Вместо пролога

Марина радовалась, что дома никого нет. Так хотелось доказать этим выпендрёжницам, что она не коротыш, и лицом вышла очень даже.

Вещи водопадом летели из шкафа на пол. «Не то, не то, тоже не подходит. О, нормально!» Вытянула из плотного комка одежды вязаное чёрное платье. Плевать, что уже пару лет мало. Она и раньше хотела обрезать верх и сшить классную мини-юбку. Но это было тогда. Ещё до… «А, неважно», – Марина буквально физически отмахнулась от круговорота мыслей, который жаждал её затянуть. «Нет, не сегодня. Я – модель!»

Она вытянулась в струну, подобрала живот и попу. Сложная оказалась задача. Распустила волосы и пошла уверенными, размашистыми шагами, вбивая каблуки в паркет. Мамины туфли немного давили в пальцах, но это же не страшно, это на разок. От балкона через гостиную в холл. Рампа слепит, обожатели рукоплещут, Зайцев не сводит с неё глаз.

Прислонился спиной к входной двери. Скрестил руки на груди. И буквально сверлит чёрными глазами.

– Маринка, а мы уже пришли, – зазвенел голос сестрёнки из прихожей. – Ого, какая ты красивая! Ходи теперь так всегда! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Ёжик скакала вокруг и хлопала в ладоши.

– Да, ходи, пожалуй, теперь так всегда, – так тихо произнёс отчим, что у Марины ослабли колени. Она неловко схватила подол мини-платья и потянула вниз, стараясь прикрыть ноги.

Закрывшись в комнате, швырнула туфли в сторону дивана. Извивалась и дёргалась, стягивала прилипшее к потному от страха телу платье. Сорвала. Схватила за подол и рванула со всей силы. Ткань захрустела и поддалась.

Осень

Глава 1. Первое сентября, 1996 год

– Где же мы найдём лабрадора? Пуделя легко, терьеров разных тоже по улицам шастает тьма. Достаточно у продуктового подежурить, и собака твоя. Захотел же хрен знает кого, – недовольно фыркнул Антон.

– Да не я, это бабуля в газете фотку увидела и теперь мечтает о щеночке.

– Ещё и щеночек нужен? Не взрослый? Такого у магаза никто не оставит. Макс, такого покупать придётся.

– Да не проблема купить, ты ж знаешь, но не по кайфу это. Хочется по-нашему, как обычно.

– Привет, мужики. Есть курить? – Костя подошёл к столпившимся одноклассникам.

– Опаздываешь. Время видел? Сейчас всех запускать будут, – Антон махнул рукой в сторону школы.

– Плевать. Есть курить?

Максим протянул другу сигарету. Компания скрылась за школой.

– Кость, Максу лабрадор нужен. А ты чего такой мрачный? – Антон внимательно смотрел на одноклассника.

– Ну если нужен, то надо добыть, – ответил Костя, игнорируя вопрос.

– Во! Понял, что значит «друг»? А ты скулёж устроил, – съехидничал Максим.

– Ничё я не скулил, сказал просто, что у магаза не достать такую собаку, – Антон сплюнул в сторону.

– Кость, может на «Птичку»¹?

– С деньгами?

– Неа.

– О, это интересно. Кто ещё пойдёт?

– Кирюху позовём. Серёгу можно, больше никого не надо. Все свои.

– Народ, хорош курить. Пойдём, а? Первое сентября же как никак. Праздник, притом последний! – упрашивал друзей Антон, но его не слушали.

На школьном дворе было солнечно. Радостно.

Ученики пробирались через толпу к своим. Двор сужался. Выпускники теснились к дальнему выходу. Словно чувствовали, что скоро и школа, и все её палисадники отряхнутся, выталкивая вдруг ставших взрослыми школьников. Но всё это случится только через год. Целая вечность по меркам юности. А пока – лишь нарастающая внутри радость. Лёгкие наполнены воздухом приветствий, смеха и восторгов.

Костяк класса постепенно перетекал за забор, в место сбора. Линейка медлила – ждала опоздавших.

Ребята галдели и вряд ли внимательно слушали друг друга. Гораздо важнее было почувствовать компанию, друзей.

Натка широкими шагами пересекла школьный двор. Длиннющие ресницы, накрашенные в три слоя. Улыбка – широченная, как у Красной шапочки из детского фильма. Мини-юбка. И смех. Звонкий, заразительный. Когда она смеялась, не могли устоять даже учителя.

