Цитаты из книг автора «Филип Пулман»

Малкольм откинулся на спинку стула и стал слушать, а кольцо надвинулось на него, уплыло за спину и исчезло. * * * Как и сказал Чарльз Кейпс, это был первый за много столетий конгресс всех уровней Магистериума. В нем существовала своя иерархия – некоторые организации и лица считались младшими, а другие старшими, одни были важнее, другие – не столь важными; однако эта иерархия не была жесткой – такой, которая могла бы сложиться, если бы папа Жан Кальвин оставил церковь в нетронутом виде. Но этого не случилось. Кальвин отверг главенство своего сана и разделил верховную власть между несколькими службами. После его смерти пап больше не выбирали, а власть, которой некогда был облечен глава церкви, была распределена среди множества организаций и групп – подобно тому, как река, стремительно мчащаяся в горах по узкому руслу, замедляет свой бег на равнине, разливается вширь и прокладывает целую сеть новых путей. Итак, единой линии руководства не было. Существовало множество самостоятельных групп: советов и коллегий, комитетов и судов. То и дело возникали новые организации; оказавшись под управлением амбициозного и талантливого руководителя, они расцветали, если же лидеру не хватало смелости и дальновидности – чахли и гибли. В итоге сила, известная как Магистериум, представляла собой бурлящую массу фракций, соперничающих между собой, завидующих друг другу и никому не доверяющих. Объединяла их лишь жажда власти и готовность добиваться ее любой ценой. И лидеры этих фракций – директор Дисциплинарного суда консистории, декан Епископальной коллегии, канцлер

она тоже это почувствовала, хотя и не видела глазами. Пытаться сосредоточиться на чем-то было пока бесполезно: пройдет несколько минут, прежде чем кольцо расширится настолько, чтобы в него можно было заглянуть. Так что Малкольм расфокусировал взгляд и погрузился в мысли о четверых, сидевших в этой комнате, – таких либеральных, толерантных, цивилизованных, – и об организации, которую они представляли. В том широком контексте, в котором он сейчас мыслил, «Оукли-стрит» казалась абсурдной: организация, вынужденная скрывать само свое существование от нации, которую она призвана защищать; состоящая из агентов, большинство из которых уже достигли среднего возраста, а то и приближались к старости; за последние годы заметно потерявшая в численности и, вдобавок, настолько бедная, что ее руководительница приезжала из Лондона третьим классом или самым медленным поездом, а Малкольму придется отправиться в Карамакан за свой счет. На что могла надеяться эта нищая кучка фантазеров, бросая вызов Магистериуму? Остальные трое тихо беседовали. Сверкающая точка превратилась в кольцо и приблизилась к глазам, и сквозь это кольцо Малкольм посмотрел на каждого из них по очереди. Вот Чарльз Кейпс – худощавый, лысый, в безупречном темном костюме с торчащим из верхнего кармана уголком красного платка; глаза светятся глубоким, проницательным умом. Вот Гленис Годвин – теплые карие глаза, аккуратно подстриженные седые волосы; одна рука нежно поглаживает деймона, разбитого параличом. Вот Ханна Релф, которую Малкольм любит почти так же сильно, как родную мать, – седовласая, изящная и хрупкая, хранящая в памяти столько знаний. Какими драгоценными казались эти люди сейчас – с другой точки зрения, в ореоле лучистого кольца!

– Инставрации? – переспросила Гленис Годвин. – Кажется, я забыла, что это значит, если вообще знала. – То же самое, что реставрация. Или возрождение. – А что за Святой Замысел? А, хотя нет, не отвечайте, я сама угадаю. Они хотят укрепить чувство своей непогрешимости. Они намерены развязать войну, и эти розы по какой-то причине могут дать им преимущество. Значит, мы должны понять, в чем оно состоит, и лишить их этого преимущества, а по возможности и присвоить. Примем это к сведению и не будем забывать. – По-моему, «Оукли-стрит» не в том положении, чтобы ввязываться в войну, – заметила Ханна. – Я вовсе не призываю воевать, – сказала Годвин. – Напротив, я хочу предотвратить войну и рассуждаю так: если мы будем действовать разумно и эффективно, то, возможно, нам это удастся. Вы же понимаете, Малкольм, почему я посылаю туда именно вас? Далеко не каждому это будет под силу. Малкольм понимал, и Ханна тоже, но Кейпс не понял и посмотрел на него с любопытством. – Потому что мы с моим деймоном можем разделяться, – пояснил Малкольм. – А-а, – сказал Кейпс, еще раз посмотрел на Малкольма и кивнул. Несколько секунд все молчали. На столе что-то сверкнуло: солнечный зайчик скользнул по лезвию серебряного ножа для бумаг, и Малкольм ощутил нечто знакомое. Крошечная мерцающая точка, не больше атома, – но сейчас она постепенно разрастется и станет видимой, а потом превратится в блестящую петлю, в лучистое кольцо, как называл его Малкольм. Аста взглянула на него –

