ЭФФЕКТ БУРАТИНО

«…Длинный нос Буратино

проткнул насквозь котелок,

потому что… и очаг, и дым

и котелок были нарисованы

бедным Карло на куске ста-

рого холста.»

А.Н. Толстой

Ночь… Тусклая луна щербато усмехается в моем окне… Ночь… и тишина,… данная навек…Или просто одинокая лампочка отражается в запотевшем стекле?… Я вдали… вижу город, которого нет… И не окно это вовсе, а привычный театральный занавес, расписанный искусным декоратором… А города нет, и тишины вечной нет, и воды нет одной и той же…Этот режиссер всегда умело и вовремя меняет декорации… «Весь мир театр, и люди в нем актеры»… Знал ведь великий лгун, что театр-то марионеточный, наверняка знал… А промолчал. Или, может, кто-то тяжкую длань возложил на гениальное перо? Тут и гадать нечего. Сам кукловод и возложил. А ну как, неровен час, куклы сами за веревочки дергать надумают… Думать-то никто не запрещал. Тут уж всему спектаклю… Вот, вот… Не-ет, каждому в своей реплике дернуться назначено им лично. Были ведь уже такие инициативные… И что получилось? Каждому свое… Каково? Так что знать об этом положено только кукловоду…

Кажется, идут ко мне… или опять смена декораций?

. . .

Я проснулся среди ночи с ощущением того, что меня внезапно с головы до ног облили чем-то невесомым, и в то же время противно липким. Голова слегка кружилась, и меня даже поташнивало. Я закрыл глаза и потряс головой. Тошнота прошла. Я снова открыл глаза и огляделся. Неясный сумрак странного рассвета до неузнаваемости изменил очертания комнаты. Зыбкие тени свешивались с потолка, выглядывали из-за мебели и, казалось, медленно втягивались под тяжелые лапы стоявшей в углу, еще не украшенной елки. Шорохи, бормотание, вздохи и даже покашливание странно подчеркивали тишину ночи. Часы на стене, вздохнув, пробили два раза, на третьем крякнули и натужно заскрипели. Я машинально бросил на них взгляд и вздрогнул. На часах, нахохлившись, сидела голубая птица, очень похожая на ворону. В клюве она держала стрелку от часов, видимо, только что оторванную. Заметив мой взгляд, ворона хихикнула и, распространяя голубое свечение, юркнула под елку.

– Сплю, – радостно подумал я. – И сон такой интересный.

С этой приятной мыслью я повернулся на бок и, уютно подоткнув подушку под щеку, закрыл глаза.

И тут до меня донесся запах горячего утюга.

– Странный сон, – подумал я. – С запахами.

Не открывая глаз, я полежал еще немного. Запах усилился. Потом послышался шипящий звук. Будто кто-то гладил брюки через мокрую тряпку.

– Нет, правда, странный сон, – еще раз подумал я. – Пожалуй, лучше проснуться.

Я приоткрыл глаза, но тут же закрыл их снова, стараясь успокоить неожиданно забившееся сердце. Ворона сидела на столе, расправив крылья, по которым ездил огромный черный утюг. Она жмурилась от удовольствия и время от времени брызгала на крылья водой из аквариума. От крыльев шел пар.

– Кыш! – сказал я шепотом и махнул на ворону рукой.

Она презрительно скосила на меня глаз, неторопливо бросила утюг в аквариум и под его отчаянное шкворчание порхнула под диван. Слышно было, как она ходит там, постукивая когтями. Я потянулся к торшеру и щелкнул выключателем, но он не сработал. Ворона под диваном захохотала, потом закряхтела, и вдруг из-под дивана по комнате разлился неожиданный сиреневый свет. Я наклонился и, подняв край одеяла, заглянул под диван. Ворона, растопырясь, сидела над моим тапочком, в котором лежало, распространяя сияние, великолепное сиреневое яйцо. Увидев меня, ворона сошла с тапочка и важно прошествовала на середину комнаты. Там она оглянулась, нахально нагадила на пол и шмыгнула под елку. Я схватил второй тапочек и бросил ей вслед.

Надо было вытереть пол. Я нехотя встал и поплелся на кухню. Холодильник не работал. Под дверцей успела набежать лужица воды. Из репродуктора, стоявшего на холодильнике, доносилось заунывное бормотание. Повернув регулятор громкости, я прислушался. В репродукторе замолчали, только кто-то отчетливо сопел. Так продолжалось с минуту.