– Киря, сигареточку? – Натка скрючилась, подлезла Кириллу под руку, и теперь выглядывала из-под мышки, словно шкодливый ребёнок. Он чмокнул её в лоб.

– На, только не суетись.

– Да блин, где народ-то, скоро уже линейка, – продолжал переживать Антон.

Серёга подлетел сзади, схватил Натку и закружился.

– Блииин! – заверещала она, делая вид, что отбивается, но как только оказалась на земле, тут же обняла друга. – Привет, Серенький.

Ребята рассмеялись. Парни пожали друг другу руки, девчонки радостно чмокнули друг друга в щёки.

Директриса через хриплый динамик объявила начало торжественной части.

Бычки полетели под забор, и вся компания двинулась к розовому, свежевыкрашенному особняку. Солидное пятиэтажное здание, построенное ещё в 1937 году. Реставрировали, ремонтировали, обновляли, но своей «дореволюционной» прелести оно не потеряло. Разве что убогая стеклянная кишка, пристроенная с заднего фасада, тянулась к не менее убогой коробке – всегда холодной и неуютной – со столовой, спортзалом с раздевалками и маленькой пыльной библиотекой. А на улицу школа выглядывала портиком с вензелями и высоким фронтоном с медальоном. Но обычно их никто не замечал. А вот огромные белые колонны, обхватить которые можно было только вдвоём, школьники любили. Все. И перваки, и выпускники. Бегать вокруг столпов-гигантов и прятаться от друзей было неписаной традицией. Милой школьной забавой.

Максим, крепкий и высокий выпускник, нёс на плече первоклашку в новенькой школьной форме, с пышными бантами по случаю. Огромная сияющая рында², перевязанная красной лентой, неровно дёргалась в руке ребёнка. Казалось, что малышка в любой момент уронит тревожный колокол Максиму на голову. Но каким-то непостижимым чудом эти крохи всегда справлялись. И все старшеклассники оставались целы. Следом за дёрганым звоном гомонящая толпа потянулась в здание школы. Начинался учебный 1996–1997 год.

Старшие не торопились. «В школу и в могилу ещё никто не опаздывал», – шутили между собой. Пропускали вперёд малышей и суетливых родителей. Те постоянно что-то поправляли и нашёптывали, словно провожали детей на страшные испытания. Отчасти они были правы, но прошедшим этот путь «закалённым» старшеклассникам хотелось успокоить растерянных родителей: «Выживут и окрепнут! Просто не мешайте им!»

Постепенно подтягивались опоздавшие, вызывая бурный восторг то в одной, то в другой части школьного двора.

– Чего стоим? Отдельного приглашения ждём?

На пороге школы между массивных колонн стоял физрук – длинный, тощий, сутулый, с рыжими усами и смеющимися глазами. В школе его любили, поэтому пёстрая толпа с редкими цветками в руках звонким ручейком потянулась в здание.

В классе было светло, пусто, уютно – бедненько, но по-домашнему.

Выкрашенные зелёной краской стены с аккуратно развешанными картами, портретами писателей и поэтов, фотографиями улиц Лондона, Вестминстерского аббатства и Тауэра в пожелтевших рамках из тонкого штапика. Стенд успеваемости, стенд с темой урока, коричневые шкафы во всю стену с тетрадками и словарями. И она, терпеливо ожидающая, когда ученики вольются в класс неравномерной бурливой рекой. Закончат громыхать стульями и партами, под которые уже не влезают коленки. Перестанут шлёпать об пол рюкзаками, рассядутся по своим местам.

Она не видела их три месяца и теперь любовалась, как все выросли и похорошели.

Англичанка, класснушка. Ольга Олеговна Александрова. Оленька. Всегда за них горой – самый надёжный и ценный взрослый в школе. Конечно, она сейчас начнёт всех пересаживать, требовать повесить сумки на крючки, не болтать и продолжать заполнять дневники. Потом обязательно встретит вой недовольства. По большому счёту этот ежегодный ритуал никого не расстраивал. Он был необходимым действом, пропуском в новый учебный год – короткой и стремительной адаптацией к забытым за лето условиям школьного существования.

А потом она непременно спросит, как ребята провели лето. И никто не поднимет руку, не дождётся, чтоб его вызвали. Просто начнут наперебой верещать, вскакивать, выкрикивать, жестикулировать, перебивать друг друга. И только Димон будет молча грызть яблоко. Улыбаться, прятать его под парту и сочно хрумкать. Класс будет замолкать, а потом взрываться хохотом. Это зелёное яблоко – неотъемлемая часть первого сентября ещё с начальной школы. Тогда неокрепшие и пугливые, они вылупились из началки, перепрыгнув из третьего в пятый. Странное дело, но в тот момент сами себе казались взрослее на целый год, словно цифра в дневнике или журнале могла влиять на реальный возраст.

