Моя милиция меня бережет

Оказывается, уходя, я снова прихватил его чемодан. Мне сунули мой чемодан и вывели из комнаты. Женщина, открывавшая мне дверь, высоко подняв голову, прошелестела из коридора в кухню. Я счел своим долгом остановиться и поблагодарить ее за услугу. Почти не глядя, она сухо кивнула мне в ответ, из чего я понял, что она еще не охвачена идеей всемирного братства. Пьяного у подъезда уже не было. Из плотно закупоренного дома, откуда-то сверху просачивалась тихая музыка и нарастающая путаница человеческих голосов. Боясь потерять причитающуюся мне долю веселья, я побежал к такси. …Часа через два я вошел в гостеприимную московскую квартиру, полную друзей и доброжелательных незнакомцев. Я успел вовремя. Еще не тронутый городок закусок стоял на столе в ожидании нашествия. Сияли женские лица и апельсины. Столичная водка сверкала в бутылках строгим блеском Кастальского ключа. Стоит ли говорить, что в эту славную ночь я выдышал весь холод этого беспокойного дня. Тем не менее новое теплое пальто я все-таки купил в один из ближайших дней.

поэтому не знал, с кем из остальных обменялся чемоданом. А примерно с полчаса тому назад приходил милиционер и предупредил, что я приеду. Вот где забота о человеке, подумал я, мысленно утирая слезы умиления. Но больше я им не дал говорить. Я заговорил сам. Я говорил, как размороженная труба барона Мюнхаузена. Продолжая говорить, я выхватил из чемодана одну из своих книг, достал из кармана все тот же химический карандаш и, не замолкая ни на секунду, сделал им длинное посвящение, полное намеков на всемирное братство. Пока я говорил, хозяйка закрыла мой чемодан, и радужное пятно на его плоскости заиграло всеми своими нефтяными переливами. Постукивая ногтем по обложке, как бы давая знать, что истинные сокровища здесь, а не в бренных аккредитивах, я всучил растерянному хозяину свою книжку. После этого я страстно пожал поочередно руки своим хозяевам и подошел к девушке. Почему-то я решил, что правильней будет ее поцеловать в сияющее личико. Что я и сделал. Она мне показалась ослепительно прекрасной. Позже я прочел в одной книжке, что голод освежает и обостряет зрение. Наверное, так оно и есть – я был голоден и взволнован. Но, конечно, было бы ошибочным делать из этого наблюдения вывод, что художников надо держать в голоде, чтобы они всегда были в форме. Уже уходя из комнаты, я вдруг почувствовал, что хозяин повис на моей шее. – Что? – спросил я, обернувшись. Мне показалось, что мы достаточно тепло попрощались. – Чемодан, – проговорил он в предобморочном состоянии.

потихоньку подошел к подъезду. Человек тихо стоял, закрыв глаза и держась за стену растопыренными руками. Я заметил, что пальцы руки, обращенной в мою сторону, слегка шевелятся, как у слепого, ощупывающего предмет. Мне вдруг показалось, что человек, стараясь сохранить равновесие, прислушивается к движению земного шара в ледяном пространстве морозной ночи. Откуда-то сверху, из дома доносилась тихая, приглушенная музыка. В какое-то мгновенье она соединилась с этим человеком – я понял, что он оттуда и что он пьян. Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил. Почти сразу мне открыла какая-то женщина. Я назвал фамилию владельца чемодана. – Да, они дома, – сказала женщина, пропуская меня в коридор коммунальной квартиры. По глазам ее было видно, что она что-то знает, но хочет знать все. Я постучал в дверь. Мне открыла юная девушка с распущенными волосами. – Пожалуйста, – сказала она, широко улыбаясь. Я вошел, и вот что открылось моему взору. Мать и отец девушки, стоя на корточках перед раскрытым чемоданом, очарованно рассматривали мои аккредитивы. Мои ценные бумаги, высовываясь из чемоданного кармашка, разливали в этой небогатой комнате милый и пошловатый свет нечаянного счастья. Помню, к моей радости примешалось некоторое разочарование. Мне кажется, я в глубине души надеялся застать хозяев за чтением моей книжки в семейном кругу. Но ведь они еще не знают о содержании книги, подумал я и ринулся обнимать слегка погрустневших хозяев. …Оказывается, мой спаситель последним сходил с такси и