Глава 1
НЕПОТОПЛЯЕМОЕ СУДНО, ИЛИ ИСТОРИЯ СЕМЬИ РОТШИЛЬД

Процессия в Пойаке

4 марта 1961 года, суббота. Только что минул полдень. Толпа людей, словно пребывающая в некотором ожидании, неторопливо движется по булыжной мостовой в направлении маленькой деревеньки, затерявшейся где-то на юго-западе Франции. Изо всех окон, раскрытых настежь, на толпу направлены бинокли и прочие оптические инструменты. Вскоре после двух часов пополудни появились музыканты, опоясанные малиновыми лентами, и возвестили о себе звуками фанфар в небольшом, прилегающем ко двору винограднике. Прибывший по этому случаю отряд жандармов занял позицию вдоль бордюра, держа под уздцы лошадей. Постепенно перед глазами всех любопытствующих стало разворачиваться сказочное действие.

Процессию возглавлял церемониймейстер, наряженный в черный костюм и шелковые чулки, держащий в руке жезл цвета слоновой кости и сопровождаемый двумя пажами в черных атласных бриджах. Следом за ним плавно скользил президентский кортеж, составленный из лимузинов, зарезервированных мэром Бордо специально для встречи генерала де Голля. Первая машина была увита роскошными орхидеями. И в ней пребывала собственной персоной принцесса, и это был день ее свадьбы. Она была облачена в сияющее ослепительной белизной шелковое атласное платье, расписанное маетером пасторальных картин, сеньором Баленсиага. Очаровательную головку венчала диадема из белой норки и сапфировых звезд. В ее руке был букет веточек цветущей яблони, доставленных ранним утром из Турции. Рядом стоял ее суженый – весь лучившийся радостью очень красивый, талантливый молодой человек, явно из небогатой семьи.

Гости, толпившиеся за новобрачными, приехали в пульмановских спальных вагонах, присоединенных к Южному экспрессу. И запечатлеть праздничную церемонию прибыл не кто иной, как Сесиль Битон, фотограф и личный стилист ее величества, покинувший на время пост официального фотохроникера королевской семьи в Букингемском дворце. Все это выглядело волшебной сказкой, театром грез, однако было в этом зрелище нечто интимное.

Что же, раскроем карты. Действие происходило в деревушке Пойак 4 марта 1961 года на свадебных торжествах в семействе Ротшильд. Барон Филипп Ротшильд выдавал замуж свою дочь Филиппину. Все было исполнено духа и буквы традиции, которая передавалась из поколения в поколение. Няня, дворецкий, садовник – все они были хранителями (и одновременно свидетелями) семейной истории. В то время как процессия плавно текла по улицам, служащие замка Мутон сооружали свадебный торт высотой почти семь футов. Эта грандиозная конструкция, искусно сплетенная из сахарных нитей, напоминала о пяти стрелах Ротшильдов, о семейном гербе, который насчитывал сто сорок лет, о франкфуртских погромах, о гербе, который выстоял под перекрестным огнем австрийской корпорации геральдики. И когда свадебная процессия остановилась перед воротами замка, а команда служащих помогла жандармам выстроить оцепление, было видно, что у каждого из гостей на руке была желто-голубая лента. Эти цвета были своего рода паролем, позволявшим курьерам Ротшильдов беспрепятственно пересекать как государственные, так и символические границы, отделявшие бедствия от триумфа, – со времен Наполеоновских войн и вплоть до Первой мировой войны.

Ни одно другое имя в Европе не окружено таким ореолом легенд. И ни одно не произносится с таким восторженным придыханием. Ни одно семейство в Европе (исключая разве что королевские династии) не обладало такой властью, стабильностью и неповторимым своеобразием. Сегодня многие члены клана не прячут великолепия, которое стало экзотикой, наводящей скуку и вызывающей раздражение в современном мире. Слишком банально называть эту семью состоятельной. Состояние семьи Ротшильд и в Англии и во Франции просто не поддается описанию.

Имя Ротшильд давно стало своего рода символом и просто синонимом больших денег. Однако для тех, кто чуть ближе знаком с историей семейства, это имя вызывает иные, несравненно более разнообразные ассоциации и обозначает нечто живое, неуловимое, наделенное странным обаянием и притягательностью, нечто вроде дара, принесенного некогда в повозке, запряженной двенадцатью белоснежными лошадьми.