– Сделай тише, придурок, – наконец прохрипел невидимый голос. – Кота разбудишь.

– Сам придурок, – обиженно сказал я, но громкость уменьшил.

– Нормально, – проворчал невидимка, и репродуктор опять монотонно забубнил.

Я пожал плечами и открыл дверцу холодильника, чтобы он быстрее оттаял. В холодильнике что-то завозилось, оттуда мягко выпрыгнул большой розовый кот, зевнул на меня и неторопливо ушел в комнату. От кота уютно пахло коньяком. Я поднял тряпку и отправился за ним. Все это меня начинало сильно занимать.

В комнате стало заметно прохладнее. Яйцо под диваном горело ровным светом, пахло ошпаренной курицей.

– Надо бы проветрить, – подумал я и полез на подоконник.

Хваленый двухкамерный металлопластик промерз насквозь, хотя еще с вечера имела место сильная оттепель. В замысловатых узорах явно различались какие-то буквы. Приглядевшись, я разобрал: «С Новымъ Годомъ!». Я подышал на стекло, потом приложил к нему палец. В протаявшую дырочку было видно, что идет сильный снег. Окно открываться не хотело.

– Ну и черт с тобой, – сказал я. – Заграница она и есть заграница.

Буквы на стекле засветились тихим мерцающим светом.

Я бросился к календарю. То же самое: «1 января».

По ногам потянуло холодом. Я нашарил под диваном тапочек и, осторожно вытянув его из-под яйца, полез за вторым под елку. Там было очень холодно.

– Пожалуй, шапку надо надеть, – почему-то подумал я, но в это время моя рука наткнулась на что-то холодное и мокрое, и я поспешно выдернул ее. Рука была в снегу.

– Ну и дела. – По спине противно пополз холодок. – Чертовщина, да и только.

– Вот именно, – проворчал кто-то за спиной.

Я вздрогнул и оглянулся. Кот стоял перед зеркалом и пришивал к розовому пузу огромную пуговицу. Втыкая в него кривую иголку, он каждый раз страдальчески морщился, и со злостью дергал нитку.

– Брысь! – заорал я и швырнул в кота тапочком.

Кот ловко извернулся, на лету впрыгнул в тапочек, заложил лихой вираж по комнате и, завопив: «Fuck you!», унесся под елку.

Надо было что-то предпринимать.

Я еще немного посидел, потом приволок из ванной швабру, и, для начала, ткнул ее под елку. Там глухо заворчало, швабра дико задергалась у меня в руках, и я поспешил выдернуть ее. Конец швабры был изжеван так, будто она попала под гусеничный трактор.

Я опустился на пол и помотал головой. В голове царствовал полнейший бардак. Впрочем, в комнате тоже. По стенам бежали непонятные надписи, стулья раскачивались, чудом стоя на задних ножках. Журнальный столик как-то бочком подобрался ко мне и, задрав ногу, изготовился в позе только что выскочившего из квартиры на улицу пса. Я пнул его ногой и вскочил. Сразу стало заметно, что в комнате довольно противно воняет. Вдобавок, проклятое яйцо теперь мигало в каком – то сумасшедшем, дергающемся ритме. Я схватил тряпку и набросил ее на яйцо. Тряпка немедленно задымилась. Тогда я вооружился совком и, вкатив на него яйцо покалеченной шваброй, побежал в ванную. Повертевшись между ванной и унитазом, я все-таки выбрал последний, стряхнул туда яйцо и поспешно спустил воду. Вода мгновенно замерзла, и унитаз неожиданно засветился изнутри чудесным сиреневым светом, будто выточенный из горного хрусталя. От неожиданности я отскочил от него, открыв рот. Потом протянул руку и осторожно нажал на рычажок. Он тут же с легким треском обломился и, упав на пол, закатился за унитаз. Великолепное сооружение было выполнено из цельного куска льда.

В комнате что-то зловеще ухнуло, раздался звон разбитого стекла и, немного погодя, жалобный детский плач. Волосы у меня встали дыбом. На подкашивающихся ногах я выбрался из ванной и осторожно заглянул в комнату.

Чертов кот сбросил на пол аквариум и теперь, стоя на коленях, поднимал с пола рыбку и жалобно рыдал над ней так, что у меня заходилось сердце. Потом он отправлял несчастную рыбку в пасть и принимался рыдать над следующей.

