Все события, персонажи, торговые марки, географические названия вымышлены автором, любые сходства и совпадения – случайность.

При написании данного произведения ни одна рыбка не пострадала

Отдельная благодарность моей дочке Лизе: именно она обратила внимание, что плафон на нашей даче словно собран из согнутых чипсов. Конечно же, этот плафон тут же перекочевал в новую повесть.

Глава 1

Иногда жизнь, чтобы свести нас с некоторыми людьми, заставляет совершать странные поступки. Порой совершенно необъяснимо появляются из ниоткуда внезапные настроения, нелепые порывы и стремления.

Вот скажите на милость, почему именно сегодня мне приспичило постирать? Да, наверное, потому, что у меня выходной день. Да, я выспался и теперь маялся от безделья, шатаясь по съёмной квартире, то и дело подходя к холодильнику, отрубая от батона колбасы знатные куски и наспех запивая их тёплой водой из чайника. Хотя торопиться мне некуда.

Название колбасы демонстрирует отменное чувство юмора производителей. «Porana по ГОСТ». Несмотря на то, что на погост мне однозначно ещё не пора, я съел четыре лихих кругляка (аж заломило в груди от жадности).

Бездельничать не хотелось, но без Таньки занять себя мне было нечем. Фильм – новинку кинопроката – мы договорились посмотреть завтра вместе. Можно, конечно, потусоваться у неё на отделении в больнице, помочь раскладывать таблетки в именные ячейки с пометками «у», «о», «в». Утро, обед, вечер соответственно.

А что? Я уже занимался этим. Вполне успешно. И даже, принарядившись в халат одной из санитарок (с пуговицами на «женскую сторону» и синими треугольными вставками на карманах), ходил по палатам с тонометром в руках и мерил давление всем желающим.

– Танюша, это что же у нас, новенький? – интересовались пациенты, знавшие наперечёт весь персонал.

– Внештатный сотрудник,– смеясь, отвечала она.

На моём счету уже пяток внутримышечных инъекций!

Знакомство с медицинской сестрой Таней сделало моё пребывание в Ямгороде интересным и обеспечило досуг. Не знаю, позволительно ли вообще допускать случайных туристов к манипуляциям со шприцами, но Таня мне доверяла.

Таня – девушка двадцати трёх лет, то есть абсолютная моя ровесница. Да ещё и тёзка моего дня рождения – один день, один год. Если вы ждёте, что это как-то существенно повлияет на повествование, огорчу сразу: это всего лишь занятное совпадение, никакой роли в сюжете не сыгравшее. Различий в нас было гораздо больше, чем сходства. То, что она девушка, а я парень – уточнение излишнее. Меня зовут Арсений Ковалёв, она – Татьяна Травникова. Не было у меня отродясь косы из длинных светло-русых волос. И ни к чему она мне, согласитесь! Меня устраивают и затрапезные причёски, создаваемые с различной периодичностью безвестными парикмахерами – главное, чтобы не экстремально коротко и не ультрамодно. Цвет глаз ей достался голубой, а мне – золотисто-карий. Роста мы оба среднего: только она чуть ниже среднего, а я – чуть выше. Она склонна к полноте и ничуть этого не стесняется, я же всегда был почти патологически худым и комплексовал, когда доводилось прилюдно разоблачаться. Ни сверхкалорийные диеты, ни упорные тренировки не делали меня крупнее. Несколько рельефнее и суше – это есть, но всё равно выгляжу я дрищом. Внешность у меня не смазливая, но крупную родинку под левым глазом девчонки считают сексуальной. Ещё любят целовать неровный шрам на подбородке, но это уже лишние интимные подробности. А Таня красивая. И знать, кто и куда её любил целовать до меня, не желаю.

Характером Таня обладала лёгким и незлобивым. Я же скорее ветреный, неусидчивый, но иногда бываю въедливым и дотошным, любопытным до крайности. Но обо мне – достаточно. Дальше о Тане.

Одежду она предпочитает яркую, но исключительно женскую. Даже на работе не признаёт хирургических пижам, носит только халат поверх длинного платья или строгой пары «блузка и юбка».