Для того чтобы доставить членов семейства Ротшильд на свадебные торжества, были поданы спальные вагоны, в которых византийская роскошь сочеталась с самым современным сервисом. В одном из вагонов путешествовал всемирно известный модельер и стилист Александр Диор, чьи услуги были доступны только представителям высшего общества французской столицы и таким небожителям, как Жаклин Кеннеди и принцесса Маргарет. Он и свита его помощников держали расчески наготове и сдували пыль с гребней из слоновой кости в купе одного из пульмановских вагонов, шедших в Бордо. Их присутствие было одним из свадебных даров. Любой приглашенный на свадьбу мог сделать прическу и макияж у прославленного мастера. Дворецкие в белых перчатках обносили гостей шампанским и икрой.

Как было замечено тем летом в редакционной статье журнала «Вог», именно Ротшильды стали подлинными наследниками Бурбонов во Франции, ведь достаточно было произнести «барон Эли» или «барон Филипп», и всем становилось ясно, что речь идет о Ротшильдах, и только о них.

Как и любой другой отпрыск знатного семейства, невеста при рождении получила не только огромное состояние, но и прекрасную родословную. В пятидесятых годах каждый увидевший свет младенец-Ротшильд стоил не более и не менее 150 миллионов долларов, а его родословная простиралась в прошлое на 150 лет. Возможно, цифры не совсем точны, но суть такова. На протяжении последних 150 лет имя Ротшильд выкристаллизовалось с такой определенностью, что каждый носитель этого имени был заранее наделен всеми необходимыми атрибутами и не мог не следовать традициям семьи. В начале шестидесятых молодые Ротшильды могли рассуждать о Сартре, ловить интонации короля «прохладного джаза» Дейва Брубека или жадно вслушиваться в тишайшие пассажи темнокожего «безумца» Майлса Дэвиса, но, как бы то ни было, они были всего лишь ветвями мощного генеалогического древа Ротшильдов и строго следовали всем семейным законам.

Самым шокирующим моментом свадьбы в Пойаке было то, что Филиппина вступала в брак с католиком, а союз их скрепил деревенский священник, чья застенчивая проповедь была основана на текстах из Ветхого Завета и изобиловала рассказами о заслугах евреев.

Но Филиппина была не первой девушкой из семейства Ротшильд, ставшей женой христианина. Подобные нарушения патриархальных традиций в семействе Ротшильд уже имели место. До нее, еще в самом начале становления династии, две девушки получили разрешение выйти замуж за неиудеев. Но такие исключения могли касаться только женщин, для мужчин на подобные браки был наложен запрет.

Еще одной традицией дома были причудливые имена гостей, прибывавших в Шато-Мутон. Начало этой традиции положил не кто иной, как семидесятилетний Майер Ротшильд. Итак, на протяжении многих поколений Ротшильды продолжали носить имена, «учрежденные» главой дома. Таким образом семейство подчеркивало свое единство и преемственность, напоминало о предках и приводило своих летописцев в тихое бешенство. Нет ничего более запутанного, чем генеалогическое дерево Ротшильдов. Так, английская ветвь начиналась с Натана Майера, далее шли Лайонел и Натаниэль, затем следовали Лайонел Уолтер, Лайонел Натан, Джеймс Натаниэль и Натаниэль Чарльз. В наши дни вклад в это семейное единство внесли лорд Ротшильд, к имени которого было добавлено «Натаниэль Майер Виктор» и его сын Натаниэль Чарльз.

Не удовлетворившись повторением первых имен, Ротшильд учредил линию псевдонимов… Анри де Ротшильд, дед невесты, был успешным драматургом и писал под псевдонимом Андре Паскаль, его сын Филипп ставил пьесы и снимал фильмы под именем Филипп Паскаль, а его дочь Филиппина выступала в «Комеди Франсэз» как Филиппина Паскаль. Тот факт, что она вышла замуж за директора этого театра, Жака Сере, показывает, как каждый вложенный Ротшильдами франк работал на благо династии.

