Хворижские тайны
Одним холодным ненастным вечером, атлетического телосложения человек в сильно поношенном сюртуке и низко надвинутой на глаза шляпе пробирался по узким зловонным улочкам Хворижа к своей новой съемной меблированной каморке, из которой было удобно наблюдать за семьёй сапожника Штяпа. Этот бедный, но честный трудяга, сохранивший в своей простой душе проблески истинного благородства и представления о морали, был на грани полнейшего разорения, которое могло привести к тому, что его семья оказалась бы на улице, а его прекрасная юная шестнадцатилетняя дочь вынуждена была бы продавать себя за еду для своих десяти больных братьев и сестёр, ленивой, равнодушной, отупевший от лицезрения пороков и нищеты матери и сумасшедшей бабки. Обшарпанные дома теснились на зловонной набережной, глядя друг на друга немногими окнами в трухлявых рамах. В арочных входах гулящие девицы, пошедшие по кривой дорожке из-за несправедливости общественного строя, несовершенной системы правосудия и всеобщей развращенности, ставшей бичом простого люда, предлагали себя за гроши редким прохожим. Кто-то отмахивался от них, разразившись мерзкой руганью. Кто-то же брал девицу под локоток и вёл её в тень подворотен, плотоядно усмехаясь, позабыв о стыде и своём человеческом достоинстве.
Внезапно из самого темного угла, скрытого под навесом лавочки, чей хозяин бессовестно обманывал своих покупателей, раздался приглушенный голос:
- Пойдём, тяпнем купоросу.
- Нет, - просипел кто-то в ответ. - Мой шмель совсем отощал. Я громщик, я не из зябких, но последнее время не люблю, когда наземь брызжет вишневый сок, не могу я больше никого остудить, не хочу никого пером исписать, Прихлоп. Лучше уж просто быть кокарем… Так, видать, решил всемогутный. Видишь вон ту лошадку под висячим светником? Можно загнать её к живодёру за пару су.
- Неужто ты накрылся, Прирез?
- Всякий находит на себя управу, как долбят хряки. Я хочу быть чист перед дворниками. Хватило с меня и пятнадцати годков кобылки.
- Ну не, я шавать не хочу. Но эту клячу я бы слямзил. Чья она?
- Какой-то блахародной мадамы, которая шашни водит с кем-то на третьем этаже, за серой дверью. Тссс… Здесь кто-то есть!
Незнакомец оставил на время двух бандитов, неслышной тенью проскользнув мимо них в грязную прихожую. Поднявшись на третий этаж, он увидел ту самую дверь, о которой говорили Прихлоп и Прирез. За дверью слышались голоса. И вот что можно было услышать, приникнув ухом к двери:
-… Поскольку всех женщин неодолимо тянет к шалости и интригам, у них есть лишь два пути: найти себе тайную постыдную страсть в лице любовника, не годящегося и в подметки их мужьям, или же пуститься в благотворительность, опять же тайную.
- А если женщина уже пережила все этапы тайных страстей? – послышался прелестный голос в ответ, голос, полный неизъяснимой силы и внутреннего благородства. По этому голосу было слышно, что никакая грязь не могла запятнать его обладательницу, ибо даже предаваясь страстям, она была выше их. Страсти не были для неё грехопадением, как для многих слабых женщин, но лишь минутной слабостью, капризом, как это могло было быть для мужчины.
- Что ж, тогда она может посвятить все свои мысли богу и скрытому служению людям. Возможно, у этой женщины есть какие-нибудь пропавшие без вести дети или иные родственники. Тогда нет ничего проще: помогать сиротами и обездоленным, искать свои людские пропажи и умываться слезами, думая о грехах, пороках и страданиях человечества.
- А нет ли для женщин иного пути, монсеньор?
Как близки были эти речи нашему незнакомцу! Читатели уже наверняка догадались, кем он был. У грязной двери, в вонючем доме, не страшась испачкать свои тонкие, но сильные руки, согнув свою стройную мускулистую спину, прижавшись изящно очерченным ухом к ржавой замочной скважине, стоял наследный принц крови Рудольфино Эжен-Маре Фердыщенский Младший.
Дальше...
