Florian Lafani

Gautier Renault

TROUBLE[S]

© Librairie Generale Francaise / Editions de l’ Epee, 2014

© Перевод и издание на русском языке «Центрполиграф», 2017

© Художественное оформление «Центрполиграф», 2017

Пролог

Лондон, Хаммерсмит. Дождливая апрельская ночь.

Альбан, высокий, стройный. Черные джинсы.

Без зонта

Альбан бежал под проливным дождем, огибая лишь самые глубокие лужи и даже не пытаясь укрыться от струй воды. Минут через десять он остановился под козырьком подъезда. Шел второй час ночи. Метро было закрыто. Ветер гнул кроны деревьев в Равенскорт-парке.

Альбан осмотрел свою мокрую одежду. Капли дождя стекали с его светлых волос на лицо, отчего казалось, что он плачет. В кармане завибрировал телефон. Он вытер правую руку о живот, достал мобильный и, увидев высветившееся на экране имя звонившего, ответил на вызов:

– Тут настоящий потоп. Я буду на месте через пятнадцать минут. Можете начинать съемку кино, всё готово.

Голос звучал решительно, несмотря на то что после этой ночи уже ничего не будет так, как было прежде. Поздно задавать вопросы, разве что самому себе.

Его грудь высоко вздымалась. Он никак не мог восстановить нормальный ритм дыхания. И причиной тому было не проделанное им физическое усилие, а нехорошее предчувствие. Прежде чем возобновить пробежку, Альбан извлек из телефона батарейку и сим-карту, которую несколько секунд вертел в пальцах, а затем бросил в прорезь водостока, чтобы лишить себя возможности дать задний ход.

Глава 1

Япония, скала Тодзимбо. Мартовская ночь.

Ветер с моря.

Колин, 36 лет, 1 м 82 см. Черная замшевая

куртка. Короткая стрижка

Колин пришел на скалу самоубийц с намерением прыгнуть вниз. Бушевавшая вокруг стихия – порывы ветра и проливной дождь – не могли его остановить. С комом в горле, чувствуя дыхание смерти, с искаженным от боли лицом, Колин смотрел в даль. Перед глазами у него мелькали тени, на которые он не обращал внимания. После долгих дней страданий он был совершенно измучен, оказался на краю земли на пределе сил.

Всего месяц назад он читал лекции в Институте общественных наук в Токио, где жил уже восемь лет. Азия притягивала его, лондонца по рождению, потому что радикально отличалась от Европы. Он хотел изучить новую для него цивилизацию. На тот момент, когда он сходил с самолета, его представления о Японии ограничивались тремя «С»: суши, сумо, самураи. Ни одно из этих понятий ему не пригодилось, иероглифическое письмо оставалось непонятным. Поскольку английский язык очень мало используется японцами, ему пришлось объясняться знаками, прежде чем он освоил японский, что облегчалось доброжелательным отношением окружающих. Несмотря на лихорадочный ритм, в котором Токио живет круглые сутки, японцы остаются вежливыми людьми. Его сразу покорила их культура. А однажды на ужине он встретил свою будущую жену. И мало-помалу стал привыкать к новой жизни.

Но из-за его ошибки обычная жизнь уважаемого университетского профессора, которую он вел, превратилась в муку. Все началось с настойчивых взглядов одной студентки. С этим рано или поздно сталкивается каждый преподаватель. Смесь желания и восхищения в ее глазах. Обычно Колин отвергал подобные авансы, скрывая в душе тщеславное чувство, вызванное проявленным к нему интересом. Но не в этот раз. Без видимой причины, сам не понимая, как это произошло, он вдруг обнаружил, что его принципы куда-то подевались, и согласился на ужин с ней. Потом был поцелуй. И в один момент он перешел все границы, даже забыл, что у него есть жена.

В ту ночь его жизнь перевернулась. Вернувшись домой далеко за полночь, Колин постарался открыть входную дверь бесшумно, но петли, по закону подлости, скрипнули. Он в бессилии замер в гостиной. Вдали с равными интервалами рычали моторы автомобилей. Он разулся и почувствовал холод плитки на полу. Прислонившись спиной к двери спальни, он всматривался в тусклую темноту.

