Как же я люблю Санкт-Петербург глазами Фёдора Михайловича. Такой родной, и, в тоже время, такой чужой для меня. Посредством описаний я могу хотя бы на минуту - другую очутиться в этом загадочном, притягательном городе; вдохнуть воздух полной грудью и насладиться теми красками, которые описывает сам автор. Повествование разделилось, лично для меня, на две линии: Питер, глазами Ивана, когда он был еще ребенком и Питер, глазами взрослого человека, повядшего во всем том водовороте событий, которые разворачиваются на страницах романа. И насколько же резко меняется палитра излагаемой истории, когда она сменяется из детского взора в более зрелый, осознанный.
Дальше...
Герои оставили во мне довольно спорные эмоции. Сам Иван Петрович, от лица которого и ведется история, был на протяжении всего времени для меня человеком с дырой в сердце, кровоточащей и давящей даже на меня саму. Одна линия с Нелли чего стоит! Как он проникся к этой девочке, как хотел ее от всего уберечь. Пожалуй, это одна из самых моих любимых судьбоносных сплетений в романе.
Много прошло уже времени до теперешней минуты, когда я записываю все это прошлое, но до сих пор с такой тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне это бледное, худенькое личико, эти пронзительные долгие взгляды ее черных глаз, когда, бывало, мы оставались вдвоем, и она смотрит на меня с своей постели, смотрит, долго смотрит, как бы вызывая меня угадать, что у ней на уме; но видя, что я не угадываю и все по прежнему недоумении, тихо и как будто про себя улыбнется и вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку с худенькими, высохшими пальчиками.
Иван чрезвычайно мягкий, но в этом и был его минус: об него легко можно было вытереть ноги; да использовать тоже, чего уж тут! Чем, особенно, пользовалась Наталья Николаевна. Премерзкая особа стала для меня дьяволом во плоти. Все, что в ней есть: как она себя ведет, как говорит, как думает - именно то, что я так ненавижу в женщинах, да и в людях в целом.
Она поплатилась за собственную дурость, - осознанную, черт побери!!! - связав свою жизнь с человеком, которого даже не уважала.
Она слушала его рассказы с какою-то грустною улыбкой, а вместе с тем как будто и любовалась им, так же любуются милым, веселым ребенком, слушая его неразумную, но милую болтовню.
Самым поразительным оказалось то, как она ловко переключилась от Ивана к Алеше. Глава, в которой присутствовала эта личность, заставляла стопорится в чтении и откладывать произведение на неопределенный срок: не могла читать и все тут! Само представление ее было для меня противно, что уж тут говорить, когда ее иной раз восхваляли и отмечали проницательный ум (ммм-да...). Удел Натальи Николаевны - страдать. Она прекрасно сознавала, на что шла, а потом: глазки в пол, бесконечное хождение в зад и вперед, ревность и вечное "Если я не буду при нем всегда, постоянно, каждое мгновение, он разлюбит меня, забудет и бросит. " .... Думает только о себе! Что очень видно, как она боялась, что он первый ее разлюбит и заявит ей об этом или забудет о ней быстрее нее, когда они расстанутся.
Надо как-нибудь выстрадать вновь наше будущее счастье; купить его какими-нибудь новыми муками. Страданиями все очищается... Ох, Ваня, сколько в жизни боли!
А ее отношение к родителям, к своему отцу? Можно прочесть все ее нутро, даже смотря на то, что она говорит и чего, собственно, не ценит. Жаль было отца и мать, которые места себе не находили. Даже простив, родительское сердце не унимается от боли, какой бы ни была радость или оправдание тому, что было сделано. Говорят: "все забыто уж давно!" Да все это так, взгляд отвести, от все еще трясущихся рук и беспокойного сердца - здоровье, к сожалению, не купишь ни за какие деньги.
За три дня до моего ухода он приметил, что я грустна, тотчас же и сам загрустил до болезни, и - как ты думаешь? - чтоб развеселить меня, он придумал взять билет в театр!.. Ей-богу, он хотел этим излечить меня! Повторяю тебе, он знал и любил девочку и не хотел и думать о том, что я когда-нибудь тоже стану женщиной... Ему это и в голову не приходило.
Глупость Алёши Валковского и то, как отец его преспокойно оставил на попечение в чужой семье горячо "любимого" сына - вызвало нервный смешок. Податливый мальчишка, словно тесто. Все ему любо, за все бы ухватиться: да только вот, амбиций много, а вот ума - ни сыщешь.
Если он не мог сам мыслить и рассуждать, то любил именно тех, которые за него мыслили и даже желали.
Князь произвел впечатление прямолинейного человека, совершенно безразличного к своему отпрыску, а вот к деньгам... Местами он меня все же поразил, особенно, когда выразил свое мнение Ивану касательно его роли в отношениях "голубков" и насколько Иван себя ни во что не ставит. Валковский совершенно не смущается своих позиций, глубоко и с чувством рассуждает, не скрывает своих выходок и пристрастий. Высказывается прямо, хоть и звучат его речи, порой, крайне бахвально. Но для меня, от того, Князь не стал отрицательным персонажем, даже вызвал какую-никакую симпатию.
<...> Алеша отбил у вас невесту, …, а вы, как какой-нибудь Шиллер, за них же распинаетесь, им же прислуживаете и чуть ли у них не на побегушках… Вы уж извините меня.
Как все это похоже на современное общество: "стерпится-слюбится", ослепляющий эгоизм, браки по расчету, лицемерие, гнусность поступков и ходов на шахматной доске жизни. Одним словом, эмоций было море. И вслух что-то произносила в момент чтения, да и возмущения прорывались с тем жаром, кой может вызвать во мне только Фёдор Михайлович. Так и знала, что не уложусь в пару строк, но, поверьте, очень многое тяжело пока сформулировать и то, что во мне бушует, будет бушевать еще долгое время.
