Отзывы на книги автора «Евгений Клюев»

– А что есть в литературе, кроме сказок? Мне кажется, писатели сами понимают, что они только сказки и пишут – правда, называя некоторые из этих своих сказок «правдивыми историями»… но тут всё зависит от того, насколько ты честен!

Крошечные сказки, которые описывают жизнь и чувства маленьких бытовых предметов. Я в детстве тоже таким была увлечена - наделяла всякие ручки, фломастеры, фантики эмоциями и придумывала через что они прошли, чего хотят и так далее. Обычно это были какие-то трагичные истории.

Дети, возможно, будут заинтересованы такими сказками. Не зря в сказках животные разговаривают и являются главными героями, детям нравится все невозможное, волшебное, в той или иной степени выходящее за пределы нормы.

Как и во многих сказках здесь очень много взрослого подтекста. Например, в сказке про дирижерскую палочку, которая была надломлена. Я, как взрослая (надеюсь), отнеслась к ней очень серьезно.

А Дирижёрская Палочка, конечно, совсем сникла: все надломленные обычно сникают – кто раньше, кто позднее.
– Концерт окончен, – сказала она.

Я просто почувствовала себя этой надломленной дирижерской палочкой.
Но поймет ли эту метафору ребенок? Скорее всего нет. А может быть и да, дети бывают очень смышлеными. А может ребенок интерпретирует ее совершенно иначе и по-своему.
В любом случае, сказки интересные. Про сердечко мне тоже понравилась история. Тоже с интересным смыслом.

Сердечко-Вырезанное-из-Картона задумалось.
– А если у меня нет хозяина?
– Так не бывает, – засмеялась Одна Собака. – Хозяин есть у каждого. Если его, конечно, не потеряли… Вы, может быть, потеряли хозяина?
– Если бы у меня был хозяин, – сказало Сердечко-Вырезанное-из-Картона, – я бы его ни за что не потеряло!
Но Одна Собака возразила:
– Ох, не зарекайтесь! Это с каждым может случиться. Даже я, которая очень любит своего хозяина, однажды потеряла его. И стала сама не своя!
– А чья? – поинтересовалось Сердечко-Вырезанное-из-Картона.
– Ничья! – с ужасом ответила Одна Собака. – И, уверяю Вас, страшнее ничего не придумаешь. Потому что… когда ты ничья, у тебя никого на целом свете нет. И ты скитаешься где придётся – без дома, без поводка, без еды…
– По-моему, это не так страшно, как Вы говорите, – подумав, сказало Сердечко-Вырезанное-из-Картона. – Дома у меня, вроде, никогда не было, поводок мне не нужен, а еда… я не голодно.
– Тогда Вы странная какая-то собака, – был ответ. – У всех собак, которых я знаю, а я знаю весьма много собак, есть дом. И поводок им нужен. И голодны они всегда.
Тут Сердечко-Вырезанное-из-Картона расхохоталось:
– Дело в том, дорогая Одна Собака, что я не собака! Я Сердечко-Вырезанное-из-Картона.
– До свиданья! – попрощалась Одна Собака.

Акцентировать внимание, конечно, нужно на том, что это сказки для очень любопытных детей с пытливыми умом. В них заложен правильный смысл, и если ребенок будет об этом размышлять то он получит правильные выводы.

Слова-которые-сказаны-что-то-означают-даже-если-ты-ничего-не-имел-в-виду.
Слова определяют реальность. Слова определяют сознание. Иногда слова определяют всё.

Именно поэтому (и ещё потому, что всё, что бы я не написала, будет translit'ом, в той или иной мере искажающим авторские смыслы) мне так сложно говорить об этой книге, и, хотя не сказать ничего было бы легче, я всё больше убеждаюсь, что это было бы неправильно.

Из точки A в точку B - как в задачках для третьего класса - движется человек; но постепенно возвращение домой становится для него путём к нему самому: собрать себя по отражениям и воспоминаниям, по придуманным именам и отголоскам прошлого.

