Вячеслав Иванович с юмором отнесся к «новому назначению» друга – посочувствовал в том плане, что «демократические процессы в обществе», кажется, достигли наконец своего апогея, если сам помощник генерального прокурора брошен на искоренение бытовой преступности.

Славка, видимо, не знал, да и не догадывался о подноготной этой истории. В Департаменте уголовного розыска МВД страны хватало и своих собственных проблем – иного масштаба. И пока Турецкий, в самых общих чертах пересказывал ему существо дела, Грязнов поощрительно поддакивал, но, когда разговор коснулся его личной помощи, задумался. Однако, понимая, что поддержка друга в любых смыслах – дело обязательное и круглосуточное, как заметил один покойный уже поэт, обещал и свою посильную помощь.

Ну а тут в дверь постучали, Турецкий крикнул: «Войдите!» – и увидел слегка взъерошенного Кучкина. Сказав Славке в трубку, что к нему пришли и разговор переносится на вечер, Александр Борисович отправил ее на место и предложил следователю садиться.

– Ну давайте посмотрим, что у вас?.. Нет, поступим иначе, сначала расскажите, что вы сами думаете по поводу этих покушений, – начал Турецкий.

– У вас есть намерение соединить их в одном производстве? – спросил в свою очередь Кучкин.

– А у вас разве нет?

– Сложный вопрос, – уклончиво ответил следователь.

– Чем же? – удивился Турецкий.

– Видите ли, Александр Борисович, лично я согласен с вашим мнением. И Иван Иванович – тоже, как я понимаю.

– А что, это очень трудно понять?

– Ну как вам сказать…

– Послушайте, Валентин Арнольдович, – слегка раздражаясь, заметил Турецкий, – давайте не будем ходить вокруг да около, а назовем вещи своими именами! Иначе мы можем не сработаться. Я терпеть не могу экивоков!

– Я тоже! – улыбнулся Кучкин, разряжая возникшее напряжение. – Но в этом деле имеется ряд сопутствующих, скажем так, величин, которые способны помешать нам расследовать дело в избранном нами направлении.

– Это вы про Алексеева, что ли? – с уничижительной гримасой спросил Турецкий.

– Вы же наверняка с ним не встречались, а я – только вчера.

– И как впечатление? – насмешливо спросил Александр Борисович. – Страшен?

– Не то слово! – засмеялся Кучкин.

– Что ж, значит, будем пугаться молча. На нас, я имею в виду Генеральную прокуратуру, тоже пытаются произвести впечатление.

– Уж не размерами ли глобальной катастрофы? – неожиданно спросил Кучкин, и Турецкий, внимательно посмотрев ему в глаза, кивнул и ответил:

– А мы с вами все-таки сработаемся, Валентин Арнольдович.

После такого резюме Александр Борисович придвинул к себе папку с материалами и стал внимательно просматривать их, иногда задавая короткие вопросы, на которые следовали столь же лаконичные ответы. Документов набралось уже достаточно. Были среди них протоколы допросов свидетелей и потерпевших, протоколы осмотра мест происшествия, акты судебно-медицинской экспертизы, заключения взрывотехнической экспертизы. И из всей этой груды собранных материалов Турецкого в первую очередь заинтересовали акты экспертизы взрывотехников.

И в первом, и во втором случае были использованы аналогичные заряды – тротиловые шашки со взрывателем натяжного действия. И масса взрывчатки была одинакова – до трехсот граммов, то есть вполне достаточно, чтобы разнести в клочья не только человека, но и все вокруг него. Это говорило прежде всего о том, что в обеих акциях действовал фактически один и тот же подрывник. Правда, в первом случае заряд был установлен в трубе лестничного мусоропровода, а во втором – сразу за металлической входной дверью квартиры.

То есть, другими словами, можно было с уверенностью предположить, что подрывник либо те люди, которые указывали ему, куда ставить заряды, абсолютно четко знали свое дело.

Женщина поднималась по лестнице на свою лестничную площадку. Здесь, при открывании двери, ее и настигла смерть. Значит, убийца прекрасно знал, что все произойдет именно так, а не иначе.

Но в доме есть и другие жильцы, и далеко не все из них, возможно, пользуются лифтом – есть же любители бега, спортсмены, просто мальчишки, покуривающие на лестничных площадках тайком от родителей.

– Вы были в доме на Бережковской набережной? – по ходу чтения спросил Турецкий.

– Был, естественно, и не один раз.

– Там стены на лестнице в каком состоянии? И вообще, она посещаема?

– Все стены, Александр Борисович, исписаны английской похабщиной. Я еще, помню, удивился – такой дом, а живут истинные варвары!

– И окурки, поди, валялись?

– А как же!

Все правильно, значит, по лестнице часто ходят… И тем не менее именно там и была поставлена бомба. А если бы в дверь на девятом этаже вошел другой человек, а не доктор Артемова? Кстати, почему она Артемова, а муж ее – Алексеев? Не захотела сменить фамилию? А сколько лет они состоят в браке? И есть ли дети? Отметил это для себя Турецкий и пошел дальше…

Итак, размышлял он, бомба установлена. Но где гарантия для убийцы, что дверь откроет именно тот человек, который и должен был стать жертвой покушения? Никакой, если убийца – или убийцы – не были абсолютно уверены в том, что ошибки либо случайной накладки не выйдет.