Оленька будет молча слушать, улыбаться. Успеет каждому задать вопрос, похвалить, пожурить. Истории будут литься без утайки – ребята доверяют учительнице. А потом она расскажет, как летала во Францию с мужем. Был он мутный какой-то, не то дипломат, не то большой ФСБ-шник. Класс его не любил. Не то чтобы он им чем-то насолил, просто был неприятен этот круглый, ухмыляющийся человечек. А Ольга Олеговна ещё пол-урока будет вдохновенно говорить о Ходасевиче, и о том, как изысканно краснеют деревья на берегах Сены. Весь класс будет слушать, не проникаясь красотою рассказа, но чувствуя, что Оленька делится чем-то сокровенным, и что они этого достойны.

– Звонок! Звонок! – даже самый задушевный рассказ не помешает подростку вскочить и ринуться на перемену.

– Сядь, Печёнкин! Запишите задание.

И тут всех накрывает жестокой несправедливостью. Класс единым разочарованным организмом шипит, цокает: «Вот чё ты, Печёнкин, вскочил и заорал? Вот на фига? Так бы, может, и не было дз! Первое сентября только, а выходки твои вон уже где сидят! Сам знаешь где! В печёнках!» –  взрыв смеха приносит общее облегчение. Хотя и понимают, что заданию быть в любом случае.

– Только не «Как я провёл лето», – умоляет Верочка. – Каждый год одно и то же.

– Хорошо, тогда по списку для внеклассного чтения. Все же прочитали «Над пропастью во ржи» в оригинале или, на худой конец, в адаптации?

Класс ревёт, воет, беснуется страшной, угрожающей потопом волной. Только Верочка лишь приподнимает бровь и остаётся горда и спокойна, словно волнорез.

– Ольга Олеговна. Ну вы чего? Не надо по списку.

– Хорошо, тогда, «Как я провёл лето» с новыми словами из первого юнита?

– O’key.

– Да.

– Yes.

– Good, – прокатилось по классу.

Верин вздох тонет в гомоне добродушного бурления.

Шумной толпой 11 «А» вываливается из кабинета.

Школьная жизнь плавно входит в обычную колею. Уже к вечеру всё станет точно так же, как в предыдущие годы. Словно не было каникул. Романтизм встречи улетучится, но останется радость ежедневного общения.

После уроков школьники высыпали во двор.  Малыши, словно пингвины, пробирались к родителям, врезаясь в старшеклассников тяжеленными портфелями. Старшие собирались в группы, ждали друзей.

Костик вышел на крыльцо и увидел Марину. В голове привычно пронеслось: «Хочу, чтобы на «Птичке» все прошло удачно». Тут же отвернулся, чтобы ни Марина, ни кто-то из одноклассников не заметили, как он глазеет на «эту чокнутую». Ему и в голову не приходило, что та, увидев его, тоже загадала: «Хочу выспаться сегодня». И, закинув рюкзак на плечо, поспешила к метро.

А перед школой уже собралась немаленькая компания. Расходиться не хотелось.

– Народ, может в парк?

– Давай, – толпа загудела.

– Максим, вы с нами?

– Прости, мартышка, – он обнял и нежно чмокнул Наташу в лоб. – У нас дело важное.

– Деловые какие, – Наташа нехотя выкрутилась из объятий. Ей нравился Максим, и вообще она любила богатеньких красавчиков. А этот ещё и не дурак – просто подарок, который точно упускать нельзя.

До метро можно было доехать на троллейбусе или автобусе, но друзья обычно шли пешком минут двадцать по прямой или вовсе сворачивали в парк – зависело от настроения. Дорога в школу и из школы была тогда отдельной жизнью. Новым форматом общения, отличным от школьного и дворово-домашнего.

По пути компания редела – многие жили недалеко. Ребята останавливались и прощались с каждым, словно тот не домой шёл, а уезжал по обмену, и что его ждёт в незнакомой стране, в иностранной семье, было неизвестно.

К метро подошли уже малым составом.

– Ну всё. Давайте, до завтра.

– Не опаздывайте, голубки. – кто-то из ребят подколол Маню и Кирилла.

– Хватит, а! На фига начинаете? И так сегодня каждая училка спросила, не расстались ли мы за лето с Кирей? – фыркнула Маня.