Колин вздрогнул, почувствовав, что его головы коснулась рука Юкио. Он не слышал, как она подошла. «What happens to you, honey?»^[1] – прошептала она, в ее голосе угадывалось понимание. Колин говорил по-японски, но языком их общения наедине, их интимных игр, был английский. Увидев слезы в глазах Колина, она замолчала и села рядом с ним. Возможно, она уже знала, что произошло. Чувство вины делало его параноиком, его, считавшего себя неспособным утаить от нее даже какую-нибудь мелочь. Колин положил голову на колени жены. Он почувствовал запах ее тела и припал губами к ее животу, прикрытому ночной рубашкой. Она погладила его волосы, потом взяла за руку, отвела в спальню и заснула в его объятиях, как бывало почти каждую ночь.

Утреннее прощание прошло молча. Перед тем как пойти на работу, Колин на мгновение замешкался, прежде чем поцеловать Юкио в лоб, – обычное действие, которое отныне составляло часть его лжи.

Придя в университет, Колин встретил секретаря его факультета – сурового вида женщину, которая с упреком сообщила ему, что его разыскивают полицейские, они хотят с ним поговорить и ждут его в кабинете президента университета. Его снова охватило неприятное тревожное чувство, связанное с воспоминаниями о прошлой ночи, но это было нелепо. Супружеская измена не делала его преступником.

Колин вошел в комнату. Трое полицейских в форме и один в штатском обернулись и мрачно посмотрели на него. Ему показалось, что даже персонажи двух картин, висевших над дубовым столом, смотрят на него обвиняюще. Мужчина в штатском назвался комиссаром Мацухитой и без околичностей объявил, что сегодня рано утром была убита его студентка Асами Миюзу. Колин никак не отреагировал, ожидая следующей фразы. Его руки висели вдоль туловища, дыхание стало прерывистым. Асами… Убита… Он вдруг понял, что его интимная связь с ней станет центральной темой разговоров. Внутренний голос молил повернуть время вспять. Он был так сосредоточен на мысли, что следующий вопрос донесся до его слуха словно издалека. Он попросил повторить, что комиссар с неохотой сделал:

– Где вы были прошлой ночью, мистер Стирл?

И тут в памяти Колина всплыли все последние часы: ужин, поцелуй, его жена. Не было ли лучшим выходом снять с себя подозрения и во всем признаться? Он растерянно поглядел по сторонам, ища помощи. Комиссар начинал терять терпение, но Колин, совершенно выбитый из колеи, был не в силах ответить. Молчание сыграло против него, и по пути к полицейской машине ему пришлось встретить обвиняющие взгляды преподавателей и студентов. Его бесцеремонно заставили нагнуться, чтобы посадить на заднее сиденье автомобиля. Он бросил последний взгляд на красное кирпичное здание университета. Бой курантов, прозвонивших одиннадцать часов, показался ему погребальным звоном.

Пока они ехали, комиссар связался по рации с управлением и велел приготовить комнату для допроса, а Колин тем временем смотрел в окно, не узнавая того яркого и оживленного города, который его привлек. Он видел только толпу, суету, бетон, забытые в Мэйдзи-Шрин-Гарден гинкго – деревья, чьи высота и красота уравновешивали лихорадочный ритм жизни японской столицы. Все это снова казалось ему чужим. В конце концов, я здесь всего лишь иностранец.

Дальше начался кошмар. На допросе Колин признал связь с Асами, но отрицал, что убил ее. Ему было трудно сдерживаться, он был возмущен тем, что его решили сделать козлом отпущения, поскольку он оказался идеальным подозреваемым. Конечно: профессор соблазнил и убил одну из своих студенток; газеты и широкая общественность будут довольны.

Подавленный целым потоком вопросов, затрагивавших самые интимные моменты его жизни, он в конце концов произнес единственную фразу, которая снимала с него все подозрения, но которую ему было невыносимо трудно выдавить из себя:

– Моя жена подтвердит вам, что я был дома в два сорок пять.

– Мы ее вызовем и допросим. Вы давно женаты?

– Пять лет.

– Вы родились в Харрогейте, в Англии. Почему вы переехали в Японию?

Колин мало рассказывал о своем прошлом даже друзьям. Он не считал это интересным и предпочитал сосредоточиться на той жизни, которую выстраивал в Японии.

– Не вижу, какая связь…

– Я повторяю свой вопрос.

Ответ на этот вопрос повлек бы за собой множество новых.

– Потому что мне больше нечего было делать в Англии.

Комиссар молча смотрел на него, не выдавая своих эмоций.

– Мистер Стирл, я запросил сведения о вас у моих английских коллег. Не сомневаюсь, что они смогут мне ответить менее загадочным образом, чем вы.

