Fredrik Т. Olsson

Slutet på kedjan

Published by arrangement with Partners in Stories Stockholm AB, Sweden

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.

Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.

Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Copyright © Fredrik Т. Olsson 2014

© Перевод и издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2015

© Художественное оформление серии, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2015

Часть первая
Четырехзначная основа

Ничто никогда не заставило бы меня вести дневник.

События нанизываются одно на другое. Время идет. Жизнь начинается, продолжается, заканчивается, и ничто из всей этой бессмысленной чехарды событий не станет лучше, если фиксировать их на бумаге, а когда-то потом смотреть, что же ты там накропал. В один прекрасный день все закончится, и мне уж доподлинно известно, что, когда земля с шумом обрушится на деревянную крышку, под которой будет покоиться мое бренное тело, ни один дьявол не захочет прочитать, чем, собственно, я занимался в какой-то богом забытый понедельник в марте.

Ничто не заставило бы меня вести дневник.

Кроме одного.

Понимания того, что скоро не останется никого, кто сможет прочитать его.

Вторник, двадцать пятое ноября.

В воздухе кружится снег.

И ужас у всех в глазах.

1

Человек, которого они застрелили в переулке, умер слишком поздно.

Ему было чуть больше тридцати, одет в джинсы, рубашку и ветровку, чересчур тонкую для такого времени года. Но был он относительно хорошо помытый и относительно сытый – они обещали ему это и выполнили обещание.

Однако никто не уведомил его, что случится потом. И сейчас он стоял здесь.

Запыхавшийся, он резко остановился между каменными фасадами за старым офисом почты, серое облачко пара появлялось и таяло в темноте в такт его дыханию. И похоже, запаниковал, поскольку решетчатая калитка в конце короткой поперечной улицы оказалась запертой на замок. Он надеялся на нее, и сейчас стоял, не зная, куда податься дальше, в то время как три обладателя жилетов безопасности приближались к нему сзади.

Собственно, он был еще жив, когда новость о его смерти за четверть часа до трагического события достигла европейских дневных газет, утонув в потоке прочих телеграмм. Три короткие строчки о мужчине, встретившем свою смерть в центре Берлина сразу после четырех ночи в четверг. Из сообщения не явствовало, что он был безработным и имел проблемы с наркотиками, но именно такое впечатление создавалось, если прочитать сообщение. Все так и задумывалось. Когда приходится лгать, надо придерживаться истины.

В зависимости от наличия места такая заметка могла оказаться в завтрашнем номере, но далеко не на первой полосе в колонке среди прочей подобной ерунды. И это также была мера предосторожности, одна из многих и, возможно, не столь необходимая. Объяснение на случай, если кто-то посторонний увидит, как они поднимают безжизненное тело в темноте, несут его к ожидающей «скорой», с шумом захлопывают ее задние двери и устремляются куда-то сквозь мелкий ледяной дождь под шум сирены и с включенной мигалкой.

Но направляются они не в больницу.

Впрочем, больница уже ничем не могла помочь.

В машине молча сидели трое мужчин. Они надеялись, что успели вовремя.

Но не тут-то было.

2

Полиции понадобились лишь секунды, чтобы форсировать украшенную витражами двойную дверь на лестничную площадку, разбить стекло и открыть замок изнутри.

Иное дело решетка, прятавшаяся за дверью. Наверняка сертифицированная, тяжелая и, возможно, ужасно дорогая. Она тоже оказалась запертой и мешала им войти и оказать помощь мужчине средних лет, который, по их данным, находился в квартире.

Если он был еще жив.

С полицией Нормальма связались рано утром, и дежурный на коммутаторе потратил немало времени, стараясь убедиться, что звонившая женщина в здравом уме, не пьяна и не пытается подшутить над ним. Этот мужчина из числа ее знакомых? Да, так и есть. А может, он находится где-то в другом месте? Нет, исключено. Как давно она потеряла его из виду? Не так давно, они общались по телефону вчера вечером, он был спокоен и говорил о другом. Поэтому она и испугалась. Если он жаловался, это было в порядке вещей, но сейчас он явно воспрянул духом, и она не могла понять почему. Казалось, он что-то скрывал. Когда она позвонила ему утром и он не ответил, ее как ножом резануло. Он попытается снова!

Женщина выражалась четко и внятно, и, когда дежурный наконец убедился, что ей стоит верить, он поднял по тревоге полицию и скорую и переключился на следующий звонок.

И уже первый прибывший на место патруль смог констатировать, что дамочка, возможно, права.

Дверь была заперта.

Сквозь украшавшие ее витражи проглядывал узор стальной решетки. Откуда-то издалека доносились звуки классической музыки, очевидно исполняемой по радио, которые смешивались с шумом воды, переливавшейся через край переполненной ванны.

Это представлялось плохим знаком.

Кристина Сандберг стояла на две ступеньки ниже лестничной площадки и сквозь окружавшую шахту лифта черную металлическую сетку жадным взглядом ловила каждое движение из происходившего перед входной дверью ее бывшей квартиры.