– Надоело уже объяснять! Пусть думают, что мы пара. Разве тебе не нравится такой сценарий?

– Придурок, – Маня пнула друга в живот, тот театрально скрючился и закашлялся.

– Ого! Кажется, тут семейный скандал, – веселились ребята.

– Вот и подумай, нужна ли тебе пара со мной.

– Не-не, лучше друзьями, – продолжал клоунаду Кирилл.

– Всё, всех нежно. Пока! – и Кирилл с Маней нырнули в темноту подземного перехода.

 Антон докурил, достал из кармана связку ключей и позвенел ими перед лицами друзей:

– Завтра можем начинать репетировать. Надо чё-нить новенького запилить.

– Зачёт, запилим. Ты у нас по репертуару главный. Придумаешь – мы сделаем. На «Птичку»-то едем?

– Да, давайте! Только домой заскочу, рюкзак брошу.

– Нет, ты учебники брось, а пустой рюкзак возьми, туда щенка спрячем, – Максим воодушевлённо потёр ладони.

– Ты садист, что ли? Он же задохнётся.

– Ненадолго, только, чтобы удрать с рынка.

– Готовы? – Костя посмотрел на одноклассников.

– Ну так себе, но я не сольюсь, не бойся, – промямлил Серёжа.

– Ладно, по пути обсудим, как действовать. Не боись.

– Да мне не страшно, просто я первый раз.

– Ладно-ладно, мы поняли, – дружелюбно засмеялись ребята. Когда вернулся Антон, все вместе спустились в метро.

***

– Сюда, давай его мне. Беги, Серый! Не тормози!

– Ловите их, щенка украли! – верещала тётка в белой мохеровой шапке. Но народ вместо того, чтобы ловить воров, расступался, как вода под килем. Никому и в голову не пришло протянуть руку и схватить хоть кого-нибудь из ребят. Люди были запуганы рэкетом, измучены нищетой и старались ни во что не вмешиваться. И вообще – не отсвечивать.

– Давай его мне, уронишь!

– Отдай, так трясёшь, его вырвет!

Ребята на бегу передавали пшеничного щенка лабрадора из рук в руки. Серёжа споткнулся и выронил его.

– Осторожно вы! – Костя на лету подхватил бежевый комочек и заскочил в трамвай.

Ребята влетели следом. Двери закрылись. Успели. Парни смеялись, хлопали друг друга по плечам. Трепали щенка.

– Красавцы!

– Лучшие! – хвалили они друг друга.

В стеклянные двери метро Таганская вошли уже не спеша и отдышавшись.

– Так-так, ну-ка всем стоять! – закричала неожиданно крепким голосом чахлая старушка, смотритель станции.

– Бабуль, нам некогда, мы опаздываем.

– Жетоны?

– У нас единые.

– А это у вас что? С животными нельзя.

– Как нельзя, а как мы щенка домой привезём?

Но вместо ответа она так пронзительно засвистела в металлический свисток, что на мгновение показалось, что звуков в фойе метрополитена не осталось совсем. Выдула.

– Думаете, проходимцев и хулиганов от приличных людей не отличу? Я войну прошла, много кого повидала.

– Послушайте, мы школьники, сегодня первое сентября, везём собачку, чтобы бабушку порадовать. Отпустите нас, а?

 Именно в этот момент из запрятанной возле касс каморки выбежали два милиционера. Все застыли в напряжении, и только щенок счастливо вылизывал Костино лицо.

***

– Фамилия?

– Игнатьев.

– Год рождения?

– 1980. Зачем время тратить? Всё равно нам ничего не грозит.

– На учёт поставим, родителям сообщим.

– Чтобы что-то сообщить моим родителям, вам придётся умереть, а на учёте я уже два года.

Старый тучный лейтенант положил ручку и внимательно посмотрел на Костю – в смелом взгляде не было ни вызова, ни хамства. И та прямота, с которой парень смотрел в глаза лейтенанту, задела что-то на самом дне его сердца.

– Плохую дорогу выбрал, сынок.

– Я её не выбирал.

Сердце офицера сбилось с ритма, словно неожиданно поймав толику Костиной боли.

– Иди, но…

– … но не попадайся и прочее, я знаю. Знаю.

Лейтенанта поразила простота и честность, с которой парень произнёс эти слова. Он говорил так, будто не держался за жизнь и её ценности.