Что говорит в пользу такой постановки вопроса?

Первое. Убийца знал точный распорядок дня Артемовой. А вовсе не Алексеева, который, как он сам признался, никогда на лестницу не выходил и ездил исключительно в лифте, причем в сопровождении охраны. Одновременно возникает вопрос: если это действительно так, то какого черта мину заложили в стороне, а не прямо на пути этого Алексеева? Похоже, что версия с попыткой покушения на уважаемого «мэрского» чиновника притянута за уши. Причем не исключено, им самим же.

Так ведь делают иногда, если хотят создать себе соответствующий имидж либо расправиться с противниками – чужими, так сказать, руками.

Второе. Убийца должен был знать еще и точное время, когда Артемова – именно она, а не кто-нибудь другой – потянет лестничную дверь на себя. Причем абсолютно точно, до минуты. Следовательно, в доме в этот момент кто-то должен был находиться – сам убийца, наводчик, помощник – не важно, но кто-то следил за тем, чтобы не произошла ошибка. Проверено ли это? Судя по отсутствию вопросов на эту тему в протоколах допросов свидетелей, нет. Это серьезная недоработка. Но ничего, пока еще исправимая, хотя время уходит и человеческая память как бы замыливается.

С этим домом покончено. Так, третье. Дом на Саввинской набережной.

Знал его Турецкий. Еще гуляя с маленькой Нинкой, возил ее на саночках в Лужники, благо это рядом с его Фрунзенской набережной, и иногда катал вдоль Москвы-реки. Старый дом, странно, что его до сих пор не снесли. Четыре этажа, мрачные внутренние дворы, отсутствие лифтов – и это практически в центре Москвы! Значит, в нем, на последнем, четвертом этаже, и проживает наш нарколог…

И где же была поставлена мина?

Она, судя по протоколу описания места события, была установлена в квартире, рядом со входной металлической дверью. Что с ней? Так, тип, модель, дата изготовления, стоимость… Все понятно, ставили частные мастера. Два замка – один обычный, английский, второй секретный. Но и тот и другой были легко открыты тем, кто устанавливал заряд, причем с малым допуском натяжения. Либо, что так же вероятно, «убивец» проник в квартиру через окно. И это на четвертом этаже? Но тогда его определенно кто-то видел. Однако свидетели показывают, что никто у них по стенам не лазал, в окна верхнего этажа не проникал и по крыше тоже не бегал. Это хоть проверили, молодцы. Значит, он открыл дверь – подобранными ключами либо отмычкой, имеет соответствующую квалификацию? – затем установил бомбу, взрыватель и сумел протиснуться в оставшуюся тесную щель между дверью и стеной, чтобы своим телом нечаянно не привести в действие взрыватель? Вот это уже больше похоже на правду.

Но тут есть еще кое-какие детали, не отмеченные в протоколе, которые придется прояснить для себя уже на месте действия…

– Заряд был, я вижу, установлен снизу двери?

– Да, прямо за ней. Я сам видел… после уже, когда бомбу обезвредили.

– Со взрывотехником, обезвредившим ее, беседовали?

– В общих словах, тот куда-то торопился. Просто показал, как была закреплена мина и на каком расстоянии от двери. А вас, видимо, щель интересует?

– Как вы догадались? – усмехнулся Турецкий.

– А я сразу задал себе вопрос, каким образом ее могли установить. Через окна квартиры – нет, они были все, кроме одного, закрыты и заклеены на зиму плотным таким скотчем. А то, через которое в квартиру проникли взрывотехники, с помощью машины с подъемной люлькой, пришлось фактически взламывать. То есть они выставили форточку и уже через нее справились со шпингалетами. Дом старый, делали прочно.

– И каков же ваш вывод?

– Тот, кто готовил покушение, был очень худым. Но не мальчиком, тому с таким делом просто не справиться.

– Очень хорошо, вы предвосхитили целый ряд моих вопросов. Итак, вы продолжаете настаивать, вопреки твердому убеждению своего начальства и требованиям верхних инстанций, которые уже не только вам одному плешь проели, что обе эти акции тесно связаны между собой какой-то единой, еще не понятной ни вам, ни им идеей? И что они, то есть ни одна из этих акций к господину Алексееву, который изо всех сил тянет это сомнительное одеяло на себя, ни малейшего отношения не имеет?

Явно пренебрежительный тон, коим это было произнесено, возмутил бы кого угодно, а что говорить о человеке, которого прислали, так сказать, на суд в Генеральную прокуратуру? И Кучкин даже вспыхнул, но сдержал себя и ответил, хмуро отвернувшись от Турецкого, которому он едва ли уже не поверил:

– Да, если вам угодно поставить вопрос в такой плоскости.

– Отлично! Значит, наши мнения полностью совпадают. Остается самая малость – найти им вещественное подтверждение. Собирайтесь!

