Пролог

Держись подальше, мальчик, – против ветра. Черт возьми, боюсь, как бы не нанесло заразу ветром. У твоего папы черная оспа – вот что, мальчик, и ты это прекрасно знаешь. Что ж ты нам сразу не сказал?

Хочешь, чтобы мы все перезаразились?

Да, – говорю я, а сам всхлипываю, – я раньше всем так и говорил, а они тогда уезжали и бросали нас.

Бедняга, а ведь это, пожалуй, правда. Нам тебя очень жалко, только вот какая штука… Понимаешь, нам оспой болеть не хочется. Слушай, я тебе скажу, что делать. Ты сам и не пробуй причалить к берегу, а не то разобьешь все вдребезги. Проплывешь еще миль двадцать вниз по реке, там увидишь город на левом берегу. Тогда будет уже светло; а когда станешь просить, чтобы вам помогли, говори, что у твоих родных озноб и жар. Не будь дураком, а то опять догадаются, в чем дело. Мы тебе добра хотим, так что ты уж отъезжай от нас еще миль на двадцать, будь любезен.

Марк Твен.

Приключения Гекльберри Финна

Сегодня в 21.41 в районе аэропорта Шереметьево-2 потерпел катастрофу пассажирский самолет Ту-154, следовавший плановым транзитным рейсом SU-572 Москва – Новосибирск – Сеул. Самолет едва успел подняться в воздух, как снова рухнул на землю. Сначала раздался взрыв, а затем авиалайнер развалился на части.

На месте происшедшей трагедии работает специальная комиссия. Ведутся поиски так называемого черного ящика – устройства, которое фиксирует все события на борту самолета.

Московская транспортная прокуратура возбудила уголовное дело по факту авиакатастрофы по статье 263 части 3 УК РФ (нарушение правил безопасности движения и эксплуатации железнодорожного, воздушного или водного транспорта).

На борту находились 149 пассажиров и 6 членов экипажа. По неуточненным пока данным, все они погибли.

ИТАР-ТАСС

Часть первая
ТУРЕЦКИЙ

Окна были зашторены, на плите приятно шкварчала поджаривающаяся картошечка, которую были готовы дополнить маринованные огурчики, поджаренная свининка и ровно сто граммов пшеничной, не больше и не меньше. Это был уютный семейный вечер. Ирина Генриховна Турецкая смотрела телевизор. Александр Борисович Турецкий читал «Спорт-экспресс». Только он не переворачивал страницы, а нажимал на клавиши. Турецкому на работе выделили ноутбук, и теперь он упивался самостоятельной компьютерной жизнью. Это была не бог весть какая машинка, но Турецкому, только недавно, по большому счету, открывшему для себя Интернет, ее вполне хватало. У Дениса Грязнова в «Глории» имелся гениальнейший компьютерщик всех времен и народов по имени Макс, с помощью которого Турецкий проходил ликбез. Слова вроде «хакер» и «юзер» уже не нагоняли на него мистический ужас.

Чем, собственно говоря, хакеp отличается от юзеpа? (Хакер, как известно, – взломщик, юзер – пользователь, словообразование происходит от английского корня «юз» – пользовать; когда Турецкий уловил эту простенькую стратегию, многие вещи, казавшиеся совершенной абракадаброй, вдруг волшебным образом прояснились. Смотри в корень, прав был старина Прутков!) Так вот, хакеp подбиpает паpоль с тpетьего pаза, а юзеp – с пятого. На пятом десятке не все дается мгновенно, хорошо, что вообще дается, теперь эта шутка Турецкого искренне веселила.

Для начала он, как и положено начинающему пользователю, от души полазил по порносайтам. Через какое-то время надоело. На прочие сетевые развлечения времени особенно не было, и он уже расстроился было от своей профнепригодности, но тут открыл для себя, что у большинства крупных печатных изданий существуют электронные версии. И через неделю-другую здорово подсел на это дело, газеты теперь вовсе перестал покупать.