Translit - не только роман-петля, но и, мне кажется, роман-лабиринт. Нетрудно заблудиться там, где повествование дробится, раздваивается, - расслаивается, - рассказчиками становятся разные герои, а на месте одной сюжетной линии образуются сразу четыре...
Да и не может быть по-другому в книге, где повсюду двойники, рожденные силой слов:

Нет вокруг нас случайных слов! Любое прозвучавшее слово уже повлияло на все будущие слова сразу, ничего не может быть произнесено без последствий, а написано - и подавно.

Любой язык, по Клюеву, - сила созидающая; ложь, высказанная словами, становится правдой, вернее, одной из версий правды. Человек, берущий псевдоним, непроизвольно создаёт двойника, себя-другого; ребёнок, играющий в безобидное, казалось бы, это-не-я-это-один-мальчик-на-меня-похожий, создаёт этого мальчика-на-него-похожего; наконец, переведенное на английский название нашей страны порождает незнакомую нам землю, ведь Russia - отнюдь не Россия.

В Translit'е Клюев играет с действительностью, рассматривает её в профиль и анфас, с виртуозной легкостью абсурдирует казавшееся очевидным. Часть этой игры - тексты-вставки, одновременно служащие и условными границами между частями книги, и смысловыми дополнениями. Казалось бы, они выбраны наугад; создается иллюзия, будто мы прочитываем их параллельно с романом (что необычного в работе, допустим, со словарём или в рассматривании расписания самолётов?), и из-за подобного взаимодействия непохожих на первый взгляд текстов рождается новые слои и оттенки понимания.

И постепенно действительность сама включается в игру. Отсюда - и слова-которые-сказаны... - фраза из совсем другого произведения, раз за разом приходящая на ум, и отчетливое узнавания собственных почти бессознательных мыслей в раздумьях героев, и удивительнейшее совпадение - рецензия на книгу Манон, танцовщица Антуана де Сент-Экзюпери, прочитанная мной практически сразу же после первого же упоминания в романе мимессы Манон и добавившая глубины восприятию её образа.

В этом романе есть всё, что можно пожелать: яркие образы и потрясающие идеи, непредсказуемый (и всё еще туманный для меня) финал, есть, в конце концов, ни на что не похожий, завораживающий стиль, для которого хочется создать новый термин - клюевский, потому что я не знаю ни одного подходящего для него эпитета или сравнения.

Любой текст - транслит: на поверхности одно, внутри - другое, не верь, не обманывайся, не-пей-из-лужицы-станешь-козленочком...

Читать и перечитывать. Читать и перечитывать, играя с реальностью в слова.

Ой, прихожу я вчера домой, усталая, голодная, а мне извещение пришло – заказное письмо из Москвы. Ура, пришла выигранная на раздачах книжка. До закрытия почты час, успею…желудок подождет.

И такая няшность пришла. Хотя серый переплет с красным пятном в стиле Кандинского и попыткой изображения Дамбо не понравился. Такая книжка требует акварели. Как в мультике «Эрнест и Селестина» или в «Иллюзионисте».

Но сами сказки – чудо!!! Даже не сказки, а притчи. Про нашу жизнь. Вот зонтики встретились и полюбили друг дружку, хотя их хозяева и не думают встречаться. Трагедия зонтичной жизни! Вот норковая шубка обижает китайскую куртку (Барсика моего в том шкафу не было), вот бенгальские огни на шкафу затеяли спор о жизни (вселенной и всем таком), прямо политический спор… притчи про пословицы и мелочи нашей жизни, которые обычно мы выкидываем в мусорную корзинку. Может быть, у какой-нибудь салфетки тоже чувства имеются, раз уж они нашлись у пешеходного перехода…

Сказки в стиле Ганса Христиана Андерсена, но более актуальные. И если кто-то читает за завтраком газеты или смотрит телевизор или слушает радио, то я буду за завтраком читать эти сказки-притчи. Это такие завтраковые сказки – читаются быстро, настроение поднимают…

Рассказать о романе Евгения Клюева Translit? Помилуйте. Translit — это космос. Разве о нём расскажешь? Нет, можно, рассказать, конечно, только всё сказанное тем же транслитом и будет — на поверхности одно, внутри — другое. А уж если написать, тогда тем более: "сама избирательность письма есть залог обмана: всех подробностей никогда не опишешь, а сущность так и так ускользает <...> написать – значит обмануть". Так что — не верьте мне, я вру взахлёб и думаю, что говорю правду.

