ЧАСТЬ 1
ЗА СТЕНОЙ И НА ВОЛЕ

Глава 1
СЕКРЕТ ПЯТАКА

– О «кормушку» бился, товарищ полковник, – сообщил начальник караула прапорщик Коваль – двухметровый детина с улыбкой средневекового упыря. – В «хату», говорит, не пойду. Спрашиваю, в чем дело, а он мне талдычит, будто бы там его хотят на пику поднять, а то и на кожаный клык посадить. Желает с вами поговорить. Я его сначала хотел в холодную запереть, пусть, думаю, поостынет. А потом все-таки решил к вам привести, может, действительно что-нибудь дельное сказать хочет.

Глеб Иванович с интересом посмотрел на заключенного, уже изрядно пообтершегося по камерам, с огромной ссадиной на лбу. Такое впечатление, что надзиратели силком волокли беднягу до кабинета хозяина, не пропуская при этом ни одной ступеньки.

– Гражданин начальник, мне с тобой на линию нужно выйти, – неприязненно посмотрел тот на Коваля.

– Где это ты ободрался? – доброжелательно поинтересовался Глеб Иванович.

– Со шконаря слетел, – грубовато обрезал арестант.

Полковник Ковров хмыкнул:

– Если разговаривать не хочешь, может, тогда стоит в камеру вернуться?

– Базар серьезный пойдет, гражданин начальник, ты бы убрал этого дубака со спины. Не для слухачей перетирка.

Коваль двинулся вперед, угрожающе повертев дубинкой.

– Отставить, – негромко распорядился полковник. – Обыскали его?

– Так точно, товарищ полковник, пустой, – доложил прапорщик.

– Ладно, иди… если что, позову. Потолкайся пока здесь под дверью.

– Есть, товарищ полковник, – Коваль спрятал за спину дубинку и, четко развернувшись, вышел.

– Ну что там у тебя? – несколько раздраженно спросил полковник, всем своим видом давая понять, что государственное время он обязан тратить на более существенные дела, чем на бессмысленную беседу с арестантом. И если он снизошел для разговора со своим подопечным, то только потому, что он человек по натуре очень мягкий и привык заботиться о заключенных.

Но действительность была иной: Коваль отважился привести заключенного к хозяину не сразу, а сначала позвонил ему и сумел убедить его в том, что дело, наверно, не простое и что такие блатные, как Пятак, на «амбразуру» без причины не кидаются. Не исключено, что тот не поладил со смотрящим камеры, а следовательно, есть возможность перекрасить блатного в красный цвет.

– Начальник, мне в аквариуме не жить, в стирки продулся, а крыть нечем. Если не поможешь – кранты мне, в лучшем раскладе – петушиный закуток… А такого позора не стерплю, уж лучше сразу косарем по венам.

– Мне что, в кукарешник, что ли, тебя сажать? – заулыбался Глеб Иванович. – Пока вроде бы и не за что.

– Кукарешник не спасет, если не сейчас зашибут, так потом.

– Ты что предлагаешь, чтобы я тебе побег организовал? – разговор начинал веселить Коврова. Полковник снял китель и повесил его на спинку стула.

Пятак сделался серьезным:

– А если я тебе расскажу такое, за что и ворота распахнуть перед зэком не жалко?

– Что же это такое может быть? – с наигранной беспечностью поинтересовался Глеб Иванович. – Свистишь, наверное.

Пятак сидел напротив, на табурете, намертво привинченном к полу. Сидеть на нем было неудобно, у самого края выступала шляпка гвоздя и свирепо впивалась в мякоть заключенного. И каждый арестант непременно начинал ерзать, чтобы облегчить страдания. Пятак же не замечал боли, что само по себе настраивало на серьезный лад и заставляло думать о том, что разговор затевался нешуточный.

– Гражданин начальник, я поганку гнать не привык, не той масти, а за пустой базар можно ответить по всей форме. Если хочешь на старости лет в золотые писсуары мочиться, то я тебе могу это устроить.

– Клад, что ли, нашел? – скривился в ухмылке полковник, недоверчиво глядя на Пятака.

– Кладом не назову, но денег там побольше, чем у персидского шаха.

– Грабанул, наверное, кого-то, да и сложил в укромном месте, а теперь твое богатство по всей России ищут.

– Гражданин начальник, деньги эти насиженные. Если с умом подойти, то, не напрягаясь, можно золотишка черпануть по самое горло. Дай мне волю!

Пятак был блатным серьезным, о чем свидетельствовало его личное дело. На карманные кражи себя не растрачивал, а специализировался на вооруженных грабежах. Сфера интересов широка: пункты обмена валюты, ювелирные магазины, любил наведываться к коллекционерам антиквариата. Дважды привлекался за убийство: первый раз проходил как свидетель, а вот во второй —«рога замочил» и «пропарился до звонка».

– Хорошо… – не без внутренней борьбы произнес Глеб Иванович, – обещаю. Колись!

В глазах Пятака промелькнуло нечто вроде сомнения (а нужно ли?), но через мгновение, переломив собственную натуру, он размеренно заговорил, от чего голос его приобрел еще большую значимость:

– Я знаю, где хранится наличность воровского общака.