Я тихонько отполз в коридор, сел на пол в уголке и, под подозрительное сопение висевшей надо мной дубленки, принялся перебирать в памяти скудные свои сведения о борьбе с нечистой силой…

И тут в дверь постучали.

Я мгновенно облился холодным потом. Как ни странно, за моей спиной тоже все затихло.

– Кт-то там? – наконец смог выдавить я, не узнав своего голоса.

В дверь снова постучали.

– Степаша, это я, баба Вера… Ты что, спишь еще? Открой, милок, я тебе пирожков рождественских принесла…

– Баба Вера, это вы что ли? – я облегченно вздохнул и вскочил с пола. Наконец-то, нормальный человек появился. – Подождите, сейчас открою… Что это вы вдруг посреди ночи?

– Да какая же ночь, милок, – засмеялась соседка, вплывая в коридор с миской, накрытой легким полотенцем. От миски тянулся волшебный аромат знаменитых Бабивериных пирожков. – Уж десять пробило. Я и новости успела послушать.

– Вы хотите сказать, что сейчас утро? – ошеломленно спросил я. – И причем здесь Рождество? Новый Год же еще не…

– Э-э, Степаша, да тебе, никак, опохмелиться бы не вредно, – засмеялась баба Вера. – Праздновал вчера, что ли? А ну, пойдем-ка на кухню…

– Да… понимаете, туда нельзя, – быстро сказал я.

– Что такое? – удивилась баба Вера. – Вчера можно было, а сегодня нельзя… Ты что, подружку завел?

– Да нет, – я неуклюже пытался загородить ей путь. – Там у меня это… ну, беспорядок.

– Да у тебя всегда беспорядок, – сказала соседка, мягко вталкивая меня в кухню. – Подумаешь, удивил. Давай-ка, ставь чайник.

– Свет не включается, – виновато сказал я. – И газ, кажется, тоже.

– Зачем нам свет? – ворковала баба Вера, колдуя над плитой. – У нас день на дворе. Солнышко-то какое, а? Ничего, сейчас чайку попьем, все, как рукой снимет. А хочешь, я пивка принесу? У меня бутылочка есть…

– Пивка, это хорошо, – пробормотал я, с тоской глядя на темное замерзшее окно. – И солнышко тоже хорошо… И тепло…

…Меня снова будто облили вдруг чем-то невесомым. Голова странно закружилась. Я закрыл глаза и схватился за стул.

– Да ты, никак, заболел, милок, – озабоченно сказала баба Вера. – Ты вчера не отравился? Ел-то что? Я тебе сколько говорила, приди ко мне, поужинай, как человек. Котлеток, борщичка…

Голова перестала кружиться. Тошнота прошла. Я открыл глаза. Баба Вера смотрела на меня испуганно и участливо. На столе исходила яблочным ароматом тарелка с пирожками, яростно свистел чайник. Но самое главное, кухню заливали веселые лучи яркого зимнего солнца.

– Фу-у! – сказал я облегченно. – Неужели все? Господи, баба Вера, как же я рад Вас видеть. Давайте скорей чай пить, а то я, кажется, здорово проголодался…

. . .

Ближе к обеду, почти переварив пирожки и откупорив третью бутылочку пива, я, наконец, обрел способность мыслить более или менее логично.

Допустим, у меня был обыкновенный заскок, или, по-другому, сдвиг по фазе, или просто сдвиг. Мы люди продвинутые, Кастанеду почитывали. Так что галюниками такого рода нас запросто не возьмешь. С другой стороны, а если это вовсе не галюники? Тогда должны остаться следы. Не мог же такой кавардак пройти совершенно бесследно.