В день нашей первой встречи на ней был джинсовый сарафан и невероятно удобные (с её слов) босоножки. Есть такие люди, которые в первые же минуты знакомства так и говорят:

– У меня на ногах невероятно удобные босоножки.

Таня из таких. Вероятно, хотела обратить моё внимание на округлые икры. Я затруднился с ответом, не смог подобрать восхищённых эпитетов, а потому брякнул:

– А у меня на ногах… кеды.

Удобные ли они? Шут знает. Никогда не задумывался. И хвалиться обувью не пробовал. К слову, Таня приврала, может её обувка и была когда-то замечательной, но сейчас определённо терпит не лучшие времена: ремешок всё время расстёгивается и, кажется, растрепался до того, что готов порваться надвое.

– А трусы? – спросила она.

– Что?

– Какие на тебе трусы?

Я опешил, а она хохотнула.

– Сама позже выясню. Ты, кстати, симпатичный. Хоть и дрищ. Давай-ка сумку, я понесу.

– Хоть и дрищ, но сумки таскать могу,– я улыбнулся. Удивительно, но меня не раздражала её фамильярная манера общения, словно мы знакомы тысячу лет.

Татьяна – дочь подруги моей тётушки. С тётей и дядей я живу с детства. Родителей моих не стало, когда мне исполнилось шесть. Разбились на машине. Оба они были пьяны. Тётя Люся души не чаяла в своём брате – моём отце, но её рассказы о гибели моих родителей не грешили против нелицеприятной правды. Сухо и сдержанно она пояснила мне, что произошло, поджала губы, выражая недовольство пьяными водителями – и в данном случае, и в мировой практике. Позволила себе краткосрочную скорбь и навсегда заперла в душе боль утраты, не возводя при этом мемориалов и не устраивая из смерти показухи. Я благодарен ей за это: родители в моём сознании остались светлыми людьми, совершившими проступок, лишивший их жизни. Наигранный траур ранил бы меня, вероятно, гораздо сильнее скупых поминок. Да и вообще, мне кажется, любой показушный траур – это что-то вроде закадрового смеха, только там людей принуждают выдавливать из себя неестественную реакцию на дурацкую шутку, а тут – невсамделишные слёзы.

Но давайте не будем отвлекаться. Разговоры о моём детстве оставим на потом, а то и вовсе опустим.

Я хочу рассказать другую историю, и началась она с просьбы моей тёти – Людмилы Васильевны Ковалёвой – помочь «чудесной девочке Танечке».

Я после срочной службы в десантных войсках (Взяли! Даром что дрищ!) праздно просиживал за компьютером, играя в разрекламированную сетевую игру, не озадачиваясь поисками работы и спутницы жизни. Инфантильностью и безответственностью, не растраченными даже после изнуряющих армейских нагрузок и парашютных прыжков, я пугал людей, заменивших мне отца и мать. Вдобавок любил порассуждать о продолжении службы по контракту, заставляя тётю хвататься за капли. Временами я был засранцем, признаю!

Тётушка, наблюдавшая за моей ленью чуть больше года после дембеля, всё чаще смотрела с укором. Дядя, Константин Игоревич, вёл со мной воспитательные беседы, отличавшиеся мягкостью и даже робостью, оттого эффекта не имевшие.

Специальность я кое-какую приобрёл. После 9 класса поступил в ПТУ и отучился на автомеханика. Не потому, что хотелось продолжать образование. Скорее от скуки и любопытства. И в армию сходил от скуки и любопытства. Я вообще многое в жизни делаю, руководствуясь этим сплавом не самых благородных движущих сил.

Нельзя сказать, что я совершенно отвергал попытки трудоустройства. Пристраивался в разные места, но из-за прогулов и опозданий оставался безработным через неделю-другую. И всё возвращалось на круги своя: сетевая игра, мечты о контрактной службе и бессовестное восседание на шеях родственников, которые в силу природной интеллигентности не решались выгнать взашей зарвавшегося племянника. Хотя имели полное право!