кладбище, где он когда-то убил Джерарда Бонневиля, чтобы спасти Лире жизнь. – Хорошо, – кивнула Годвин. – Прочитаю, когда вернемся. Между тем до меня дошли слухи, что в Женеве что-то готовится. Чарльз, вам что-нибудь об этом известно? – Конференция. Или конгресс, как они это называют. Общее собрание делегатов от всех организаций Магистериума – первое за всю историю, за много веков. Не знаю, по какой причине они решили собраться, но нам это не сулит ничего хорошего. До сих пор их разобщенность была нашим лучшим оружием против них. Если они найдут причину, чтобы действовать сообща, и объединятся официально, то превратятся в такую грозную силу, с какой мы еще никогда не сталкивались. – Вы можете найти какой-то способ туда попасть? – Полагаю, да, но я уже под подозрением – по крайней мере, так мне сказали. Мне просто не позволят узнать ничего важного. Но я знаю одного-двух человек, которые способны выяснить больше и охотно передать эти сведения мне. На мероприятиях такого рода всегда бывают журналисты и ученые отовсюду. – Хорошо. Сделайте, что можете. Не будем забывать о том, что за всем этим стоит. Эти розы, точнее, масло, которое из них получают… Магистериум пойдет на все, лишь бы наложить на него лапу. Инициатор конгресса – организация под названием La Maison Juste, во главе которой стоит Марсель Деламар. Скажите, Чарльз, вы что-нибудь о них знаете? Например, почему они так называются? «Дом справедливости» – это здание, в котором находится их штаб. А официальное название организации – Лига инставрации Святого Замысла.

– И еще, – продолжала миссис Годвин, – эти беспорядки по всему Леванту и дальше: выясните, что за ними стоит. Правда ли, что они распространяются из области Лобнор на запад? И какое они имеют отношение ко всем этим делам с розами? – Тут есть одна странность, – сказал Малкольм. – Штраус в своем дневнике упоминает о каких-то нападениях и сожженных розовых садах неподалеку от исследовательской станции и добавляет, что очень удивился: он надеялся, что подобные происшествия не выйдут за пределы Малой Азии – то есть Турции, Леванта. Так что, возможно, первоисточник беспорядков вовсе не в Центральной Азии, а дальше к западу. Ближе к Европе. Гленис Годвин кивнула и что-то записала в блокноте. – Выясните все, что сможете, – велела она и перешла к следующему вопросу: – Ханна, насчет этой девушки, Лиры Сирин, – есть идеи, куда она могла подеваться? – Пока нет. Но алетиометр торопить бесполезно. Я полагаю, Лира сейчас в безопасности, но больше ничего сказать не могу. Буду смотреть дальше. – Мне бы не помешала краткая справка: что она собой представляет и насколько она важна. Это центральная фигура или второстепенная? В общем, не могли бы вы составить для меня резюме? – Конечно. – На нее есть досье в Мавзолее, – вмешался деймон миссис Годвин. Он имел в виду тот отдел архивов «Оукли-стрит», в котором хранились материалы, не относящиеся к актуальной работе. Малкольм и Аста это знали, но все равно невольно вздрогнули от этого напоминания о сыром гниющем

– Да, – сказал Малкольм. А что он еще мог сказать? Приказ Гледис означал, что у него не будет возможности разыскать Лиру, даже если станет понятно, с чего начать.

– И, надо полагать, в каждом колледже за переговоры с полицией отвечает свой человек? – Да, – кивнул Кейпс. – Обычно какой-нибудь младший декан или что-то в этом роде. – Выясните это, пожалуйста, Чарльз. И постарайтесь узнать все, что можно, о Талботе и об этом Пастоне. Малкольм, а вы сосредоточьтесь на розовом масле. Я хочу знать о нем все. И о той исследовательской станции в Центральной Азии, что она собой представляет? Кто ею руководит? Что им удалось выяснить про масло – если удалось хоть что-то? Почему эти розы нельзя выращивать в других местах? И что это за удивительное красное здание посреди Карамакана, окруженное стражниками, которые говорят на латыни? Чья-то бредовая фантазия – или что? Одним словом, я хочу, чтобы вы как можно скорее отправились туда лично. Вы там уже бывали, верно? И язык знаете?

свои слова тот же смысл, который видят другие. – По-моему, в его словах вообще не так много смысла, – заметил Кейпс. – И ему бы не составило труда, притвориться, что он поддерживает Магистериум. Другой вопрос, станут ли они ему доверять. – А что насчет контактов с полицией? – спросила Гленис Годвин. – Талбот работает в Кардинал-колледже? – Да, – подтвердила Ханна. – Колледжи объединяются в группы. В одну группу с Кардиналом входят Фоукс, Бродгейтс и Ориэль.

– Талбот – так называемый философ, – ответил Кейпс. – Он не верит в объективную реальность. Эта тема сейчас популярна у старшекурсников, все пишут об этом эссе. Талбот – модный писатель и популярный лектор. Остроумный – если вам по вкусу юмор такого сорта. И учтите, среди молодых ученых у него тоже немало поклонников. – Немало – это мягко сказано, – вставила Ханна. – Талбот – кумир молодежи. – Он как-то связан с Женевой? – спросил Малкольм. – Нет, – прошептал деймон Гленис. – Между ними просто не может быть ничего общего, если, конечно, он вкладывает в

сведений из мира фактов и здравого смысла у Пана не было, придется обходиться этим. Зато в мире грез, мыслей и воспоминаний Пан чувствовал себя как дома и был совершенно уверен: кто-то украл у Лиры воображение, и теперь он, Пан, должен разыскать его и вернуть ей – где бы оно ни было. * * * – Что нам известно об этом Саймоне Талботе? – спросила Гленис Годвин. Директор «Оукли-стрит» сидела в гостиной Чарльза Кейпса в Уикем-колледже, вместе с самим Кейпсом, Ханной Релф и Малкольмом. Утро выдалось ясным и свежим, в открытое окно сияло солнце, в его лучах ярко блестел пятнистый мех циветты – парализованного деймона Гленис, лежавшего на письменном столе Кейпса. Годвин и Кейпс уже прочитали все документы, которые скопировал Малкольм, и теперь с интересом выслушали все, что удалось выудить у Бенни Морриса.