Держа в руке бутылочку, я поднялся с дивана и подошел к стене, на которой висели часы. Часы как часы, все на месте, циферблат, стрелки… Я тщательно осмотрел стрелки… Нет, абсолютно никаких признаков поломок. Я вздохнул и наклонился к аквариуму. Рыбки немедленно всплыли и принялись нетерпеливо открывать рты. Я машинально покрошил им корм и пересчитал. Все были на месте. Что еще? Ах, да – утюг. В аквариуме его, естественно, не было. Может быть, под диваном? Я наклонился и посмотрел под диван. Газета… грязный носок… крышечка от пива… и, самое главное, ровный, ничем не тронутый толстый слой пыли…

Еще раз оглядев комнату, я отправился на кухню. Репродуктор тихо бормотал что-то неразборчивое. Я повернул регулятор. Динамик послушно усилил звук и многозначительно предложил новые, еще более тонкие прокладки… Я убрал звук и принялся за холодильник. Несколько минут осмотра не дали никакого результата. Вздохнув, я отхлебнул из бутылки и направился в ванную. Там тоже все было в порядке. Швабра имела вид потертый, но не изломанный, тряпка была без дырок, унитаз… Пиво, при виде унитаза, попросилось наружу, я с облегчением справил малую потребность и протянул руку, чтобы спустить воду…

Рычажка на бачке не было.

Несколько мгновений я остолбенело смотрел на бачок, потом в голове вспыхнуло: сиреневый унитаз из чистейшего льда… я нажимаю рычажок… он обламывается и падает куда-то вниз… Потом вопит кот…

Я наклонился и заглянул за унитаз. Возле стояка, на полу, темнела лужица воды, а в ней плавал маленький кусочек льда.

Ноги у меня тут же противно задрожали. Машинально поставив бутылку в раковину, я опустился на колени и протянул руку к мирной на вид лужице. Почему-то трогать ее мне совсем не хотелось. Наконец я собрался с духом и, обмакнув палец в воду, поднес его к носу. Вроде вода и вода, ничем не пахнет. Я потрогал кусочек льда. Холодный… Чуть прижав к нему палец, я поднял льдинку и поднес к глазам. Лед тоже был совершенно обычный. В другом месте я бы на него и внимания не обратил. Но вот как он здесь оказался?… Ледышка на пальце растаяла. Еще несколько мгновений я тупо смотрел на палец, потом потянулся за бутылкой. Черт возьми, и пиво кончилось, некстати. Надо бы еще сходить. После вчерашнего что-то очень уж пить хочется.

Поднявшись с колен, я пошарил по карманам спортивных брюк в поисках мелочи. Но карманы, естественно, были пустыми, и я побрел к вешалке. Там, в куртке, или в дубленке должен быть кошелек. Сначала я обыскал куртку, опасливо поглядывая на дубленку. Денег в куртке не оказалось, и я, вздохнув, сунул руку в карман дубленки…

И в этот момент у меня над ухом, как в фильме ужасов, прогремел телефонный звонок.

Кровь отхлынула у меня от лица. Я вдруг испытал такой страх, что прислонился к стене, стуча зубами.

Звонок прозвучал снова, вкрадчиво и мягко.

– Господи, – прошептал я, глядя на аппарат, как на притаившегося монстра. – Это же просто телефон… Ну, звенит…А, может не меня? Или номером ошиблись…

На этот раз звонок прозвучал жестко и требовательно, хотя тембр его совершенно не изменился. Я схватил трубку, и прижал ее к уху.

– Алло! Вам кого?

– Это квартира Степана Владимировича Ремизова? – прочирикал вышколенный секретарский голос.

– Ну, – прохрипел я и, прокашлявшись, поправился. – Да, это я.

– Сейчас с Вами будут говорить. Не кладите трубку.

– Я не кладу, – сказал я. – А кто будет говорить?

– Степан Владимирович? – жирный баритон в трубке звучал солидно и как-то ободряюще. – Здравствуйте. Во-первых, разрешите поздравить Вас с Рождеством Христовым…

– И Вас тоже, – промямлил я. – И с Новым Годом прошедшим… А Вы, собственно…

– Вот, вот, – продолжил баритон. – Вспомните, пожалуйста, Степан Владимирович, перед Новым Годом Вам не приносили никакой посылки?

– Посылку? – озадаченно переспросил я, и вдруг вспомнил. – А-а, ну, да, да… Приносили. Только это не мне. Я ребятам говорил, а они сказали, что разберутся и оставили…

– Я в курсе, Степан Владимирович, – мягко сказал баритон. –Мы разобрались. Посылка отправлена Вам по ошибке. Через два часа мы ее заберем. К Вам приедут те же ребята. Вы их узнаете?