А в тёмной коморке по другую сторону двери проходило внеочередное собрание тайного общества Анонимных Благодетелей в составе прелестной тридцатилетней графини Само д’Овершенство и благородного герцога Денегнекуда Деващенского. Этих людей не развратило ни богатство, ни поклонение обожателей, ни та вседозволенность, которой могут наслаждаться только сильные мира сего. Господин Фердыщенский сжал стальные пальцы на дверной ручки, дёрнул на себя дверь и гордо вошёл в комнату.
- Друзья мои! – воскликнул он в благородном порыве. – Позвольте вас называть так – моими друзьями, потому что в ваших речах я слышу то, что ближе всего моему сердцу и моим взглядам! Могу ли я присоединиться к вам в ваших великодушных рассуждениях и общественных начинаниях, поделиться с вами своим опытом и думами?
Разве могли герцог Деващенский и графиня д’Овершенство отказать такому внезапному гостю в своём обществе и поддержке? Конечно, нет. Столько грации, гибкости, силы и благородства было в его осанке, столько искренности и справедливости – в его речах!
И вот несколько минут спустя любопытные соседи могли услышать следующие речи, произносимые тихим голосом, но с неугасимым жаром и убеждённостью:
- … ведь женщина может отдаться во власть своим низменным инстинктам, стать подлым и извращенным существом, погрязшем в пороке и разврате, жестокости и подлости. И это не только женский путь!
- Увы, сударыня, увы. Зло не дремлет. И если бы не такие благородные, бескорыстные и увлеченные люди, как мы с вами, черти давно бы выбрались из ада и разогревали свои сковороды здесь, на земле.
- Как вы правы! Но постойте, возможно, вы могли не понять мои идеи и рассуждения, позвольте повторить вам еще всё с самого начала!
Час спустя высокородные господа и прекрасная дама перешли к новой волнующей их теме, к теме, которая представляла интерес не только для них, но и еще для трёх человек, которые были свидетелями этого разговора. Один из них, как оказалось, незаметно сидел в потайной комнатке, примыкающей к каморке, приютившей наших Прометеев. В благородстве этого скрытого – и не без причины! – слушателя не приходилось сомневаться: достаточно было бросить взгляд на его высокий лоб, обрамленный черными кудрями, на горделиво очерченные губы и тонкие пальцы аристократа. На крохотном столике перед незнакомцем стояла свеча. Рядом лежала стопка бумаги, исписанной мелким красивым подчерком. Благородный господин тщательно конспектировал все те разговоры, что доносились из-за стены… Двое же других свидетелей разговора не были столь красивы и благородны, напротив, их мерзкие лица, отмеченные печатью зла и порока, казалось, не несли в себе ничего человеческого и светлого. Это были уже знакомые читателю Прихлоп и Прирез, задумавшие не только украсть бедное благородное (как мы узнаем позже) животное, но и ограбить представителей общества Анонимных Благодетелей.
Ничего не подозревающие благодетели продолжали свой разговор.
- Где же вы живёте, монсеньор? – поинтересовалась Леди Само.
- Я только что поселился в доме господина д’Абракадабра, поближе к бедным и обездоленным, - ответил Фердыщенский.
- В доме? – не сдержав возмущения, воскликнул герцог Деващенский. – Да разве же это поближе?! Моя же благородная натура побудила вести меня двойную жизнь, каждый день, рано утром я покидаю свой дворец и иду жить в подвал, полный бедняков, где несчастные женщины рожают своих бедных малюток прямо на грязных матрасах, а их опустившиеся мужья бьют их чайниками, лопатами, отрезают собакам ноги, мучают бездомных котов и детей! И все они тяжело больны.
- Так это поправимо! – воодушевился Рудольфино. – У меня есть превосходный доктор-негр…
- Доктор-негр, говорите? Да-да, доктора-негры нисколько не хуже белых докторов, как чёрные коровы не хуже белых, а белые не хуже рыжих, а рыжие почти так же хороши, как коровы в пятнышку.
- Как верно вы рассуждаете! Сразу видно образованного и тонко чувствующего человека! С докторами ведь главное что? Чтоб они не были такими подлыми как Полли-Долли!
