Все искусство любви сводится, мне кажется, к тому, чтобы говорить именно то, что подсказывает степень опьянения данной минуты, то есть, выражаясь иными словами, слушаться своей души. Не нужно думать, что это так уже легко; у человека, любящего по-настоящему, пропадает способность речи, когда его подруга говорит ему что-нибудь делающее его счастливым. Благодаря этому он упускает те действия, которые могли бы родиться из его слов[82], и лучше молчать, чем говорить не вовремя слишком нежные слова; то, что было уместно десять секунд назад, совсем неуместно и звучит невпопад сейчас. Каждый раз, как я нарушал это правило[83] и произносил фразу, которая приходила мне в голову за три минуты перед тем и которая мне нравилась, Леонора неизменно карала меня. После этого, уходя, я говорил себе: «Она права; вот одна из тех вещей, которые должны чрезвычайно оскорблять тонко чувствующую женщину, – это непристойность чувства». Подобно безвкусным риторам, они скорее допустили бы некоторую слабость и холодность. Ничто в мире не страшит их, кроме лживости любовника, и потому малейшая неискренность в чем-нибудь, хотя бы невиннейшая на свете, мгновенно лишает их всякого счастья и возбуждает в них недоверие.