Даже забавные пристрастия, которые в другой семье могли стать просто предметом шуток и празднословия, у Ротшильдов становились частью династической традиции. Пристрастие к сладкому не только привело к тому, что шоколадное суфле получило распространение по всему миру, а повара Ротшильдов занимались изысканиями в области рецептур кондитерских изделий. Оно нашло свое отражение в завещании барона Альфонса Ротшильда, сделанного в 1905 году, где целый абзац был посвящен шоколаду: «…25 000 золотых франков оставляю своему зятю Альберту… чтобы он не отказывал себе в удовольствии приобрести иногда несколько шоколадок». Это пристрастие нашло продолжение в любопытном обычае, состоявшем в том, что каждому гостю на семейных праздниках Ротшильдов предлагали непременное шоколадное суфле.

Бескомпромиссность и орхидеи

Орхидеи, украшавшие машину новобрачных, были еще одной семейной традицией. Нетерпимость к любому несовершенству является непременной семейной чертой. Стремление к наилучшему было семейным императивом. В сравнении с любым другим деловым сообществом Ротшильды в избытке обладали тем качеством, которое на идиш обозначается как «chutzpah». Это слово фонетически и по значению восходит к древнегреческому «hubris», означающему крайнюю бескомпромиссность, часто приводящую к трагическому концу, как это было в истории с Ахиллом. Но Ротшильды и это свое качество смогли направить на благо и процветание династии.

Орхидеи, украшавшие свадебный лимузин, были выращены в огромном имении Эксбери неподалеку от Саутгемптона, где размещалось тридцать теплиц, построенных из тикового дерева и стекла, общей площадью четыре акра. Они принадлежали Эдмонду де Ротшильду, старшему партнеру семейного банка в Лондоне. Своей исключительной красотой орхидеи были обязаны мастерству его отца Лайонела, который положил начало еще одной семейной традиции. Во время Второй мировой войны большую часть персонала, обслуживающего теплицы, призвали в армию. Лайонел понимал, что в этих условиях он не сможет обеспечить надлежащий уход за орхидеями. Вот как описывает дальнейшие события его садовник: «Многие, многие сотни цветов были уничтожены. Господин де Ротшильд не считал возможным продать их, поскольку думал, что никто, кроме него, не сможет выращивать их как следует и дать им столько любви и заботы, чтобы они не утратили своей красоты…»

А теперь от орхидей перейдем к рододендронам. Они также украшали свадебный кортеж, куда их также доставили из Эксбери. Некогда армия садовников Лайонела, состоявшая из двухсот человек, прилежно ухаживала за этими растениями в огромных цветочных павильонах.

Эдмонд, его наследник, стал хозяином угодий, на которых произрастало фантастическое количество рододендронов, во много раз большее, чем на каком-либо другом участке земли. Это стало возможным не только благодаря хорошему уходу, знаниям и любви к цветам, но также и вследствие бескомпромиссной ротшильдовской страсти к совершенству.

Вот как об этом рассказал управляющий поместьем Питер Барбер: «Мистер Лайонел вывел более тысячи двухсот гибридов рододендрона. Но при этом он был беспощаден к результатам своей работы. Наблюдая в течение десяти лет за ростом и развитием партии сеянцев, он дожидался их первого цветения, выбирал самые красивые, а все остальные безжалостно уничтожал. Это правило строго соблюдалось. Он не желал оставлять ни одного цветка, который нельзя было бы назвать превосходным. Просто хорошее качество цветов в его садах не устраивало мистера Лайонела».

Даже при самых неблагоприятных обстоятельствах Ротшильды стремятся к совершенству. Во время Второй мировой войны лидер мирового сионизма Хайм Вейцман жил в отеле «Дорчестер» в Лондоне. Там же поселился и лорд Ротшильд с семейством, поскольку все его слуги-мужчины были призваны в армию и вести имение по-прежнему стало невозможно.

Однажды во время налета немецкой авиации они вместе оказались в бомбоубежище отеля, и Вейцман имел возможность наблюдать, как лорд безуспешно в течение нескольких часов пытался успокоить своих малолетних отпрысков. В конце концов Вейцман поинтересовался у Ротшильда, почему тот не отправит своих детей в Соединенные Штаты, как это сделало большинство состоятельных людей.

«Почему? – переспросил Ротшильд, сжимая соску в кулаке. – Почему? Да потому, что они – Ротшильды! Стоит мне отправить этих малышей за океан, как весь мир сочтет, что все семь миллионов евреев – предатели!»

