На последних встречах Старик все чаще говорил о «ложной личности» и за эти недели во мне начало формироваться какое-то новое, более глубокое понимание этого вездесущего явления. События, как бы невероятно это не звучало, словно подстраивались под мои думы и вели к какому-то, казалось, «неприятному» переживанию.
За окном раздался странный, будто прерванный чем-то внезапным, пронзительный визг. Я быстрым шагом вышел на балкон и стал очевидцем ужасной картины. Маленький щенок извиваясь, бился в агонии на залитой осенним солнцем жухлой траве, издавая жалобные крики, словно моля о помощи. Он трясся всем телом, завалившись на бок в окружении испуганных мальчишек, игравших неподалеку.
Началась эта история, со случайных событий, собравшихся мрачным калейдоскопом из человеческих поступков и решений. В нашем дворе около двух месяцев назад появились два небольших, миловидных щенка. Я не знал по какой причине они забрели именно к нам. Целыми днями они бегали и играли, покусывая друг друга и виляя хвостами. Задорно лаяли и выпрашивали поесть у жильцов. Зачастую и живущие рядом дети участвовали в веселых проделках этих нежданных гостей. Они гладили их и обнимали, не боясь подцепить блох, чем несказанно меня удивляли – ведь собаки выглядели грязными и ободранными. Мне кажется, на них никто из жильцов не обратил бы особого внимания, если бы не одно обстоятельство. Каждую ночь щенки поднимали оглушительный лай, который усиливался многократно из-за эха от расположенных неполным квадратом девятиэтажек. Помимо нашего двора лай, скорее всего, распространялся и на ближайшие окрестности. Шум будил взрослых, и детей. Ночь наполнялась плачем младенцев, коих в нашем районе было не мало.
Люди в своем бессилии, казалось, смирились с неудобствами и даже приспособили для щенков миску для еды и питья. Несколько человек ежедневно подкармливали их, тем самым, не сознавая того, все больше приучая к нашему двору.
Но часть жильцов была явно недовольна и открыто высказывалась за изгнание этих бедных собачат. Дни шли, а злость людей все крепла и росла.
Однажды солнечным утром одна знакомая мне женщина, – то, что это была именно она, я узнал по чистой случайности из подслушанного разговора – которая всегда отличалась вздорным нравом и жесткостью в общении, подсунула щенкам пирожки собственного приготовления. Пирожки изрядно приправленные ядом. Муки животных невозможно было описать. Первый щенок бился на освещенной ярким солнечным светом примятой траве. Я не мог точно судить о том, сколько это длилось, так как время сейчас казалось мне вечностью. Весь двор наполнился страшными визгами и испуганными возгласами детей.
Один из ребят стоявших рядом, с грустью и беспомощностью в голосе произнес:
– Он же умирает.
– Надо кого-то позвать. – надломленным голоском пропищал другой.
Но никто никого не позвал – вряд ли им бы кто-то помог. Они лишь стояли и в шоке наблюдали за ужасными муками еще живого существа.
Когда умирал первый щенок, я подумал, что у него, вероятно, приступ эпилепсии и вскоре это благополучно пройдет. Подобное я частенько наблюдал у своей первой собаки, которая, несмотря ни на что, дожила до преклонного возраста – пятнадцати лет. Но через несколько минут, первый щенок лежа затих и весь этот ужас повторился со вторым. В тот момент я понял, что их отравили.
Выглянув из окна я стоял на балконе, не двигался и глядел вдаль. Присутствие наполняло меня и служило фоном для мыслей и чувств, возникающих все интенсивней. Они мелькали быстро и неожиданно, словно деревья для пассажира, смотрящего из окна движущегося поезда. Из моих глаз мягко и почти незаметно полились слезы. Я стоял, а они все бежали без остановки, капая на пол и разбиваясь на мириады блестящих искорок. Все вокруг будто замерло в оцепенении. Звуки пропали и установилась давящая тишина. Личность или что-то более глубокое реагировало на произошедшее, подчиняя себе все тело. «Я» сотканное из прошлого опыта, мыслей, эмоций и ощущений испытывало небывалую, всепроникающую грусть.
– «Как люди могут быть так жестоки?» – пронеслось в уме.
Слезы, грусть и тишина. Был тот, кто грустит, но здесь находилось и пространство, в котором эти чувства возникали, в котором, переливаясь многочисленными образами, проявлялось и изменчивое «я».
Раньше я не позволил бы себе подобных переживаний. Спрятался. Отвернулся бы от них. Перестал бы об этом думать. Но сейчас в этом не было необходимости. Напротив – это было бы ошибкой. Вместо этого я позволил им «быть». Или правильнее сказать – я просто не сопротивлялся, внутренне опустил руки и расслабился. Я позволил себе испытывать боль, не боролся с ней. Позволил плакать и грустить. Позволил страдать.
– «Почему такие люди живут без наказания? Почему в этом мире нет справедливости?» – возникло в мыслях на мгновение и растворилось в тишине присутствия.
– «А разве их повседневная жизнь, не достаточное наказание?» – прозвучало следом. – «Разве они не живут день за днем, терзаемые мыслями и нескончаемыми желаниями? Разве не мучают себя сомнениями и недовольством, раздражением и нелепыми обидами, скукой и серостью своей жизни?»
