Каждый русский классик проявил себя как великий художник-психолог, они ушли «переноситься во всякий характер, во всякую личность»,[246] но предпочитали какой-то свой, только им свойственный путь анализа внутреннего мира человека. Но если перед нами действительно великие художники, то при всем различии взглядов они неизбежно должны были отразить какие-то тенденции или их общности. Так в чем же выражаются эти общности, как не в общественном сознании? В определенном типе психологии? Мятущийся, полный рефлексии внутренний мир литературного героя отражал, в конечном счете, то, что было свойственно почти каждому российскому интеллигенту.[247]
Данное обстоятельство дает почву для следующего обобщения: если писатели середины XIX – начала XX в. имели общий предмет художественного исследования, то не повлиял ли он на возникновение сходства ряда приемов психологического анализа у различных авторов?
«Если мы, – пишет С. Шаталов, – признали закономерность возникновения в мире искусства таких явлений, как художественные методы, направления, течения, школы, если мы утверждаем закономерность обращения к углубленному психологизму на определенном этапе мировой литературы, то у нас нет основания отрицать неизбежность сходства целого ряда приемов психологического анализа, разработанных русскими и западными художниками на протяжении XIX в.».[248]