Колин вздрогнул, как будто под порывом холодного ветра. Прежде чем стать профессором, он служил в армии. Его отец был военным и потребовал, чтобы он не уклонялся от воинской службы, а пошел, когда ему исполнится 18 лет, в армию. Это было во время войны в Югославии. Тогда как раз требовались люди в контингент войск ООН. Он вступил в их ряды и вернулся домой с кошмарными воспоминаниями о смертях, шальных пулях, криках и стонах. Несмотря на полученную награду за храбрость, он отказался от дальнейшей службы в армии и, несмотря на энергичные протесты отца, поступил в университет, надеясь, что с помощью книг он вернется к нормальной жизни.

С самого начала допроса в полицейском управлении Колин постоянно думал о Юкио, о том зле, что он ей причинил. Он даже не спросил о подробностях смерти Асами, пытаясь своим молчанием отстраниться от убийства. Но как ее могли убить? И почему именно в этот момент?

После допроса Колина отвели в застекленный зал. Хорошо еще, что не в камеру, эту прихожую позора. В начале второй половины дня он услышал шаги и узнал походку жены. Юкио обернулась и с презрением посмотрела на него. Он выдержал ее взгляд, пораженный заключенной в нем силе. Он ожидал увидеть гнев, но ее глаза выражали нечто другое.

Юкио пожала руку комиссару и села за стол. Разговор между ней и полицейским продолжался четверть часа. Колин не мог ни слышать, ни догадаться, о чем они говорят. Ожидание усиливало его тревогу, которую он скрывал, потому что не позволял себе проявлять свои чувства.

Когда Юкио вышла, не взглянув на него, комиссар вошел в зал. Вид у него был серьезный.

– Мистер Стирл, ваша жена утверждает, что ночью вы домой не возвращались. Поскольку вы не имеете алиби, становитесь подозреваемым в убийстве Асами Миюзу.

Скала Тодзимбо.

Ощущение уже виденного. Душевная рана

На краю скалы завывал ветер, волны с ревом разбивались о камни и вихрями поднимались вверх. Колин сидел как оглушенный, заново прокручивая в памяти слова комиссара. В тот момент он даже не попытался защититься, оправдаться, настолько сильной была нанесенная ему душевная рана. Почему Юкио солгала? Из гордости? Из мести? Неужели она способна бросить его вот так, вдруг, без единого слова? Через несколько часов он заявил, что ему нечего скрывать, и откровенно ответил на все вопросы. Это было проявление гордыни человеком, знавшим до этого момента лишь хорошие стороны системы. Но первые дни в тюрьме, пусть даже предварительного заключения, стали для него крестной мукой. Камеры были старыми, стены облезлыми, с пятнами плесени, воздух влажным и холодным, пол жестким и неровным. Его много раз обыскивали, заставляя раздеваться догола, что еще больше усиливало его чувство унижения.

Пока он трясся от холода в полумраке тюремной камеры, единственные картинки, всплывавшие в его памяти, были образы его жены. Несмотря на ложь Юкио и ее предательство, он не забыл счастливых моментов пяти лет их совместной жизни. В глубине души он понимал ее желание наказать его, но цеплялся за надежду, что Юкио поймет, что не сможет продолжать лгать на суде. Ведь ему грозило многолетнее тюремное заключение. Могли ли его осудить на основании одного лишь заявления Юкио? Он надеялся, что им понадобятся другие доказательства, поскольку отсутствие алиби не означает, что преступление совершено им. Он доверял японской судебной системе и хотел верить в ее беспристрастность. Прямой контакт со служителями этой системы оставил у него горький привкус, ощущение обмана, потерю иллюзий. Полицейские с ним не церемонились, заботясь больше о том, чтобы выбить его из колеи, нежели об установлении истины, что демонстрировали первые же вопросы, заданные ему в кабинете президента университета. Колин стал жертвой того, чему много лет учил: хоне и татемаэ – личного мнения индивида и общественных обязанностей, чести и сокрытия правды. Полиция старалась закрывать дела как можно скорее, чтобы все продолжали верить, что она успешно исполняет свои функции по обеспечению правопорядка. Опасность юридической ошибки в ее глазах значила гораздо меньше, чем гордость, которую она испытывала, показывая, что она очищает общество от всякой скверны.

Первое заседание суда стало катастрофой. Перед судьей Юкио, державшаяся с большим достоинством, немного осунувшаяся, взволнованным голосом повторила свои прежние показания: «В ту ночь мой муж не ночевал дома. Я не знаю, где он был. Он мне сказал, что в университете будет важное собрание. Такое случается время от времени, и у меня не было никаких оснований не верить ему. Но я не привыкла спать без него, поэтому я несколько раз за ночь вставала, однако он отсутствовал». Она сделала небольшое ударение на последнем слове, как будто отсутствие дома было равнозначно его вине. По переполненному залу суда пробежал ропот. Разве мог неверный муж не быть убийцей?