- Что?! – воскликнул Деващенский, побледнев и схватившись за сердце. – Этого не может быть! Неужели вы знаете этого подлеца Полли-Долли, который свёл в могилу пятерых моих тётушек, десять замечательных знакомых дам и пятнадцать незаконнорождённых детей, а сейчас использует свои грязные таланты в таких сферах, о которых я не могу говорить при дамах?!
- Если вы о том Полли-Долли, что с отвратительным крючковатым носом и лицом, свидетельствующем о массе скрытых пороков, то да, это он!
- Надо найти и покарать его!
- Прежде надо его испытать. Вдруг в нём осталась хоть капля сострадания и раскаяния…
- А после наградить или покарать. Как верно, как точно!
- Но как понять, сохранилось ли что-то человеческое в этих несчастных, заблудших созданиях, или же они навсегда потеряны для общества? – поинтересовалась у Рудольфино д’Овершенство.
- Разве я не сказал вам? Ведь я отличный физиономист, я вижу суть людскую. Вот, скажем, хозяйка этого дома, мадам Футыжнах, - мерзкая старуха с красным носом, с бородавкой на щеке, в грязном парике – воплощенное зло.
- Но как?..
- Элементарно, миледи. По ней сразу видно!
- Как это чутко, - отвернувшись в сторонку, сказала сама себе Леди Само.
- Жаль, что я никогда не обладал такими талантами, - склонив голову, тихо рассуждал Деващенский. – Но теперь я вижу всю справедливость этой науки. Ведь, скажем, моя соседка по подвалу Щебетунья – настоящий ангел! И это видно по её ангельскому овалу лица, нежной коже, белокурым волосам, прелестной ножке, прехорошенькому платочку. Всё это показывает, что она осталась чистым и невинным созданием, вопреки всем ужасам, в которые её загнало наше несовершенное общество, несправедливая правовая система. Нужно непременно устроить ей проверку. И на это я не пожалею ни сил, ни времени, ни денег. К тому же это так интересно и благородно!
В наступившей тишине можно было различить скрип пера анонимного слушателя за стенкой и невнятное бормотание Прихлопа и Приреза:
- Ты мне говоришь, пойдём подслушаем у двери, о чём говорят наши будущие жертвы.
- А ты мне на это отвечаешь, мол, конечно, а потом еще обсудим наши подлые коварные планы.
- И этот благородный господин чуть было не нарушил наши планы.
- Но нет, он тоже один из этих толстосумов, и теперь у нас будет на один тугой кошелёк больше!
- Что-то я чувствую, как во мне просыпается совесть. Речи эти людей задели потаённые струны моей воровской души. Так послушай же, как я пришёл к раскаянию.
- Что? – чуть громче обычного проскрежетал Прихлоп. На его внезапно посиневших губах выступила пена.
- Вот эти подлецы, что хотели украсть вашу бедную клячу, госпожа д’Овершенство! – Дверь распахнулась. В дверном проеме появилась стройная фигура возмущенного Рудольфино, услышавшего шум за дверью.
- Но это не кляча, а превосходная лошадь голубых кровей – лошадь Чарли, которую мне пришлось замаскировать под клячу, чтоб она не вызывала подозрения!
- Как вы умны и прекрасны, миледи! Но сейчас у нас есть возможность испытать и покарать этих негодяев на месте! О, что я вижу? Один из них трясётся в судорогах, звериный оскал искажает его лицо.
- Да у него же эпилепсия!
- Только не эпилепсия, - взволнованно выдохнула Само. – Это самая мерзкая и подлая болезнь, накладывающая отпечаток позора на всю семью и всех знакомых больного! Что же делать?
- У меня есть пистолет! Только пуля в висок сможет избавить этого несчастного, мерзкого безумца от его гадкой болезни и нечестивой жизни!
- Постойте! – донеслось с лестницы. Все обернулись к бегущей к ним молодой женщине, чьё красивое лицо несло на себе печать развращенности и злости.
- Клара… - прошептал Рудольфина, закрывая глаза бледными руками. – Снова ты, женщина, разрушившая мою жизнь, женщина, преследующая меня все эти годы, желая получить мой титул и мои богатства.