– Сень,– тётя Люся вошла ко мне по обыкновению вечером перед сном. Перед своим сном, разумеется. Я ложился далеко за полночь, отведя все ожесточённые компьютерные бои.

Я, ссутулившись, восседал на вертящемся стуле, через голову переброшено коромысло чёрных наушников, они как вёдра были влажны изнутри от пота. Из одежды на мне только трусы-боксёры. Тапки неизвестно где, одна, кажется, застряла под колесиком стула. Я то подрагиваю коленями в зависимости от напряжённости компьютерного боя, то весь замираю, и только палец молотит по кнопкам мыши. Наверное, что-то кричу соперникам – («наверное», потому что в наушниках мне себя не слышно, а в пылу сражения я ничего не замечаю). Да, пожалуй, я приговариваю всё время, что-то вроде: «Давай-давай, ну же… Ну!» Почти как футбольный болельщик.

Экран высвечивал мою фигуру, отчего в тёмной комнате создавалось впечатление, будто древний проектор показывает чёрно-белое кино.

Тётя Люся коснулась моего плеча. Я, не заметивший, как она вошла из коридора, вздрогнул, дёрнул мышью в сторону – одновременно пальнув по «своим» в игре и своротив плошку с чипсами в реальности. Картофельные пластинки в паприке разлетелись по компьютерному столу (вытряхивай теперь крошки из междурядья клавиш!), частично упали на пол, обсыпав по пути крошевом мои голые волосатые ноги.

Я снял наушники.

– Сеня,– тётушка повторила обращение. Предыдущего я не слышал.– Ты не хочешь прокатиться в Ямгород?

Тётя присела на краешек дивана и закуталась в цветной платок с бахромой, накинутый поверх фланелевого халата в мелкий «дождик». Мне пришлось развернуться спиной к экрану. Бой проигран. В чате меня поливают бранью. Фиг с ним.

– В Ямгород? Зачем?

– Ты можешь назвать меня старой сводней или кем угодно! – она дружелюбно улыбнулась.– В Ямгороде есть одна хорошая девочка… Танечка.

Отношения у нас с тётей всегда были невероятно доверительными и тёплыми. Да, я ленивый говнюк, уплетающий пироги и борщи, и не удосуживающийся вымыть за собой тарелку, без стеснения скидывающий одежду вплоть до исподнего в бак для стирки и без удивления обнаруживающий её потом выглаженной на полке в шкафу. Да, всё так, но тётушку я люблю.

Так вот. При всей теплоте наших взаимоотношений, хороших девочек она мне раньше не предлагала. Плохих, впрочем, тоже. От удивления я не прервал родственницу на полуслове, хотя удовольствия от сватовства не получал.

– Ей надо помочь. Света – моя подруга, а Таня – её дочь. Созванивались только что,– тётя показала на правое ухо,– оно ведь ещё красное, да? Трубка чуть не вскипела.

В темноте мне не было видно, красное ли, но мне не требовался свет. Мои уши ещё горели от «вёдер на коромысле», недавно снятых с головы. Тётя могла и перещеголять меня. Она мастер по телефонной болтовне. Я могу сутки просидеть в наушниках и всё равно не добьюсь того интенсивного цвета, какой приобретают ушные раковины отцовой сестры после общения с приятельницами.

– Чем я могу быть полезен дочери твоей подруги? – имени я не произнёс намеренно: дистанцируюсь от неведомой девушки.

– Она готовит выставку.

– Художница?

– Медсестра.

– Медсестра, которая готовит выставку – начало интригующее. Что выставляет? Утки? Судна?

– Нет. Я не очень поняла. Какие-то фотографии.

– И лучшей кандидатуры в помощники, чем я, не нашлось? Загибаем пальцы,– я стал загибать,– я не медик – раз, не фотограф – два, не организатор – три, не переношу выставок – четыре, живу в другом городе – пять.

Я разжал пальцы и помахал ими в воздухе. Махать сжатым кулаком вблизи от тёти мне показалось неправильным.

– Пять. А вот вопрос у меня только один – почему именно я?

– Я подумала, что прогулка и смена деятельности пойдут тебе на пользу.