Колину следовало опровергнуть слова Юкио, кричать о своей невиновности, но заявить перед столькими людьми, что его жена лжет, выступить против нее оказалась выше его сил.

Колин наконец осознал, что доказать свою невиновность, просто рассказав, как все было, он не сможет; суды – это место, где существует свой порядок, свой особенный язык, и он должен найти помощника, который этот язык расшифрует и избавит его от роли жертвы. Он должен бороться, и прежде всего – нанять адвоката, чтобы не встретить свой тридцать пятый день рождения в тюрьме.

Что Колин и сделал. Немалое профессорское жалованье позволило ему нанять настоящего специалиста по уголовным делам. Всегда одетый с иголочки, мэтр Накамура каждое утро приходил с «дипломатом», чтобы обсудить стратегию защиты, соответствующую правилам и обычаям японской системы правосудия. У Колина было ощущение, что мэтр Накамура так и не поверил в его невиновность. Они не испытывали никакого взаимного доверия; между ними были чисто деловые отношения, основанные на крупных гонорарах, выплачиваемых клиентом своему защитнику.

Они договорились, что в суде Колин будет молчать, предоставив выступать адвокату, тот должен подчеркивать, что его клиент очень сожалеет о своей неверности, но никоим образом не причастен к убийству. Сидя рядом с защитником, Колин смотрел в пустоту, слушал мало, поворачивал голову, чтобы тут же быстро опустить глаза. У него было ощущение, что он попал в какую-то инсценировку, служащую не для установления истины, а исключительно для успокоения толпы. Дело не занимало первых полос в газетах, но СМИ все-таки интересовались этим эпизодом криминальной хроники, ведь речь шла не только об убийстве, но и о супружеской измене. Общественное мнение заранее объявило подсудимого виновным, и противоречить ему было трудно, так что судье пришлось выставить публику из зала, когда адвокат Колина попросил отпустить его подзащитного по причине его невиновности. Это вызвало приступ ярости у зрителей, раздались крики, нетерпимые в суде ни одной страны: «Преступник! Убийца! Никакой пощады!»

В конце процесса судье ничего не оставалось, как объявить о прекращении дела и освободить Колина за недостатком улик. Оправданный, но с погубленной репутацией, он остался в глазах всех виновным. Колин попытался не обращать внимания и вернуться к нормальной жизни. Безуспешно.

Его лишили права преподавания под предлогом того, что университетскими правилами запрещены интимные связи между профессорами и студентами. Буквально в одночасье он превратился в отверженного. У него не было друзей вне его профессии, не было никого, кто бы выслушал его, кто продолжал бы относиться к нему, как прежде. Ощущение того, что он здесь чужой, исчезнувшее много лет назад, стало теперь доминирующим.

Адвокат, пока все не успокоится, снял ему маленькую комнату и передал ключи и шифр от камеры хранения на складе в мрачном предместье Токио, где хранились его вещи. Никакой коробки, все свалено прямо на пол: одежда, книги, посуда – вещи, на которых лежала печать измены. Это уже была не жизнь, а ее разрозненные обломки.

У него возникло искушение взять билет на самолет куда угодно и улететь далеко-далеко, но не хватило смелости начать жизнь с нуля.

Чтобы восстановить свою честь, Колин решил не опускать руки и попытаться выяснить, что же на самом деле произошло в ту ночь. Он вознамерился провести собственное расследование, пройти по своим следам и найти то, что полиция, возможно, упустила из виду.

Ресторан «Каикайя». Широкая застекленная

витрина. Темно-красная вывеска. Позолоченные

фонари

Вечером перед убийством Асами они ужинали в ресторане рядом с Шибуей. Полицейские реконструировали времяпрепровождение и маршрут Колина. Они просмотрели записи камер видеонаблюдения на улицах вплоть до ресторана, где он встретился со своей студенткой, а затем и записи с камер наблюдения в самом ресторане. У Колина сложилось ощущение, что эта работа была проделана халтурно, наспех. Во всяком случае, видеозаписи к делу приложены не были. Его адвокат не стал настаивать на предоставлении ему копий. Колин хотел начать свое расследование с этого момента. Подойдя к ресторану, он мысленно спросил себя, какой предлог придумать, чтобы получить доступ к видеозаписям. Ресторан закрывался, зал был пуст. С нескольких столиков еще не убрали посуду.