А правды и нет никакой. Есть только вулканическая пыль, повисшая над Европой, и человек, утонувший в её облаке, в мире, состоящем из тысячи других миров, не пересекавшихся друг с другом до тех пор, пока не было найдено Слово. Слово же суть ключ, и что им откроешь — одному Богу ведомо. Если допустить существование Бога, если думать, что он не ты сам и есть. Потому что "человеку, взявшему в свои руки слово, больше не нужен Бог: скажи — и будет по слову твоему". Ведь любое произнёсённое, написанное, да и просто подуманное слово даёт толчок рождению новой реальности, наполняет её живой кровью, запускает и, что самое главное, запустив — отпускает.

Клюев называет свой роман "петлёй": мол, героя она захлёстывает, а вместе с ним закольцовывает и читателя. Но петля, круг как таковой, очерчивает границы, за которые не выйдешь. Translit же их раздвигает — до бесконечности, до не-охватить-взглядом, не-объять-разумом, ибо нет никаких границ в реальности, которая и не реальность вовсе — текст... надтекст, подтекст, интертекст. Словесный лабиринт. Где пространство клонирует само себя, герои раздваиваются, растраиваются, разделяются и отделяются друг от друга, начиная жить каждый собственной жизнью, сотворённой благодаря одному лишь вскользь оброненному слову.

Это как с мальчиком из другого романа Клюева , с тем, которого назвали Лев и который однажды обнаружил, что переименованная улица не становится той, в которую её переименовали, а остаётся прежней, просто сдвигается в иной пространственный пласт и существует параллельно новой, носящей совсем другое имя. Это как с городом Копенгаген, живущим по-своим копенгагенским законам, рядом со своей усечённой версией Копен, не пересекаясь с Кёбенхауном. И все три не тождественны друг другу, как Москва не тождественна Moscow, а Россия — Russia. Правда, если тот мальчик, из другого романа, воплотился-таки в слове, которым был назван, и нашёл себя в предназначенном этому имени пространстве, то в Translit'е герой — наоборот — развоплощается, да и нет у него здесь одного имени, а есть легион имён. Которые он сам же себе и придумал, заигравшись в игру "это-не-я-это-один-мальчик-на-меня-похожий". Насочинял других себя и, сам о том не подозревая, выпустил на свободу.

И вот уже непонятно, кто из множества путешествующих по Европе "пожилых мужских иностранцев" стоит у истоков всего этого многомерного безобразия, кто раскрутил волчок реальности, кто был первым, а следовательно — настоящим. Потому что все теперь — первые и все — настоящие. И жутко от этого, и весело, и безуминка такая шизофреничная над всем, и радость от осознания, что теперь-то уж точно — каждый получит то, что хотел, и ужас — капелькой пота сползающий по виску.

Путешествия в себя плохи тем, что, когда ты совершаешь их, ты находишь в себе гораздо больше, чем одного себя —ты находишь там, например, четырёх себя... четырёх апостолов! Каждый из которых пишет о Боге, но в конце концов — о себе.

Абсурдно это? Да ладно. Нет тут никакого абсурда. Всё так и есть — объективно так и есть. И не больно совсем, и не страшно, если задуматься. А задуматься стоит — и не только в рамках короткого отзыва.

Translit из тех романов, что, дочитав и закрыв, хочется открыть и начать заново. Вчитываясь в то, что осталось между строк, за гранью восприятия и понимания, вслушиваясь в особенное "клюевское" бормотание-забарматывание, выпутываясь из паутины, этим бормотанием созданной. Там много чего осталось, есть ещё где утонуть, есть из чего вынырнуть.

Зачем я помню теперь имя твоё, Эйяфьятлайокудль? Помню ведь зачем-то...