Полковник отозвался не сразу, и, по мере того, как он усваивал сказанное, лицо его менялось и становилось все более серьезным. Подобные признания он слышал раз пять в своей жизни: два раза от бакланов и трижды от мелкого жулья, не имевшего никакого отношения к элите уголовного мира. А в этот раз все вроде обстояло иначе – Пятак был вхож в самые верха и пользовался немалым авторитетом на всех зонах, где побывал.

– Ну ты и выдал, – негромко произнес Глеб Иванович, почувствовав, что его прошибла испарина. – За такое знание и голову могут оторвать.

– Мне не оторвут, – спокойно отвечал Пятак, – я один из тех, кто стережет наличность.

– Чем можешь доказать?

Пятак расшнуровал ботинок, снял его и указательным пальцем выковырял откуда-то из-под стельки перстень.

– Такая вещица есть у каждого хранителя… Как только мы с тобой подружимся поближе, я расскажу тебе, чем она замечательна, – улыбнувшись, он положил перстень на стол.

Полковник взял перстень. С минуту наблюдал за игрой света в бледно-желтых бриллиантах, после чего спросил:

– Как ты пронес его?

Вопрос не риторический: если в «крытку» можно пронести кольцо, следовательно, есть шанс протащить и пистолет.

– Не скажу, гражданин начальник, лучше не спрашивай. Но лично мне это стоило немалых денег.

– Ладно, оставим… Предположим, я тебе поверил. Так где же лежит наличность? – положил перстень на стол полковник.

– В Печорском монастыре, в склепе. В четырех больших гробах. Под самую крышку заполнены долларами, марками, франками, фунтами стерлингов. Всего не перечислишь.

– Давно они там лежат? – безразлично спросил Глеб Иванович.

– Шесть лет.

– И что, за это время деньги ни разу не понадобились?

Пятак, не замечая внимательного взгляда полковника, взял со стола перстень и аккуратно уложил его снова в ботинок, после чего отвечал:

– Ни разу. Как-то обходилось. Хотя если бы поступил приказ от казначея, то деньги доставили бы в любую точку России в самое короткое время.

– А казначей кто?

– Барин. Слыхал о таком?

– Приходилось. Кроме тебя, сколько еще хранителей?

– Сложный вопрос, все-таки у нас конспирация, а не бабьи посиделки. Но я так кумекаю… человек двадцать. С некоторыми я по жизни знаком, о других наслышан. Но все люди путевые, без базара. Отвечаю.

– Они все в законе?

– Не все, но большинство. И возможности имеют такие, какие не снились многим коронованным.

– И как же охраняете наличность?

– Этим делом занимался Святой…

– Вот как? А я думал, что он куда-то пропал… – вскинул глаза Глеб Иванович.

– Часть хранителей остались при Печорском монастыре, приняв постриг. Это, можно сказать, внутренняя охрана. Другие обосновались поблизости. Стерегут крепко.

– А игумен-то догадывается?

– Не похоже, отец Яков – человек божий. Все молится да кается.

– А сам Святой тоже в братии? – от услышанных новостей полковник развеселился.

Пятак отрицательно покачал головой:

– Он в другом монастыре, по соседству. Но до меня слушок дошел, будто он от дел отходит, богомазом прописался. Талант будто бы у него открылся. В последнее время его даже как-то и не трогают. Но если кто и может помешать, так это Святой. Он хранитель надежный. Я бы на твоем месте избавился от него сразу.

– Ясно… А что Барин?

– Барин хоть и правильный, но пожиже будет. Но за общаком присматривает. Едва ли не каждый месяц в монастырь наведывается. Все свечи ставит, видно, грешит много.

Дверь бесшумно отворилась, и в проеме показалась голова Коваля:

– Товарищ полковник, я уж беспокоиться начал. Как вы там?

– Все в порядке, Коваль. Закрой дверь. – И когда они вновь остались в одиночестве, полковник задал следующий вопрос: – Но, кроме наличности, должны же быть какие-то счета? Тебе о них что-нибудь известно?

– А ты, гражданин начальник, оказывается, большой хитрец. Ты бы меня сначала в хату приличную определил, жраниной бы путевой снабдил, водочкой бы угостил. Может быть, телку какую-нибудь сисястую подкинул бы, а потом бы и допрос продолжал. А то ведь мозги-то у меня с голодухи варить перестали. А уж как отдохнул бы я, то тебе много чего интересного рассказал бы. И как со счетов денежки поиметь, и про перстенек мой именной.

– Договорились. – Полковник снял со спинки стула китель. – Коваль! – На пороге мгновенно предстал двухметровый прапорщик. – Определи Пятака в четыреста вторую хату.

Коваль недоуменно посмотрел на полковника.

– Товарищ полковник… Глеб Иванович, но там же…

– Знаю, знаю…. Кажется, их там трое? Рассели по камерам, ничего страшного, не баре. Пусть поживут вместе со всеми и смрад тюремный понюхают. Холодильник поставь туда. Ну и заполни его чем-нибудь приличным, да про водку не позабудь. – Коваль продолжал стоять, хлопая глазами. – Ну чего застыл? Уводи этого сидельца.