Сейчас Александр Борисович читал:

«Жак Рогге выразил сомнение в том, что обычные меры в борьбе с применением допинга в состоянии изменить сложившуюся обстановку вокруг…»

Ирина Генриховна слушала телевизор:

«Лауреаты Нобелевской премии были названы в начале октября во время традиционной нобелевской недели, как это и происходит последние сто лет. В этом году высокой чести удостоились шестнадцать человек и одна организация. Премию мира присудили Международному олимпийскому комитету, от имени которого ее принимал бельгиец Жак Рогге…»

На этом месте Турецкий поднял голову и посмотрел в телевизор. Действительно, Жак Рогге. Господин Рогге прославился в России, когда во время зимней Олимпиады прислал письмо нашему президенту, в котором перепутал его инициалы.

Турецкий посмотрел другие газетные полосы и позвонил Грязнову:

– Славка, смотри, что я нашел. «Согласно данным официальной статистики ЦИТО, одинокие мужчины гораздо чаще и раньше умирают от различных заболеваний по сравнению с женатыми. Цифры говорят, что для одинокого мужчины старше 45 лет риск ранней смерти повышается на 23%».

– Иди к черту, – сказал Грязнов. – Я смотрю нобелевских лауреатов по ящиков.

– А еще… – не унимался Турецкий. Впрочем, все это он говорил уже в никуда, потому что Грязнов положил трубку.

Что же там такое про лауреатов в самом деле, что все так смотрят?

«…Остальными лауреатами стали: три японца, два немца, восемь американцев, один итальянец, один немец, один англичанин индийского происхождения и, наконец, наш соотечественник Николай Баткин…»

– Ура! – подпрыгнула Ирина Генриховна.

– Ура-ура, – покосившись на нее, подтвердил Турецкий.

"…История Нобелевских премий началась 27 ноября 1897 года, когда старый и больной шведский пиротехник Альфред Нобель подписал свое знаменитое завещание. В нем изобретатель нитроглицерина написал, что отдает все свои деньги на премии тем, кто за истекший год принес наибольшую пользу человечеству. Альфред Нобель выделил пять направлений, по которым должны присуждаться премии, – химия, физика, физиология и медицина, литература, премия за укрепление мира. Первые Нобелевские премии были вручены 10 декабря 1901 года.

С тех пор Нобелевский комитет, созданный в 1900 году, не расширял и не сужал рамки своей деятельности. Единственное исключение было сделано после предложения Шведского банка, в котором хранятся деньги Нобеля. В 1968 году Шведский банк по случаю своего 300-летия предложил выделить деньги на премию по экономике, и Нобелевский комитет принял на себя обязательство по их распределению. Официально именуемая как премия по экономике памяти Альфреда Нобеля, впервые она была присуждена в 1969 году.

Сама награда представляет собой золотую медаль с изображением Альфреда Нобеля, почетный диплом лауреата и чек на денежную сумму. Ее размер зависит от средств Нобелевского фонда на текущий момент (в прошлом году эта цифра составила $980 тысяч, что, между прочим, многократно превышает суммы пятидесятилетней давности)…"

– Миллион долларов, Саша, – вздохнула Ирина Генриховна.

– Миллион долларов, – кивнул Турецкий.

– Ты так равнодушно говоришь, как будто держал их в руках.

– Ну, – сказал Турецкий, – если честно, то вчера. Нет, вру, позавчера.

Ирина Генриховна ошарашенно посмотрела на супруга. Турецкий как Турецкий. В турецком, между прочим же, свитере – за шестьдесят долларов.

– Слава арестовывал одного деятеля, проходившего у меня свидетелем по одному делу, ну и…

– А, – разочарованно протянула Ирина Генриховна, – ну это не то.

– А что было бы то? Если б я банк грабанул? К нам тут из итальянской прокуратуры приезжали, рассказывали про одного такого…

– Дай послушать, ладно…

– Да ради бога. – Турецкий снова уткнулся в компьютер.

"…Этот почти миллион долларов может быть распределен между тремя победителями (максимальное число лауреатов по одной номинации). За сотню лет вручения Нобелевских премий их лауреатами стали более 500 человек. Примечательно, что среди американских нобелевских лауреатов очень много выходцев из России, принявших американское гражданство.