Мне очень нелегко сказать это, но ваш сын упал в Эйафьятлайокудль.
Смишнявочка из контакта, которую я перепостила себе вечером 31 марта. И, как ни странно, она довольно точно описывает книгу, которую я начала читать 1 апреля. Ведь героя действительно можно в первую очередь назвать сыном - у него очень деятельная и сверхопекающая мама. И Эйафьятлайокудль самым главным образом повлиял на события романа. А описать, о чем эта книга, и правда оказалось очень нелегко.
Кто там и куда упал - это уже, простите, спойлеры (под катом).

Дальше...

Я иногда обсуждаю читаемые книги с друзьями. В этот раз мы беседовали с chloe_villette :
Я: Какой-то мужик едет из Москвы в Хельсинки, но маме врёт, что в Берлин. Мне бы его проблемы. И когда он доехал до Хельсинки, звонит мама и говорит "звонила тётя Лида, что гуляет с тобой по Берлину". И он в шоке и в Хельсинки

chloe_villette : какая занимательная история, я теперь заинтригована) сбоку в контакте вдруг появилась угрожающая реклама "Сергей Маковецкий в Спб". и взгляд такой исподлобья. мужик в Хельсинки, кто-то с ним гуляет в Берлине, а мы с тобой сидим в Спб, и тут Маковецкий!

Я: Я тебе потом расскажу, что дальше с мужиком. Судя по возрасту, его играет Маковецкий. Но он ещё в Хельсинки.

Поскольку имени героя за всё время действия романа автор нам так и не открыл, он у меня так до конца и проходил Маковецким. Хотя где-то в первой трети текста оказалось, что он пожилой длинноволосый хиппарь. Впрочем, всё условно.

Уехав из Берлина, он знал все о Манон. Все, кроме фамилии, возраста, образования, национальной принадлежности, семьи, из которой она происходила, круга друзей, заработка, распорядка жизни и номера телефона.

Мы, в свою очередь, о нелюбопытном Маковецком знаем очень даже многое: год и место рождения (пятьдесят четвертый, Калинин), род занятий (преподаватель датского), место проживания (Копенгаген), хобби (сочинительство романов в голове)... в принципе, уже становится понятно, что эта информация совпадает даже с краткой отпиской в Википедии относительно самого автора. Так что можно героя назвать и Клюевым. Названия - они вообще не принципиальны, если вы не поняли.
Наш Макоклюев - человек-мозаика. Постепенно, страница за страницей мы собираем его - хобби, привычки, цитаты, пристрастия, воспоминания, друзей. В детстве хотел быть Робертино Лоретти. В отрочестве заворожился непонятными словами из начала одной пьесы. В подростковом возрасте переписывался с капстранами. В юности хипповал. В молодости вёл не очень упорядоченную половую жизнь. В зрелости - всё то же самое. Половая жизнь, хиппарство, капстраны, филология, психические расстройства.
Да, он филолог. Филолог "до корня мозгов", как мы говорили в университете. С детства шел на зов незнакомых слов. Клюцкий и его шведский друг-психиатр Ансельм даже придумали деление людей на вербальных и невербальных - таких, как жена Ансельма Нина, которой кажется, что реальность не меняется от изменения номинации.

Ей и сейчас это неинтересно – ей даже не смешно, когда она слышит Астино: «Пап, а можно я тебя теперь всегда буду называть “крем для рук”?» – и ответ Ансельма: «Да ради Бога, только я тогда буду называть тебя “зубочистка для ушей”!»… а они – оба – хохочут как сумасшедшие… что тут смешного?!

Но можно играть и крутить слова сколько угодно. Можно шутить с многослойностью реальности. Можно искренне верить в то, что слова что-то меняют. Можно филологически анализировать окружающий мир. Но всегда есть предел, который нельзя переходить.
Маме врать нельзя.
А Мацуев этот - соврал. Сам не зная, зачем. Ну знаете, когда вы пожилой хиппарь и мама следит за каждым вашим шагом, хочется соврать. То ли раньше он этого не делал, то ли сие была последняя капля, но как только он на голубом глазу сказал маме, что направляется в Берлин, сидя в поезде Москва-Хельсинки, тут оно всё и посыпалось...