– Всё, попался! – молоденький сержант ворвался в кабинет. – Ой, простите, Юрий Михалыч, разрешите доложить? Он сам во всем признался, да ещё и ребят хороших сбил с толку.

– Кто?

– Ну как кто? Любимов Максим Маркович.

– Кто-о? Это ж сын Марка Альбертовича, – лейтенант резко встал, качнув пузом стол. – Что ж ты, сынок, комедию ломал тут?

– Ничего я не ломал. На чужих папаш не рассчитываю. Был бы свой… тогда б меня здесь не было, – процедил сквозь зубы Костя и вышел, оставив растерянного сержанта в недоумении.

Костя остановился посреди фойе метро. Старушка-смотрительница смерила его презрительным взглядом. В грудь ударил резкий поток воздуха, заставив Костю ссутулиться и наклониться вперёд. Засунул руки поглубже в карманы джинсов и, не дожидаясь друзей, пошёл к выходу против потока ругающихся, толпящихся людей. Он точно знал, что Макс никого не бросит, его батя – полковник МВД – вытащит всех. Конечно, он потом вызовет всех к Максу домой и будет лечить: «Бездари и раздолбаи! Что, нельзя было по-нормальному? Максим, я тебе что, в деньгах отказываю? Всё же есть, на кой вы спёрли щенка?» А щенок, выкупленный втридорога, только бы замять это дело, наверняка нальёт лужу в самый торжественный момент воспитательной речи. Ребята будут давиться от смеха, но старательно внимать словам спасителя-отца. А потом Марк Альбертович возьмёт щенка, поднимет к потолку на большой пятерне, покрутит, осмотрит: «Хороший пёс, стоит своих денег». И лукаво так посмотрит на гоп-команду. Мальчишки вздохнут с облегчением, а мама Максима именно в этот момент позовёт всех пить чай. Механизм работал безотказно, будто сотни раз заранее отрепетированный.

Так происходило всегда, и так будет снова. Иногда Косте казалось, что он соглашается на выходки только ради этих вечеров. А ещё казалось, что Максим и его родители об этом знали.

 Костя просто шёл прямо, не думая о цели и пункте назначения, и его уже не было ни в том переходе, ни на той улице. Он вспомнил день, когда в последний раз видел родителей.

Предновогодняя суета 1993-го. На ёлочных базарах торговались, замеряли праздничные деревья, спорили. Стояли в очередях за мандаринами. Сметали с прилавков кукурузу и крабовые палочки, шампанское и икру. Все ждали праздника.  Как и Костя с Вовой. Мама и папа вот-вот должны были вернуться. С подарками! Положат под ёлку, которую мальчики только закончили наряжать. Костя вообще бы ничего не вешал, но мама любила шары и гирлянды. Вот мальчишки и старались – вытаскивали завёрнутые в туалетную бумагу игрушки и развешивали, перемежая пластиковыми снежинками.

В дверь позвонили. Ребята переглянулись. В их семье не было принято звонить, каждый пользовался ключом.

– Наверное, руки заняты подарками, – заулыбался Костя.

– Размечтался! – осадил его старший брат и первый бросился открывать дверь. – Баб Маш? Что с вами? Куда? Костян, бегом! Баб Маша зовёт. Чёт случилось.

 На ходу накидывая куртки и впрыгивая в ботинки, ребята выбежали на улицу. На повороте во двор толпились люди. Баба Маша семенила туда же. Протиснувшись сквозь толпу, братья остолбенели. Костик засунул руки в карманы, втянул голову в плечи и скрючился. Вова медленно, как по минному полю, шёл вперёд.

Костя видел маму, уставшую, случайно уснувшую в машине. Она немного неудобно прислонилась к пассажирскому окну. Грязному и треснувшему. А папа будто прилёг на руль и отвернулся. Костя знал, какое лицо у папы, когда он спит. В детстве часто приходил в родительскую спальню и смотрел, как спит папа-пират, папа-космонавт, папа-волшебник, папа-дрессировщик львов. Он знал, что папа за ним наблюдает и ждёт, когда напугать тихим «бу». И всё равно всегда пугался, вскакивал и с визгом и смехом убегал.

Но сейчас папа отвернулся. Костя понял, что навсегда, но не хотел в это верить. Вова больно ткнул ему в грудь коробкой, завёрнутой в синюю бумагу с ракетами, с блестящим колючим бантом.

– Пошли домой.

– А как же…?

– Пошли, говорю. Надо подарки под ёлку положить. Родители привезли, – Вова указал на коробку. – И приготовить салаты. Давай. Скоро Новый год.