Что касается собственно российских и советских ученых, то они получали Нобелевские премии 16 раз. Предпоследним лауреатом от СССР стал Михаил Горбачев, который в 1990 году получил премию мира, последним – директор Санкт-Петербургского физико-технического института имени Иоффе Жорес Алферов. И вот наконец новая победа!

Престижную награду в области медицины и физиологии получил выдающийся российский ученый Баткин – за открытия в области клеточного процесса, которые могут быть использованы для лечения инфекционных заболеваний и за создание вакцины против нового вида оспы…"

– Браво, Николай Львович! – захлопала в ладоши Ирина Генриховна.

– Слушай, я не пойму, откуда столько радости?

– А простой патриотизм ты не допускаешь?

– Простой – допускаю, но ты как-то странно себя ведешь. Как будто ты его знаешь, этого Будкина.

– Баткина.

– Ну вот. – Турецкий отключил компьютер. – Ты его знаешь. А откуда ты его знаешь?

– Его внучка в нашей музыкальной школе учится. У меня, между прочим.

– И что, конечно, гениально талантливый ребенок? – ухмыльнулся Турецкий.

– Напротив, на детях гениев природа отдыхает. Слышал про такое? Совершенно бездарный ребенок.

– Сама сказала – на детях, а не на внуках. Говорят, что таланты переходят через поколение.

– Ну не знаю, может, она тоже станет великим физиологом там или химиком, а я ее музыке учу и…

– Подожди, мы отклонились. Я все равно не понимаю, откуда ты его знаешь. Уж не хочешь ли сказать, что академик Баткин ходит к вам на родительские собрания? А потом долгими зимними вечерами вдумывается в смысл слова «сольфеджио»?

– Не хочу. Просто он часто приезжает за внучкой на машине, однажды мы познакомились, и он пригласил меня в гости.

– И ты была? – насупился Турецкий.

– Была.

– А почему я не был?! – приревновал Турецкий.

– Я откуда знаю? Пьянствовал, наверно, где-то со своим Грязновым, как обычно.

– Только не надо! Между прочим, Слава теперь не пьет.

– Давно ли? – прищурилась Ирина Генриховна.

– Восемь дней, – честно сказал Турецкий.

– А ты?

– А я – семь.

– Все с вами понятно, помалкивай луч… Ой…

– Что такое?

– Саша… Я не уверена… но. Да нет, я уверена. Это не он.

На экране в это время был президент Международного олимпийского комитета Жак Рогге.

– Откуда ты знаешь? – машинально спросил Турецкий.

– Я с ним в машине сидела.

– Чего?! Когда это ты? Ты в своем уме, Ирка?!

– Саша, ты ревнуешь, что ли? Он же старенький уже.

– Кто старенький-то?! – Рогге, на взгляд Турецкого, был вполне ничего себе мужик, холеный, лощеный.

Ирина Генриховна посмотрела наконец на экран и поняла свою ошибку.

– Да не этот же! Я тебе про Николая Львовича говорю, про Баткина.

– Так это ты с ним в машине сидела?! – Турецкий сделал страшные глаза.

Жена засмеялась. Тут, как по заказу, показали Баткина. Турецкий понял причину ее смеха – на экране был эдакий типичный рассеянный профессор хорошо за шестьдесят.

– Вот смотри, – сказал Ирина Генриховна. – Это не он.

– Как это – не он, – возмутился Турецкий, – как это – не он?! А кто тогда, папа римский?! Сказали же – Бат-кин.

– Ну ты прав, конечно, – смутилась Ирина Генриховна. – Я сама понимаю, что там никого другого быть не может. Сказали Баткин, – значит, Баткин.

– Ирка, – сказал Турецкий, – я провел в своей жизни тысячи допросов, неужели ты думаешь, что можешь меня обмануть? Договаривай, что хотела.

– Понимаешь, Саша, – осторожно сказала Ирина Генриховна. – Последний раз Баткин приезжал за Настенькой три дня назад. Я тогда, к сожалению, про Нобелевскую премию ничего не знала, а то бы поздравила, конечно… Так вот, я видела его как тебя сейчас. У него на щеке была большая и глубокая царапина. Совсем свежая. Я еще что-то пошутила на этот счет. Сколько надо времени, чтобы царапина зажила?