Если вы филолог - почитайте эту книгу. Если лингвист - тем более почитайте. Возможно, вам очень понравится. Автор так непринужденно жонглирует словами, создавая невероятные мосты, замки и конструкции. Выстраивает гипотезы и теории, посыпает именами и цитатами. Просто глаз радуется. Я упивалась этой книгой, наслаждалась каждой строчкой.
Если вы настороженно относитесь к современной русской литературе - попробуйте эту книгу. На мой взгляд, она очень высококачественная. Очень русская, практически непереводимая, при этом с таким удивительным дымком исландского вулкана, с большим количеством слов на самых разных языках - и все равно она о русских и для русских. Нет, нет, без ура-патриотизма и провозглашения чего бы то ни было. Просто... вот такая вот.
Если вы любите постмодернизм - ознакомьтесь с этой книгой. Она написана в лучших традициях, с метатекстом, перекличками, пасхалками. В конце каждой части есть некоторый сюрприз. Возможно, другие его уже описали, но я не буду. Мне очень понравилось, что это сюрприз.
Если вы увлекаетесь темой двойничества - эта книга просто-таки для вас. Начиная с легких намеков, роман так пропахивает эту тему, что любо-дорого. Близнецы, отражения, раздвоения, наложения личностей, совпадения. Всё в этой книге постепенно расплывается, размножается. Только вот мама одна.

Он ведь и так давно уже знал: не случится в будущем никаких реинкарнаций, ибо все реинкарнации происходят синхронно, и все они уже здесь.

Если просто хотите хорошую книгу - да вот же она. Начинается забавно, потом захватывает, к концу становится жутко (особенно, если ночью читать), а финал: да, я так и знала!
Много хороших, интересных поводов для размышления. Одну цитату даже выписала
Помимо главного героя, много ярких и интересных персонажей, автор выражает точку зрения каждого из них, повествует нам о каждом, так что это полноценный роман с несколькими линиями (которые, правда, все равно все сводятся в одну точку - Маклин и его допотопный телефон, с которого смс отправляются только translitom)-

Датский телефон в Дании должен говорить по-датски, так Бог распорядился, а Бог не возле Нёррепорта находится – Бог на небе находится. Не предусмотрел Бог русского на твоем телефоне – значит, испытание тебе такое: истязай себя транслитом. Судьба ведь везде, милые люди! Как это – «вошьют»? Права не имеют менять ничего! Он, вон, на компьютере Ворда не ставит, с Воркс мучается, а все почему? Потому что не было у него Ворда при покупке – и пусть не будет. Нельзя менять мир по своему хотению… – по щучьему велению, может, и ладно бы, но для этого, во-первых, щуку иметь надо, а во-вторых, дураком быть, Емелей. Он щуки не имеет… так что вопрос, дурак он или нет, на фоне отсутствия щуки теряет смысл. Хотя, наверное, дурак. Только дурак без щуки, то есть совсем безнадежный: мало того, что дурак, так еще и без связей. Интересная типология: дураки делятся на две основные группы – дураки без щуки и дураки со щукой…

Забавно, но пишу рецензию второй раз. Первый раз ее съел Лайвлиб - а может, она где-то и есть. Всё возможно. Всё условно. Всё вербально.

Наверное, неслучайно Евгения Клюева называют Андерсоном наших дней. Ему, как и известному датскому сказочнику, легко удается оживить на страницах своих книг обыденные вещи. И если героями сказок Андерсона были старый уличный фонарь, штопальная игла или свинья-копилка, то героями сказок Клюева становятся самые неожиданные предметы.
Вы только послушайте, какие имена он им дает…
Сердечко, вырезанное из картона
Оловянная ложка, мечтающая о Барселоне
Рассеянный воздушный поцелуй
Лавровый лист, разочарованный в жизни

У каждого из них есть сердце или что-то, расположенное чуть правее – что-то мне подсказывает, что именно здесь находится душа, и этим они очень напоминают нас – людей. Они живые. Их можно осчастливить и окрылить, но также легко – обидеть или обмануть.
Собственно, все эти сказки о нас. Добрые и смешные, простые и трогательные, лиричные и чуточку грустные, одни заставят вас улыбнуться, другие – задуматься о чем-то важном в жизни.
Ребенок, прочитавший эти сказки, на мгновение станет взрослым. А взрослый непременно захочет наведаться в детство.