Может быть несколько лет назад я бы стал проклинать женщину, отравившую животных. Но сейчас, я отчетливо сознавал, что порицание и злость будут лишь приумножать страдания этого мира. На самом деле люди не виноваты, их попросту не научили жить по-другому. Как только я по-настоящему это понял, меня пронзило тихое, но волнующее чувство – сострадание. Слезы теперь будто наполнились концентрированной грустью и в тоже время любовью ко всему живому. Нет, «я» не радовался и не наслаждался этим. Весь «я» казалось утонул в пучине переживаний, исчез без остатка в этой одновременно горькой и доброй печали.
Люди живут, подчиняясь воле переменчивого, эгоистичного начала. Их личность, эмоции, их мысли управляют человеком без какого-либо выбора. Но виноваты ли они в этом? Конечно, нет. Каждый из нас лишь случайная смесь из событий и переживаний, проникших в нашу жизнь. Родители, друзья и враги ковали из нас некое «я». «Я» так думаю, «мои» мысли, «я» так считаю. Но «я» ли? Чужие жизни стали нашими жизнями. Чужие мысли – нашими мыслями. Телевидение, книги и фильмы лепили из нас что-то псевдо-индивидуальное, но довольно убогое и эгоистичное. Мы заботимся только о себе и сами не знаем об этом. Мы лжем. Лжем каждый день, притворяясь понимающими и добрыми. Врем сами себе и другим. Никто не заслуживает осуждения, а тем более наказания. Единственное, что может стать противоядием – любовь. Но невозможно через усилия научиться любить, научиться сострадать. Только узрев свою суть, человек навек осознает цепи, сковывающие других. Цепи, которые тянут прямиком в ад низших желаний и власти самолюбия.
Необходимо увидеть страдания в себе, чтобы наполниться истинным сочувствием к любому, даже к самому «глупому» и жестокому человеку. Узреть свое несовершенное, разрозненное «я», свою противоречивую и механическую личность.
Каждый из нас видит свой сон. И находится в плену этого сна. Каждый видит свой мир и считает его единственно возможным.
– «Но, что осталось для тех, кто устал страдать?»
– «Проснуться.»
Проснуться от сна своего «я».
Не понимаю, как так случилось, но после моего «выхода из тела» я встречался со Стариком уже много раз и ни разу во время наших разговоров не упоминал о том своем прозрении, которое до сих пор действовало во мне с прежней силой – я без какого-либо желания, видел, что окружающие меня люди «отсутствуют». В этот раз я также позабыв об этом, начал говорить о происшествии с собаками и моей странной реакции на эти события. Старик выслушав меня спокойно, без каких-либо эмоций на лице, выждал длительную паузу и тягучим, непривычно четким голосом заговорил:
– Нужно понимать, что твоя жизнь может закончиться в любой момент, как и у тех бедных собак. Это понимание многое дает. Если ты живешь как другие – будто бессмертный, то можешь растрачивать свое время на что попало. Почему они позволяют себе то, что сами называют «убить время»? – учитель продолжал говорить совершенно спокойно, четко выговаривая каждое слово – Только потому, что не помнят о своей возможной смерти. А она рано или поздно придет к любому.
Старик посмотрел мне в глаза и возможно увидел в них зарождающуюся грусть, поэтому сказал следующее:
– То, о чем я сейчас говорю, не предназначено, чтобы лить слезы над своей горькой человеческой судьбой. Осознание смерти, наоборот, при правильном применении дарит неисчерпаемый оптимизм и настоящее наслаждение жизнью. Если хоть раз в час ты вспоминаешь о том, что смерть может настигнуть тебя в любой момент, – а это гораздо ближе к истине, чем кажется на первый взгляд – ты начинаешь ценить каждое мгновение. В твоей жизни уже никогда не возникнет скуки, ты не будешь жить в ожидании чего-то и конечно же, никогда не станешь «убивать» время.
Учитель замолк и повернулся к окну. Стало пасмурно, тяжелые тучи заполнили все небо, ни одного лучика солнца не проникало сквозь эту темно-серую завесу. В такие дни во мне зарождалась необъяснимая грусть. Как я выяснил позже, такое происходило не только со мной. Вообще, различные погодные явления – особенно солнечный свет или его отсутствие – заметно влияли на настроение людей и на то, что Старик называл «ложное я». Сейчас, под воздействием погоды, а также из-за слов Старика, моя грусть многократно усилилась. Хотелось просто сидеть и молчать. Мы так и поступили. Не сказали ни слова за долгое время. Старик смотрел в окно, но делал это с такими глазами, будто разглядывал какой-то поразительный пейзаж. Этим он вносил какую-то путаницу в атмосферу сложившуюся от этого разговора. Его удивленный, заинтересованный взгляд резко контрастировал с моими прикрытыми, потухшими глазами. Чем больше я смотрел на него, тем больше чувствовал, что он вытягивает меня из тягучей грусти в совсем другое состояние. Он не делал ничего специально, просто смотрел в окно. В этот миг, впервые за последние месяцы, я ясно ощутил силу его присутствия. От его жестов, мимики, взгляда шла такая уверенность и самообладание, что сидеть рядом с ним с потерянным видом было как странно и неудобно. С каждой секундой нашего молчания я физически ощущал, как мое настроение ползет вверх, но одновременно что-то внутри меня стало будто сопротивляться словам Старикам и наверное, впервые за годы моего обучения с ним, возникла какая-то усталость от его слов. Я с неприятным удивлением обнаружил, что его речи уже не трогают меня как раньше и кажутся сухими. В них, казалось, чего-то не доставало. Мне пришло на ум, будто он не говорил всей правды. Или, что еще проще – попросту этой правды не знал.
Внезапно он заговорил:
О проекте
О подписке