– Ну день; если очень глубокая, может, два.

– А чтобы затянулась?

Турецкий вместо ответа посмотрел на экран. Академик Баткин в числе других лауреатов сидел в первом ряду. Разглядеть царапину с такого расстояния было нельзя.

– Ирочка, – ласково сказал Турецкий, – ты же понимаешь, что это абсурд. Понимаешь?

– Понимаю, – послушно кивнула жена.

– Наверно, его загримировали для такого случая, как-то замазали, может, какой-то пластырь под цвет лица или еще что. Понимаешь?

– Понимаю.

Тут пошли крупные планы нобелевских лауреатов. Наконец камера добралась до Баткина, его лицо было теперь во весь экран. Он действительно выглядел классическим ученым – очень уж фактурная была у дедушки внешность. Косматые седые брови не казались грозными, глаза весело щурились.

Но Турецкого это не забавляло, он приблизился вплотную к телевизору. Нет, никакого пластыря на лице Баткине не было. Царапины тоже, разве что изрядно дедушка бледноват. Но мало ли что на седьмом десятке бывает.

– Ирка, а что он сказал по этому поводу?

– М-мм? – Ирина Генриховна была уже на кухне и снимала картошку с плиты. – Готово. Солить по вкусу.

– Ты сказала, что пошутила насчет царапины?

– А, да. Он сказал: кошка.

…Ночью Ирина Генриховна разбудила мужа. Турецкий испуганно захлопал сонными глазами.

– Саша, – требовательно сказала жена. – Ты мне хотел что-то про Италию рассказать.

– Какую Италию?!

– Ну помнишь, ты говорил, уж не хочу ли я, чтобы ты банк ограбил. Помнишь?

– А… Ну это там один тип…

– Какой тип?

– Ирка, о господи, нашла время… Не знаю я, что за тип, жена у него ушла, и он начал банки грабить. В Турине, кажется, дело было… – Турецкий зевнул и перевернулся на другой бок. Но жена тут же растолкала. – Ну что ты хочешь от меня? Он ограбил двадцать один банк.

– Сколько?!

– Двадцать один. За десять месяцев. В среднем – через неделю. После задержания оправдывался тем, что не смог пережить ухода жены, понятно? Ему понадобились острые ощущения. А арестовали его, только когда по пути с работы домой он в течение часа ограбил два банка. Переборщил, короче. Охране, кстати, он угрожал игрушечным пистолетом… Что еще? – поневоле взбодрился Турецкий. – Да, самое интересное! Он признался, что каждый раз после ограбления прятался неподалеку, чтобы лично наблюдать за приездом полиции. Этот процесс доставлял ему необыкновенное наслаждение, сравнимое только с близостью с женщиной. Утверждал, что адреналин, вырабатываемый в опасном приключении, помогал ему справляться с депрессией. Довольна? Все теперь, я могу спать?

– Вот это мужчина, – мечтательно сказала Ирина Генриховна.

– Чем больше узнаю людей, – пробурчал Турецкий, – тем больше люблю компьютеры…

Как бывало уже не однажды, разбудил не будильник, а телефон. Турецкий еще сквозь сон инстинктивным движением нащупал трубку. Это был Меркулов, что уже само по себе не предвещало ничего хорошего. Заместитель генерального прокурора не станет звонить без четверти семь, чтобы поинтересоваться, что тебе снится, крейсер «Аврора».

– Саша, извини, конечно, – сказал Константин Дмитриевич, – но я сейчас за тобой заеду.

– Костя, – пробормотал Турецкий, – ну дай поспать, а!

– Ты новости вчера смотрел?

Турецкий все-таки проснулся и сел. Мельком глянул на жену – с нее все как с гуся вода.

– Как Нобелевские премии вручали? Видал вроде… – Турецкий зевнул с риском проглотить телефонную трубку.

– При чем тут премии? Самолет вчера в Шереметьеве упал, неужели не знаешь?

– А… Знаю, читал вчера в газете-ру.

– Где-где?

– Ну в Интернете.