Место локации: квартира
Время года: осень
Настроение: теплоты
Желание читать: что-то легкое и невесомое

И вот в этих условиях в мои руки, как по мановению волшебной палочки, попадает книга, об авторе которой я совершенно ничего не знаю, поэтому и ожидать от нее чего-то я не могла. Просто книга небольшого объема в руках, чтобы отдохнуть и скоротать вечерок. Итак, меня ждали сказки современного автора и какими же забавными они оказались. Перед читателем открывается мир вещей, насекомых и в целом окружающего мира, где каждый объект имеет свое мнение, свои чувства и эмоции.

Так, например, я познакомилась с мыльным пузырем, который очень хотел поиграть в гольф; стала свидетелем рождения любви между зонтиками; обнаружила, что пешеходная зебра мечтает быть пианино, или что сучок и задоринка могут испортить любую сказку! Но и это еще не все, читателя ждет поистине чарующий мир, с храбрыми муравьями, назойливой метелью, убегающими облаками и струйками воды. А есть и немного грустные истории о забытых шкатулках с секретами, играх, которые давно пылятся в шкафах, а также о забытых бенгальских огнях. Мне только и оставалось, что погрузиться на вечерок в книгу, забыть о заботах, мило улыбаться и произносить про себя "ну автор, ты даешь!".

Но не подумайте, что это просто истории, нет - это именно сказки, где в итоге ты получаешь какой-то урок или какое-то знание, где за, казалось бы, шляпами и зонтами скрываются аллюзии на многие человеческие проблемы и жизненные драмы - любовь, взаимопонимание, обиды, общественные мнения, стереотипы, ханжество и многое-многое другое. Лучше один раз прочитать, чем сидеть и слушать, при условии, что сказки небольшие по объему и можно растянуть сборник на несколько дней, поглощая сказки по чуть-чуть!

ПС. Прочитано в рамках игры Бесконечное приключение, тур 4

Я приняла эту книгу в совет в осеннем туеске в игре "Книжный винегрет", решив дать автору второй шанс, т.к. первое знакомство с его книгой Евгений Клюев - Книга теней оказалось омерзительным. Думала, что второй шанс как-то прояснит ситуацию, поможет мне понять, стоит ли вычёркивать автора окончательно или стоит присмотреться.

Что сказать? Поначалу было интересно, все эти сказки-парадоксы, все истории, начиная с мыльного пузыря и заканчивая фантиком, но потом... Потом, когда автор стал не то чтобы повторяться, нет, но писать как-то натянуто, слащяво и коряво - мне стало противно.

Ребенок, прочитавший сказки Евгения Клюева, на мгновение станет взрослым.
А взрослый непременно захочет наведаться в детство и посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь важного, чего ему так не хватало потом - когда он научился измерять расстояние от Земли до Луны, но забыл, как измеряют расстояние от мыльного пузыря до фантика, от клубка до праздничного марша и от шнурков до сердечка.

Да вы что? Я после ваших историй захочу наведаться в детство?! Точно нет. Моё детство было другим и таких ... историй в нём не было, так что - не придумывайте.

Завлечь аннотация может, но удержать, зацепить нет, ей это не удаётся, никак... Она меня точно не перенесла в детство, где мне было очень хорошо и светло.

Автор зануда? Неет, он скорее просто не знает или забыл, что значит быть ребёнком. Ведь даже взрослый может сохранить в себе детское, с широко распахнутыми глазами, восприятие мира.

