресного боя быков. Как много их пало от рук агентов тайной полиции, видимо, так и останется тайной, покрытой мраком, а убили их за то, что они освистали на площади во время корриды дочь диктатора. Цензура свирепствовала, и оппозиционные газеты каждый день ломали голову, выдумывая занимательные, но далекие от политики темы, которыми можно было бы заинтересовать читателей. В газете «Эспектадор» сия почтенная задача по выпечке однодневных сенсаций была возложена на директора Гильермо Кано, главного редактора Хосе Салгара и на меня, штатного корреспондента. Никому из нас еще не перевалило за тридцать.

Когда Луис Алехандро Веласко собственнолично пожаловал к нам узнать, сколько мы ему заплатим за рассказ, мы встретили его прохладно, и неспроста: сенсация была уже не первой свежести. Его продержали несколько месяцев в госпитале для моряков, куда пускали (если не считать тайком прокравшегося под видом врача репортера оппозиционной газеты) только представителей лояльной прессы. Историю много раз рассказывали частями, мусолили и перевирали, и, похоже, читателям уже приелся герой, которого нанимали рекламировать часы, потому что его собственные работали безотказно даже в шторм, или расхваливать обувь, поскольку его ботинки оказались настолько прочными, что, решив ими пообедать, он не смог оторвать от них ни кусочка.

Луис Алехандро получил орден, произносил патриотические речи по радио, его показали по телевидению в назидание подрастающему поколению и под фанфары, забрасывая цветами, провезли почти по всей стране, чтобы он раздавал автографы и получил поцелуи от королев красоты. Он прилично на всем этом заработал. И если, после того как мы столько раз тщетно пытались с ним встретиться, он сам, без приглашения, явился к нам, значит, рассказы его истощились и он был готов за деньги наплести что угодно. Вдобавок правительство явно дало ему четкие указания, о чем говорить, а о чем помалкивать. Мы его отфутболили. Но потом, словно по наитию, Гильермо Кано догнал Луиса Алехандро на лестнице, принял его предложение и препроводил ко мне. И это оказалось своего рода бомбой замедленного действия.

Первым сюрпризом было для меня то, что этот крепкий двадцатилетний парень, похожий скорее на трубача, нежели на национального героя, обладал прекрасным даром рассказчика, способностью к обобщению фактов, потрясающей памятью и этаким простонародным чувством собственного достоинства, не позволявшим ему кичиться своим героизмом. За двадцать шестичасовых сеансов, во время которых я делал пометки в блокноте и задавал каверзные вопросы, пытаясь подловить его на противоречиях, нам удалось составить сжатый и правдивый рассказ о десяти днях, проведенных Луисом Алехандро в море. Он получился таким цельным и захватывающим, что передо мной стояла единственная литературная задача: заставить читателей в него поверить. Поэтому, но не только поэтому, а еще и справедливости ради мы решили написать рассказ от первого лица и поставить под ним подпись Луиса Алехандро. Так что сегодня я вообще-то впервые выступаю как автор этого текста.

Второй, причем гораздо больший, сюрприз Луис Алехандро преподнес мне на четвертый день нашей работы, когда я попросил его описать грозу, явившуюся причиной катастрофы. Он улыбнулся и ответил, понимая, чего стоит такое признание:

– А никакой грозы не было!

И действительно, метеорологическая служба подтвердила, что февраль тот был на Карибском море вполне обычным, спокойным и безмятежным. Правда, которую до той поры замалчивали газеты, заключалась в том, что корабль накренился от ветра; груз, плохо укрепленный на палубе, свалился в море, а вместе с ним в воде оказались и восемь моряков. Таким образом, вскрывалось три грубейших нарушения: во-первых, перевозить грузы на борту эсминца не разрешалось, во-вторых, корабль лишился маневренности и не смог подобрать выброшенных за борт людей именно из-за перегрузки, и, наконец, груз был контрабандным – перевозились холодильники, телевизоры и стиральные машины. Совершенно ясно, что рассказ неожиданно для нас самих оказался своеобразным эсминцем с плохо укрепленным политическим и моральным грузом на борту.

История была опубликована с продолжением в четырнадцати номерах газеты. Вначале даже само правительство приветствовало литературный дебют своего героя. Потом же, когда выплыла на свет правда, попытаться помешать нам печатать продолжение значило бы сесть в лужу, ведь тираж газеты возрос почти вдвое и напротив нашего здания постоянно собиралась толпа читателей, желавших иметь всю историю целиком и скупавших старые номера. Тогда, по традиции, принятой у колумбийских правителей, диктатура решила завуалировать правду разглагольствованиями: опубликовала коммюнике, в котором перевозка контрабандных товаров на борту эсминца категорически отрицалась.

Ища доказательства своей правоты, мы попросили у Луиса Алехандро список его товарищей, имевших фотоаппараты. Многие моряки разъехались по стране, проводя отпуск в разных местах, но все же нам удалось разыскать их и купить у них фотографии, сделанные во время плавания. Через неделю после завершения публикации в газете повесть целиком вышла в специальном приложении, иллюстрированном фотографиями, которые мы выторговали у моряков. На заднем плане групповых снимков отчетливейшим образом, вплоть до фирменных знаков, виднелись ящики с контрабандными товарами. В ответ на этот удар диктатура применила к нам драконовские меры, и в результате через несколько месяцев газета была закрыта.

Несмотря на все давление, угрозы и попытки соблазнить Луиса Алехандро Веласко крупными взятками, он не отказался ни от единого слова. Ему пришлось расстаться с профессией моряка, единственной, которой он владел, и память о нем канула в Лету повседневности.

Прошло без малого два года, и диктатура пала; судьбами Колумбии стали распоряжаться другие режимы, выглядевшие поприличнее, но примерно такие же «справедливые», а я тем временем отправился в Париж, где началась моя неприкаянная и довольно тоскливая жизнь изгнанника, очень напоминавшая плот, отданный на волю волн. И мы долгое время ничего не слыхали о потерпевшем бедствие моряке, но несколько месяцев тому назад какой-то журналист случайно обнаружил его среди клерков автобусной компании. Я видел его фотокарточку: Луис Алехандро погрузнел и постарел, хлебнул лиха, но остался той же светлой личностью, героем, отважившимся взорвать свой собственный памятник.

Я не перечитывал эту историю целых пятнадцать лет, ее вполне можно опубликовать, хотя я и не вижу в этом особого смысла. Она выходит теперь отдельной книгой, потому что когда-то я, не подумав, дал согласие на ее издание и не привык брать свои слова назад. Меня угнетает мысль, что издателей интересуют не столько достоинства самого произведения, сколько имя его автора, который, к моему прискорбию, нынче в моде. К счастью, авторами некоторых книг бывают не те, кто их пишет, а те, кто их выстрадал, и перед вами – одно из таких произведений. А посему авторские права на него принадлежат тому, кто этого достоин: моему безвестному соотечественнику, которому пришлось десять дней промучиться на плоту без воды и пищи, дабы эта книга родилась на свет.

Барселона, февраль 1970 года.