– Н-ну да, – неуверенно сказал я. На самом-то деле мы в конторе перед Новым Годом здорово наквасились, и я только и вспомнил, что, действительно кто-то поднял меня с постели и всучил эту самую посылку. Кстати, я даже не представляю, куда ее засунул…

– Надеюсь, с посылкой все в порядке? – строго осведомился баритон. – Дело в том, что там очень важный, ну, скажем, прибор. У вас с заказчиком похожие адреса, и к Вам этот прибор попал по ошибке. Очень хотелось бы надеяться, что с Вами ничего не случилось…

– Ага, – сказал я. – А могло, значит, случиться?

– Я очень надеюсь, что нет, – с нажимом повторил баритон. – Во всяком случае, Ваши издержки, связанные с эти инцидентом, мы незамедлительно и в надлежащем размере компенсируем… А сейчас разрешите откланяться. Еще раз прошу передать посылку нашим представителям в целости и сохранности. До свидания.

– До свидания, – машинально повторил я.

Положив трубку, я огляделся. А ведь, действительно, была какая-то посылка. Я и забыл про нее. Куда же, черт возьми, я ее засунул? Так, ну-ка, подумаем…

Зал я отбросил сразу. Там я уже все осмотрел. В кухне?… Ну, разве что под мойкой посмотреть… Я посмотрел под мойкой. Там посылки не было. Не было ее и в посудном шкафу. И на антресолях в коридоре ее тоже не было. Оставалась кладовка. Правда, туда я мог засунуть ее только разве что по пьяни, потому что уже давно боялся туда даже заходить, такой там был бардак.

Вздохнув, я открыл дверь, отодвинул в сторону выпавшие кастрюльки, оставшиеся от тех славных времен, когда у меня еще была жена, и приступил к осмотру.

Через полчаса, совершенно выдохшись, я понял, что в кладовке посылки тоже не было. К тому же, отчаянно хотелось пива. Выругавшись про себя, я пошел в комнату и, упав на диван, попытался размышлять. Размышлять, откровенно говоря, не хотелось. Я просто смотрел на елку и подумывал о том, не сходить ли за пивом в ближайший ларёк.

Тяжелая мохнатая лапа покачивалась почти у самого пола. На этот раз мне повезло. Классная попалась елка, пушистая… Как я любил когда-то подарки Таньке прятать под такой вот красавицей…

Стоп. Я вздрогнул. Вчера ведь вся нечисть исчезала именно под елкой… И холод оттуда такой ужасный шел, будто дыра прямо на улицу…

Я сполз с дивана и, опустившись на колени, раздвинул ветви. Ну, конечно. Так и есть. Спрятавшись в темной зелени, у самого ствола мирно стояла небольшая картонная коробка, в которой мог разместиться, скажем, принтер. Я осторожно достал ее и вытащил на середину комнаты. Коробка была сравнительно легкой. Я внимательно осмотрел ее, но не увидел никаких надписей, названий фирм, картинок… Вообще ничего. Обыкновенная серая коробка. Правда, по краю шла тонкая желтая полоса. Единственное, что могло привлечь в этой коробке, так это то, что она была открыта.

Ах, сколько же раз мне предлагали в трудных ситуациях прислушиваться к внутреннему голосу. Он уж не обманет. Не знаю, не знаю… В данный момент во мне препирались три голоса. Один с нажимом требовал немедленно открыть коробку и дальше поступать по обстоятельствам. Второй, явно трусливый тип, предлагал ее не трогать, а отнести к двери, поставить там и дождаться хозяина, а – то – как – бы – чего – не – вышло. Третий вообще нудно бубнил, что сначала надо сбегать за пивом. Некоторое время я прислушивался к этой перепалке, потом решительно взял коробку в руки и открыл.

В жатом полиэтиленовом пакете было завернуто что-то, очень похожее на переносной радиоприемник. Аккуратно сняв пакет, я положил его в сторонку и благоговейно взял прибор в руки. Приемник он, действительно, напоминал, но и только. Во-первых, на матовом зеленоватом корпусе не имелось никакого названия. Во-вторых, он был восьмиугольным. И на каждой из сторон вместо динамиков имели место странные, наползающие друг на друга, сетчатые пластины. Шкалы, в известном смысле, не было тоже, вместо нее наверху расположился сложный многоступенчатый верньер. Зато дисковод был самым обычным, и я улыбнулся ему, как старому знакомому. Кроме этого на корпусе имели место: счетчик, о котором свидетельствовали ячейки: «час.», «мин.», «сек.», какая-то линза, больше всего напоминающая объектив телекамеры, и несколько кнопок.