Следователь был ошарашен таким поворотом дела и вспыхнул, залился краской, но уже по другой причине.

– Ку… куда? – с трудом выговорил он и сглотнул.

– Как – куда? – Турецкий сделал вид, что не понял его. – К господину… как его? К Баранову, к кому ж еще? Домой. Позвоните ему и вызовите, пожалуйста. И не забудьте, если я это упущу, организовать на месте парочку понятых.

– Мы будем… производить обыск?

– Можно назвать и так… А станет отнекиваться, оправдываться срочными делами, скажите, что вскроем и без него, в присутствии милиции.

– Но ведь это же…

– А ему разве известно? Вы вообще, Валентин Арнольдович, имейте в виду – на будущее, что Государственная дума каждый божий день рассматривает какую-нибудь очередную поправку то к Уголовному, то к Уголовно-процессуальному кодексу… Когда соберут их в кучу и примут – тогда уж, как говорится, другое дело.

– Но это же всем известно! – возразил Кучкин.

– Я тут с приятелем ездил однажды, несколько лет назад, в глухое Подмосковье – он рыбак отчаянный, а я просто так, водочки на природе попить. И вот увидели нас местные жители и стали жаловаться. Батюшка, мол, у них – так-то он хороший, но с чудинкой. Тоже вроде нас заядлый рыбак. Иной раз, говорят, за рыбной ловлей в такой азарт входит, что про службу свою забывает… Ну и самый свежий, как говорится, пример тому. Троица, что ли, у них тогда была… Словом, исчез батюшка – день его нет, другой, а тут и праздник подходит. Послали мальчишек искать. Даже лошадь им дали. Нашли – забрался он со своими удочками черт-те куда на острова. И вот видят бабки, собравшиеся у церкви, как верхом на кобыле – без седла! – скачет батюшка. Бородища развевается, ряса, или что там у него, крыльями во все стороны машет – демон верховой! Примчался, с кобылы спрыгнул и кричит: «Вы чего, мол, дуры старые, головы людям морочите? Какой праздник, когда такой клев?! Завтра будет вам праздник!» Те хором: «Нынче уже, батюшка! Нынче Троицка родительская суббота!» Вот тут он стал в позу, руки в бока, бородища кверху! «Сказал – завтра, значит – завтра! Кто к Богу ближе – я или вы, сороки старые? Он, стало быть, – мне, а уж я – вам!» Повернулся, взлетел на кобылу – и только его и видели. Вот они нам и говорят: «Вы, мол, на такой важной машине, – это у приятеля джип мерседесовский был, – вы б его урезонили малость, озорника-то!» Такое, понимаете, отношение к власти…

Кучкин рассмеялся, представив прямо-таки чудовищную картинку, взятую со страниц фантастических книг.

– Поняли, зачем я это вам рассказал? – строго спросил Турецкий и… не выдержал, сам рассмеялся. – Затем, чтоб вы себе уяснили: это вы с кодексами на «ты»! Кому ж, как не вам, и знать, что в данный момент нужно, а с чем можно погодить! Вперед, коллега!

3

Вячеслав Сергеевич Баранов был чрезвычайно недоволен, что его самым наглым образом оторвали от серьезных и не терпящих отлагательства дел – как минимум государственных! – и заставили мчаться к себе домой, чтобы в очередной раз выслушивать глупости самонадеянных следаков.

Все это он и продемонстрировал на своем ухоженном, не потревоженном никакими сомнениями лице, когда увидел на лестничной площадке, возле двери своей квартиры, знакомого уже следователя из межрайонной прокуратуры, который успел надоесть еще в прошлые встречи иезуитскими вопросами, а рядом с ним высокого, молодого, светловолосого человека. Еще двоих – мужчину и женщину – он знал, они проживали двумя этажами ниже. Был и еще один – совсем молодой, но совершенно лысый парень с видеокамерой в руках. Все они смотрели на Баранова вопросительно, словно чего-то ожидали от него. А что им было нужно, Вячеслав Сергеевич даже и не догадывался. Может, кино хотели ему показать? При свидетелях, так сказать! О чем он тут же и спросил с грубоватой прямолинейностью врача, которому за годы его нервной работы до чертиков надоели бесконечные пациенты с их вечными глупыми жалобами.

Соседи заметно смутились. А парень с видеокамерой поднял ее тубус к глазам, посмотрел, прикинул и обвел объективом, словно сделал панорамную круговую съемку.

Между тем незнакомец подал знак оператору, тот направил на него камеру, и этот человек заговорил в нее:

– Я, помощник генерального прокурора, старший следователь по особо важным делам, государственный советник юстиции третьего класса Александр Борисович Турецкий, находясь по адресу: Москва, Саввинская набережная, дом шестнадцать, на лестничной площадке перед квартирой номер пятнадцать, принадлежащей гражданину Баранову Вячеславу Сергеевичу, – глазок камеры переместился на доктора и запечатлел также и его, – с согласия хозяина квартиры и в присутствии понятых, проживающих в этом же доме, в квартире девять, граждан Коротковых Петра Ивановича и Марии Гавриловны, произвожу следственный эксперимент.