– Ладно, это неважно. Через четверть часа я буду у тебя, побрейся, пожалуйста, поедешь к начальству. – Меркулов повесил трубку.

Турецкий покачал головой. Что-то Костя переработался. То говорит, сейчас приеду, то – сам к начальству поедешь?! Так он же начальство и есть…

Турецкий побрился, принял душ и открыл ноутбук. Последнее его увлечение было – автомобильный гороскоп, который составлялся с учетом его личных астрологических особенностей. Каждое утро он получал очередной прогноз относительно предстоящей жизни на колесах. Сейчас это выглядело так:

«Ваша дорожная жизнь сегодня будет пестра и разнообразна. Попробуйте быть целеустремленным и уверенным в себе. Это во многом облегчит жизнь вам и вашему автомобилю, поможет выбраться даже из самых жутких пробок и найти лучший маршрут в незнакомой местности при отсутствии карты. Хотя карту незнакомой местности (да и знакомой тоже) все же лучше иметь с собой. Гороскоп гороскопом, но лучше перестраховаться».

По дороге в Кремль Турецкий позвонил в МУР:

– Славка, какие новости?

– Какие там новости, – проворчал Грязнов. – Сводку читаю! Куда катимся а? Вот пожалуйста! Тут недавно один крендель – депутат городской думы нажаловался, что почту нерегулярно получает. Но проверили эту почту, а там – дыра оказалась.

– В каком смысле?

– А в буквальном. Вот слушай дальше: «В Строгине несовершеннолетний ограбил почтовое отделение».

– Ну и что? – пожал плечами Турецкий. – Акселерация, обычное дело. У меня в подъезде отроки курят. Если б я не знал, что им по семнадцать, дал бы все двадцать пять.

– Какие семнадцать, – возмутился Грязнов, – какие семнадцать! Да ты послушай, что тут у меня написано. «11-летний ребенок сам разработал и осуществил трудоемкий план ограбления…» Одиннадцатилетний, Саня!

– Интересно. И что дальше?

– Пожалуйста. «В течение нескольких недель мальчик настойчиво долбил стену намеченного здания и в конце концов выдолбил лаз необходимых размеров. Через эту дыру юный преступник проник в помещение почтового отделения по улице Исаковского. По данным пресс-службы управления вневедомственной охраны, сигнал тревоги на пульт дежурного не поступал. Оперативная группа сумела задержать злоумышленника на месте преступления лишь на седьмой его заход в почтовое отделение. Выяснилось, что продавщица ночного киоска, который находится неподалеку, слышала странные звуки, но не стала сообщать об этом в милицию». Что скажешь?

– Это элементарно. Его действиями, разумеется, руководили взрослые.

– Да?! А вот хрен тебе. Оказывается, мальчишка посмотрел сериал «Граф Монте-Кристо» и загорелся идеей сделать куда-нибудь подкоп. Помимо ценных бандеролей утаскивал и корреспонденцию попроще, большой любитель читать оказался.

Турецкий захохотал.

– Чего ржешь, это еще не все, – разозлился Грязнов. – Знаешь, что он на допросе сказал? «Классное кино, – говорит, и почему книжек таких никто не сочиняет?»

Турецкий подсчитал, что, пока они добрались до конечного пункта назначения в Кремле, у Меркулова проверили документы семь раз, а у него – девять. Откуда такая несправедливость? Почему такое недоверие? Впрочем, Костя – человек публичный, ему и в Думе этой гребаной случалось выступать, так что его просто могли знать в лицо.

– Костя, с кем мы все-таки встречаемся? – шепотом спросил Турецкий, хотя в кабинете, в который их завели, кроме них двоих, никого не было. Он вспомнил, что гороскоп советовал ему иметь с собой карту незнакомой местности.

Кабинет был как кабинет, не большой и не маленький, но уж получше, чем у него на Большой Дмитровке.

– Так с кем же?

– А ты еще не понял?

– Я понял, но не верю.

Меркулов пожал плечами, встал, подошел к столу, взял графин, хотел налить себе воды. Турецкий ехидно посоветовал:

– Не пей, козленочком станешь!