Даже в мирное время в таком легкомысленном квартале Парижа, как Сен-Жермен-де-Пре, чувство долга не покидает членов этого семейства. Однажды вечером три симпатичные молодые пары сидели у парапета террасы одного из многочисленных кафе. К ним приблизился уличный музыкант и протянул шапку за подаянием, и трое молодых людей бросили туда каждый по нескольку монет. Музыкант поблагодарил и уже собирался уйти, как вдруг одна из девушек, красавица Филиппина, протянула ему банкнот. Никто не обратил на это никакого внимания, кроме, пожалуй, тех, кто знал ее по имени. Столкнувшись с просителем, Филиппина перестала быть просто девушкой, пришедшей на свидание, – она стала представителем семьи Ротшильд.

Золотое безмолвие

Тем не менее, именно буржуазный прагматизм лежал в основе этого имперского самосознания и имперского благосостояния. Сохранился, к примеру, любопытного покроя предмет одежды, принадлежащий барону Филиппу, который, возможно, был на нем и во время свадебных торжеств. В силу своей склонности вставать очень рано Филипп также очень рано ложился и очень быстро засыпал. Поэтому его портному пришлось сшить барону шелковую рубашку с мягким воротником, которая одновременно была рубашкой для смокинга и ночной рубашкой. Такое остроумное решение позволяло Филиппу сохранять элегантность, пребывая фактически в пижаме.

Тот же дух буржуазного прагматизма присутствовал в замках и поместьях, из которых родственники Филиппины съезжались на свадьбу. Огромные барочные постройки были обставлены таким количеством мебели эпохи Людовиков (XIII, XIV и XVI), которого не было у всех этих королей, вместе взятых. На протяжении десятилетий в дизайнерской среде возник термин «ротшильдовский стиль», который подразумевал наличие мебели Бурбонов, массу ренессансных безделушек, изобилие позолоченных элементов, изготовленных из ормолю (то есть сплава меди, олова и свинца), и непременно деревянную обшивку стен. Этот стиль имел также другое название, придуманное Сесилем Битоном: «Грандиозный французский стиль Ротшильдов». Галльское великолепие сочеталось с еврейской склонностью к практичности. Например, в огромном парижском доме баронессы Эдуард великолепная ванная комната была отделана лучшими сортами мрамора, и только один из находящихся там предметов диссонировал с общим фоном. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что это была миниатюрная телефонная трубка, благодаря которой баронесса пользовалась быстрой и конфиденциальной телефонной связью, не прибегая к услугам многочисленных секретарей.

В распоряжении семейства были не только замаскированные средства телефонной связи, не случайно главные свадебные торжества Филиппины были организованы в винных погребах замка Шато-Лафит-Ротшильд, еще одного фамильного замка неподалеку от Пойака. Ротшильды оберегали свою частную жизнь от посторонних глаз и предпочитали блистать в узком кругу родных и друзей, даже в ущерб своим социальным амбициям.

Эта традиция сохранялась и крепла от поколения к поколению.

Интересы семьи были многообразны и подчас неожиданны, но результаты их деятельности всегда впечатляли. И примеров тому множество.

Зоологи знают о существовании в Новой Гвинее гигантской бабочки, размером с небольшую птицу, Ornithoptera Rothshildi и южноамериканского страуса Rhea Rothshildi, обнаруженных в ходе спонсированных Ротшильдами экспедиций. Знатоки вин ценят и знают два лучших кларета, «Мутон Ротшильд» и «Лафит Ротшильд», а ботаники и цветоводы – многочисленные сорта рододендронов, азалий и фантастических орхидей, выведенных в Эксбери.

Золотой след Ротшильдов хорошо различим, во всяком случае для специалистов. Но когда в Лувре, в Британском музее и в десятке других музеев по всему миру историки искусства и студенты склоняются над витринами, где разложены сокровища мировой культуры, будто высыпанные из рога изобилия, они вряд ли осознают, что когда-то эти предметы служили украшением гостиных Ротшильдов или хранились в их библиотеках.

По сравнению с дарами Ротшильдов, которые были сделаны за все время существования династии, коллекции Медичи кажутся жалкими и скудными.

Венский Дом Ротшильдов исчез под пятой вермахта в 1938 году, но память о нем жива и в Вене, и по всей Австрии. О нем напоминают огромные коллекции произведений искусства, переданные Домом в музеи истории искусств и художественных промыслов, о нем каждую весну напоминают тысячи ароматов, когда в парках и скверах Вены расцветают миллионы цветов, выращенных в построенных Ротшильдами теплицах пригорода Хох-Варт.