прочитала энное количество отзывов на сказки Клюева и поначалу была удивлена, что его так часто сравнивают с Андерсеном. нет, формально общее у них есть: у обоих сказки это преимущественно одухотворенная жизнь неодушевленных irl вещей. но у Андерсена сказки гораздо длиннее, очень много лишних деталей - ну как бы время было другое, понятно, что когда писал Андерсен, книги читались вообще не так. а самое главное, меня с детства поражали в сказках Андерсена тлен и безысходность. там же все плохо - а если вдруг хорошо, то это только потому что завтра станет еще хуже.
не надо думать, что я Андерсена не люблю - я люблю: жалостливой и восхищённой недостижимым любовью, он же такой неисправимый романтик - от страшного классического романтизма.
но что общего его истории имеют с коротенькими и легкими сказками-притчами Клюева?
но потом, конечно, увидела больше сходств: общая тональность повествования, сочетание гиперусловности (люди разговаривают с вещами безо всякого ааааа, говорящий помидор) и напротив, сугубо реалистичных рамок (разве могут зонтики понимать человеческий язык! а если бы понимали - разве могут зонтики разобраться в человеческой жизни!), а также то, что несмотря на легкость у Клюева тоже все серьезно. вся разница в том, что даже когда все плохо - у Клюева хорошо, и никакой драмы, выход есть. в этих сказках можно смело черпать силы жить дальше - я же буквально вижу в них отражение собственных внутренних процессов, а это ни с чем не сравнимое чувство, когда книгу написали будто специально для тебя.
кто-то выше назвал сказки Клюева завтрачными - вот дадада! ты бежишь к выходу на работу, одной рукой зашнуровывая кроссовок, другой заталкивая в рот бутерброд. постой, отдышись! пять минут ничего не решат. сядь спокойно за стол, дожуй бутерброд без смешки, запей его горячим чаем, нечего есть всухомятку, а по дороге прочти одну сказочку из книги Клюева. это как зарядка: можно, конечно, и без нее, но если потратить лишние пять минут на разминку, день сложится совсем иначе.
мой отдельный респект художнику за иллюстрации: как я видела, их часто хают в отзывах, и мне прямо обидно. если б кто-то писал, что иллюстрации ребенку не понравились, я б еще могла понять: мне самой лет в 10 такие картинки не нравились, я была отравлена диснеем. но когда взрослые люди требуют от книжной иллюстрации соответствия реалистическим или даже полуреалистическим канонам, мне становится грустно: ребята, ну камон, живописная и книжно-графическая мысль шагнула вперед еще лет сто назад. и потом, что вам действительно кажется, что к сказкам Клюева больше подошли бы пейзажи да натюрморты в реалистическом ключе? ведь по содержанию пейзажи и натюрморты бы и получились, хотя сказки, конечно, совсем не о них.
они - о самых сложных вещах, расписанных, даже зарисованных просто и по-доброму.

Евгений Клюев очаровательный и добрый человек. Я в этом уверилась, прочитав не одну его книгу. И сказки его такие же добрые и очаровательные, как и он сам. Немного грустные, не зря его сравнивают с Андерсеном. Их сказки действительно схожи. Во-первых, удивительный выбор героев - мыльный пузырь, глоток сока, петля, ореол, бенгальские огни. Как и у Андерсена, героем может стать абсолютно кто угодно. Во-вторых, некоторая грусть, присущая обоим авторам.

Но вот язык у Клюева свой, особый. Его ни с кем не спутаешь. Я не лингвист и разбор текста мне не по силам, но игра Евгения Клюева со словом безумно увлекательна. Например, дужка Замка внезапно превращается в душу, т.к. Дверная Ручка считает, что у больших предметов душа, а у маленьких - душка. А если душка (она же дужка) сломана, то место Замку в сумасшедшем доме, как и всем душевнобольным.

Мне трудно оценить как отнесутся к этим сказкам дети, т.к. сама я уже далеко не дитя. Я считаю, что они универсальны, адресованы и детям, и взрослым. Вообще, я большая поклонница Клюева и мне было приятно почитать его "малые формы" после "Между двух стульев", "Андерманир штук" и "Translit".

Если вам хочется хорошего, доброго, светлого - читайте сказки Евгения Клюева!

Каждый знает, что удивительное рядом. Но спросите у него, откуда он это знает, - и каждый сначала задумается на некоторое время, а потом, наверное, вздохнет и ответит:
- Не помню...

В песочнице забыли Лопатку, Ведерко и Полосатый Мячик. Они немножко полежали молча, а потом решили поговорить, но не нашли, о чем бы таком... Между прочим, это довольно опасная ситуация, когда не о чем говорить: именно тогда в голову приходят всякие глупости.