- Нет, Клара – это я! – раздалось из соседней комнаты. Оттуда вышла дама, выглядящая чуть старше незнакомки на лестнице, но такая же прекрасная, злобная и порочная. – Я нашла твой платок с инициалами в подворотне и поняла, что ты где-то рядом. Потом я нашла на лестнице черновик письма, которое ты хотел отправить нашему давнему знакомому Крэрфу, из него я поняла, чем ты занимаешься теперь, на что ты тратишь богатства, которые должны быть по праву моими. Но теперь ты от меня не сбежишь, Рудольфино, потому что вот эта девушка на лестнице – наша пропавшая дочь Сара!
- Этого не может быть! Наша малютка давно умерла!
- Нет, Рудольфино. Посмотри на этот чудесный серебряный медальон на шее нашей дочери. Ведь именно его ты сам подарил ей при рождении!
- Да, да… теперь я вижу.
- Постойте, принц! – Деващенский взял Фердыщенского за локоть. – Я знаю, кто эта девушка. Эта мерзкая воровка, которая украла медальон у моей соседки по подвалу – Щебетуньи.
- Как?! Вы знаете это прелестное, чистое дитя, которое я вытащила из омута нищеты? – прошептала Леди Само.
- Вообще-то это я её спас… - тихо промолвил Деващенский.
- Это объясняет её благородство, врождённую чуткость, сдержанность и скромность. Она ваша дочь и она здесь! Щебетунья! Выйди к нам! – высоким красивым голосом позвала д’Овершенство.
Открылась еще одна дверь на лестнице и оттуда вышло прелестное нежное создание – Щебетунья, она же Жанна-Снежанна, она же принцесса Сара-Октавия. Она была бледна, смущена, черты её лица заострились, а щеки покрывал нездоровый румянец.
- Я недостойна быть здесь. Среди таких благородных людей. Мой грех не искупим. Он будет терзать меня всю мою жизнь.
В этот момент темноволосая самозванка-воровка осознала, что её подлый план раскрыт, она издала звериный рык и кинулась с ножом на Щебетунью. Но по пути она споткнулась о ноги всё еще бьющегося в конвульсиях Прихлопах, упала на него – и нож воткнулся прямо ему в грудь. Прихлоп затих. Изумлённый Прирез упал на колени перед Рудольфино, умоляя покарать его за все его беззакония, бесчинства и прегрешения. Но благоразумный принц приказал ему встать с колен и произнёс:
- Я вижу в тебе истинное мужество и благородство. Ты сохранил чистые помыслы и безгрешную душу в этом земном аду. Возьми же мой кошелёк, полный золота и живи честно!
Все были растроганы этими великодушными словами. Тишину нарушил горестный вой Клары, графини Ангальт-Хренской:
- Что же будет со мной и этой воровкой?!
- Сейчас я расскажу вам о несовершенствах судебной системы, о том, что я думаю о смертной казни и тюрьмах, а потом решу, что с вами делать: сдать правосудию, ослепить, использовать в наказании других злодеев или изгнать, - промолвил Рудольфино.
Но в этот момент открылась еще одна дверь и, шатаясь и вращая безумными глазами, на лестничную клетку вышел Жак-жан-Жак Кюре, подлый нотариус, разоривший немало благородных семей, скрывающий под маской напускного благочестия низменный порок сластолюбия. Он протянул потные руки к Кларе и пал перед ней на колени:
- Сжалься, Богиня Любви. Подари мне хоть минуту своих ласк. Я умираю от страсти. Сцены разнузданного сладострастия сжигают мой мозг и моё тело.
При этих словах Щебетунья бледнеет еще сильнее и падает прямо в руки своему отцу. Не выдержавший бури страстей нотариус валится на спину, бьётся в конвульсиях и умирает. Юная девушка испускает свой последний вздох вместе с ним. Раскаяние убивает Клару: её сердце разрывается от ненависти к себе. Леди Само смотрит влюбленными глазами на убитого горем Рудольфино.
Воспользовавшись разыгравшейся драмой, из ещё одной двери выскальзывает незнакомец, прижимая к груди стопку исписанной бумаги…