* * *

Отношения между хозяином и заключенным теперь упростились неимоверно, и Пятак был рад этому. Если общение будет и дальше прогрессировать в таком же темпе, то уже через неделю они начнут хлопать друг друга по плечам в проявлении дружеских чувств.

– Все, выговорился как на духу. Теперь ты все знаешь, – сказал Пятак, стряхнув пепел прямо в стакан, из которого несколько минут назад пил коньяк. Вот уже несколько часов они сидели в кабинете Коврова и беседовали. В голове Пятака приятно гудело, а душу раздирал многошумный праздник. – Пойми, гражданин начальник, я на многое не претендую, но, кроме обещанной воли, мне бы хотелось иметь немного деньжат. Все-таки я их заслужил… А с твоими возможностями хапнуть общак – дело плевое.

Полковник посмотрел на стакан, испачканный пеплом, и спросил:

– Ладно… Сколько ты хочешь?

– Десять процентов будет в самый раз.

– А не много ли… для арестанта?

– Шутить изволишь, гражданин начальник. Ты же обещал. А потом, много денег никогда не бывает. И еще… если я вдруг неожиданно исчезну, на воле это может многим не понравиться, – уколол взглядом хозяина Пятак. – Они будут знать, с кого спросить.

– Ты уж прямо осерчал, – примирительно проговорил Глеб Иванович. – Будут тебе десять процентов. Денег, как ты говорил, там много, на всех хватит. Или, может, ты мне не доверяешь?

– Доверяю… Просто хочу внести некоторую ясность.

– Теперь о главном. Побег твой состоится завтра. Коваль принесет тебе в камеру форму, переоденешься в нее. Свои шмотки сунешь в сумку и оставишь ее в камере. Потом твои вещички заберут. С Ковалем ты выйдешь во двор, сядешь в фургон, который он тебе покажет. Машина проверяться не будет. Тебя высадят за кольцевой дорогой. Мы же с тобой встречаемся, как договаривались, через неделю ровно в восемь вечера. Место ты помнишь… Я постараюсь выправить тебе кое-какие ксивы. Ну лады… Выспись как следует, попей водочки. Коваль тебе еще принес… В общем, будь как огурчик. Коваль! – крикнул Глеб Иванович. И когда на пороге появилась внушительная фигура прапорщика, Ковров привычно распорядился: – Проводи Пятака в четыреста вторую.

– Есть, – охотно отозвался детина. – Пойдем, чего застыл? Нагостился!

Пятак шел по длинному коридору, который успел изучить до последней трещинки. И от нечего делать считал шаги. До его хаты их было ровно триста двадцать. На стене кто-то нарисовал голую бабу со всеми анатомическими подробностями. Художественное дарование в рисунке присутствует налицо. Что ни говори, а зэки талантливый народ, бывает, так вылепят из хлебного мякиша пистолет, что от настоящего ствола не отличишь.

На двести восьмом шаге Коваль приказал остановиться. Оно и понятно – впереди железная решетка, разделяющая коридор на две ровные секции. Но неожиданно прапорщик приказал повернуться. Пятак недоуменно обернулся и увидел направленный в лицо ствол пистолета. Последнее, что он увидел в своей жизни, – пучок яркого пламени, брызнувшего из ствола. Он опрокинулся на разделительную решетку, и она гремуче вздрогнула, чуть прогнувшись.

Коваль приблизился.

В центре лба заключенного зияло небольшое отверстие, из которого несильно сочилась кровь. Прапорщик снял правый ботинок покойного, отодрал стельку и вытряхнул крупный перстень. Секунду он любовался преломившимися в камнях лучами, а потом небрежно опустил перстень в карман. После чего вытащил из кармана револьвер и вложил его в руку убитого.

Загромыхали металлом перегородки, и коридор наполнился торопливым топотом.

– Коваль, что случилось? – подскочил со спины дежурный по этажу, упитанный краснощекий верзила.

– Пушку на меня наставил, – бесстрастно доложил прапорщик, – пришлось его уделать.

– А ствол-то у него откуда взялся? – недоуменно заморгал дежурный. – Не из кишки ведь вытащил?

– А хрен его знает?! – пожал плечами Коваль.

– Будет теперь разбирательство, – озадаченно почесал затылок толстяк. – Ты-то сам как? – поинтересовался он участливо.

– Я-то что, – махнул рукой Коваль, – не меня ведь убило.

– Тоже верно, – охотно согласился дежурный.

Рядом стояли еще трое надзирателей. Дело обыкновенное, подумаешь, зэка грохнули, – закопать, да позабыть. Один достал початую пачку сигарет и ненавязчиво принялся угощать приятелей.

– Хозяину-то кто доложит – ты или я? – поинтересовался дежурный по этажу.

– Давай лучше я, – уныло вздохнул Коваль, – все-таки я стрелял.

– Ну как знаешь, – с заметным облегчением проговорил толстяк.