Желтые искры горящей металлической стружки дождем лились из-под болгарки слесаря, когда он пытался форсировать чертову стальную преграду, ту самую, которой она сопротивлялась так долго, пока не поняла, что придется смириться с ней после того вечера, когда все перевернулось с ног на голову.

Они поставили решетку, чтобы она защищала их. А сегодня именно из-за нее он мог расстаться с жизнью. И если бы не страшное беспокойство, охватившее ее, она бы ужасно разозлилась.

За спиной слесаря переминались с ноги на ногу четверо полицейских в ожидании, когда придет их черед, а за их спинами – двое столь же рвущихся в бой медиков из скорой. И сначала они позвали его.

– Вильям! – крикнули они. – Вильям Сандберг!

Но в конце концов сдались, замолчали и позволили слесарю заняться своим делом.

А позади них на лестнице стояла женщина, поднявшая тревогу.

Она последняя появилась здесь. На ходу натянула джинсы, надела замшевую куртку, кое-как привела в порядок волосы и бросилась к автомобилю, припаркованному на улице, которую не собирались убирать раньше следующей недели, и сама она обещала себе не подходить к нему вплоть до выходных.

К тому моменту она уже несколько раз пыталась дозвониться ему, сначала как только встала, потом по пути в душ и затем даже еще не успев просушить волосы. После чего набрала номер службы спасения, и, казалось, прошла вечность, прежде чем заставила их поверить в то, что уже знала сама. Почувствовала, когда проснулась. Но попыталась выбросить это из головы в той же манере, как избавлялась от угрызений совести, всегда начинавших мучить ее, как только они давали друг другу знать о себе.

Собственно, она ненавидела себя за то, что по-прежнему поддерживала контакт с ним. Он воспринял все тяжелее, чем она, и, несмотря на два года переливания из пустого в порожнее, дискуссий и рассуждений о том, зачем и почему, сегодня все чувствовалось точно так же, как и тогда. Ей выпала большая честь горевать за них обоих плюс дополнительная порция чувства вины, поскольку она не считала такое разделение по-настоящему справедливым.

Но жизнь несправедлива.

Иначе она не стояла бы сейчас здесь.

В конце концов решетка сдалась, и полицейские вместе с медиками устремились в квартиру перед ней, а потом, казалось, время остановилось. Их спины исчезли в длинном коридоре, и прошло ужасно много секунд, или минут, или даже лет, прежде чем музыку там внутри выключили, а потом и воду тоже. Наступила тишина, продолжавшаяся до тех пор, пока они наконец не вернулись.

И, стараясь не встречаться с ней взглядами, обходя острые углы, выбрались из коридора, прошли по узкому проходу мимо лифта и резко повернули, чтобы оказаться на изогнутой лестнице и при этом не повредить украшенных дорогим декоративным покрытием стен, а потом направились вниз. Быстро, но осторожно, медленно поспешая.

Кристина Сандберг прижалась к стальной сетке, пропуская носилки вниз, к ожидавшей на тротуаре машине скорой помощи.

На носилках с пластиковой кислородной маской на лице лежал тот, кого она когда-то называла своим мужем.

Вильям Сандберг не хотел умирать.

Или, точнее говоря, не ставил данную цель на первое место.

Он лучше бы жил и чувствовал себя хорошо, влачил бы понемногу земное существование, научился бы забывать, нашел бы для себя причину стирать одежду и, просыпаясь каждое утро, надевать ее и отправляться на улицу и делать что-то, значимое для кого-то другого.

Не требовалось даже, собственно, все из этого. Пары вещей вполне хватило бы. И прежде всего, он нуждался в причине не думать о том, что причиняло ему боль. Сейчас с этим ничего не получилось, и альтернатива из его списка состояла в том, чтобы положить всему конец.

И в этом ему тоже не слишком повезло.

– Как ты чувствуешь себя? – спросила стоявшая перед ним молодая медсестра.

Он полусидел в больничной кровати, застеленной на старинный манер с простыней, загнутой поверх краев желтого одеяла, словно система здравоохранения по-прежнему ничего не знала о существовании пододеяльников, и смотрел на нее, стараясь не показать, насколько его измучили всевозможные проблемы неясного свойства из-за ядов, оставшихся в его теле.

– Хуже, чем ты хотела бы. Лучше, чем входило в мои намерения.

Ее улыбка в ответ удивила его. Она была блондинкой, не старше двадцати пяти и, кроме того, красавицей. Или о последнем позаботился мягкий свет из окна за ее спиной.

– Похоже, твое время еще не пришло, – заметила она. Просто и непринужденно. И это тоже удивило его.

– Мне еще представится случай, – буркнул он.

– Я рада за тебя, – сказала она. – Мужчина должен оставаться оптимистом в любой ситуации.

Ее улыбка была идеально отмеренной. Достаточно широкой, чтобы подчеркнуть иронию в ее словах, но не более того, и внезапно у него не нашлось ответа и появилось неприятное ощущение, что их разговор закончился и победа осталась за ней.